– Может, вы просто не знаете, что она моя. Она это не афиширует. По большей части пользуется фамилией своей матери. Ее зовут Беатрис Томас.
Шафту это имя ничего не говорило. Он уже собирался записать его в ежедневник, лежавший на столе, но вовремя спохватился. С такими людьми, как Персон, опасно вести записи. Вместо этого он принялся грызть колпачок ручки.
– Я не вполне вас понимаю. Это ваша подруга?
В ответе Персона смешались гордость и тревога:
– Беатрис – моя дочь. Пусть ей это и не по нраву, она все равно моя.
Ей было девятнадцать лет. По словам Персона, она была красавицей. Так, во всяком случае, ему передали. Она очень быстро повзрослела. Стремительно. Он помнил ее совсем крошкой, она умещалась у него на ладони. И вот однажды, когда он укачивал ее, ворвались копы и поволокли его в тюрьму. Он вернулся через пять лет. Она превратилась в своевольную маленькую красотку. Мать отправила ее в церковную школу под именем Беатрис Томас.
– Моя дочь, – заявила она, – не будет носить фамилию уголовника.
Но ведь Беатрис была и его дочь тоже, разве не так?
– У тебя больше нет дочери, – сказала его бывшая жена, – у тебя есть бизнес, тюрьма, полиция и все такое. Ребенку это ни к чему.
Может быть, его жена была права. Может быть, нет. Он покинул их дом восточнее Амстердам-авеню, чтобы привести в порядок свою местами обветшавшую империю. Когда он повернул ключ зажигания, в переднем бампере его нового "линкольна" ухнул взрыв. Персон оглох на два дня и едва не ослеп. С тех пор ключ зажигания у него всегда поворачивал шофер.
Что ж, если дела приняли такой оборот, малышке Беатрис Томас и вправду лучше не знать своего отца.
У Нокса Персона было много работы. Он контролировал большую часть бизнеса в Гарлеме, легального и нелегального, и опекал одну белую танцовщицу. Все это время он держался от своего ребенка дальше, чем от полиции. Он посылал дочке деньги, одежду, подарки, а также следил за тем, чтобы мужчины, которых ее мать приводила в дом, прилично себя вели в присутствии его дочери. Раз в неделю он звонил из туалета по телефону-автомату и за десять центов получал сведения о Беатрис. Дольше общаться с женой у него не хватало терпения.
Когда девочке исполнилось четырнадцать лет, она узнала, кто ее отец. Ей рассказали об этом в закрытой церковной школе. Беатрис узнала, что ее отец – самый плохой человек на земле, но даже он отказался от нее.
– Она просто сошла с ума, – жаловался Персон. – Бросила школу. Перестала разговаривать с матерью, сидела дома, смотрела в окно и плакала. Уговоры не помогали. В конце концов я сам решил навестить ее. Когда я сказал, кто я такой, она начала кричать. Единственное, что я понял в ее воплях, было слово "дьявол". Она без конца называла меня дьяволом. А потом, когда я чуть не сошел с ума от ее криков, она сказала, что придет ко мне в ад.
И она пришла. К шестнадцати годам Беатрис была известна во всех барах на территории, контролируемой Персоном и вне ее.
К семнадцати ее знали все наркодилеры. В восемнадцать она сделала два аборта и уже лечилась от алкоголизма. Теперь ей девятнадцать.
– Я не могу найти ее. Она исчезла.
– Где ее видели в последний раз?
– В Риме.
– Кто был с ней?
– Какой-то бразильский боксер. Луис Пинари, кажется.
– Которого потом нашли в машине мертвым?
– Да.
Пока Персон рассказывал свою историю, Шафт пребывал в шоке: он и слыхом не слыхивал обо всем этом. Да, далеко он теперь от Гарлема! Проклятье, а ведь он должен был знать! Какой же он после этого детектив? Если хоть половина из того, о чем рассказал Персон, – правда, Шафт наверняка раз двадцать сталкивался с Беатрис на вечеринках или где-нибудь в злачных местах.
Он попытался вспомнить экстравагантных чернокожих девиц, привлекавших его внимание. Таких было слишком много. Например, две толстозадые проститутки, которых он снял на Мак-Дугал-стрит. Она могла быть одной из них.
– Вы следили за ней, не так ли?
Персон бросил окурок в пепельницу и полез за новой сигарой.
– Насколько было возможно.
– Как же вы ухитрились ее потерять?
Ритуал раскуривания сигары повторился.
Шафт впервые заметил, что сигары у Персона величиной с хороший кукурузный початок, просто в его руках они выглядят обычными.
– Есть такие места, куда я не могу послать своих людей.
– Когда она пропала?
– Две недели назад.
– И с тех пор ничего?
– Ничего. Если я сказал, что мы ее искали, значит, искали.
Шафт представил, как люди Персона переворачивают вверх дном весь Гарлем. Чего и кого они, должно быть, только не отрыли!
Однажды милая девушка из бюро социологических прогнозов, которое проводит всякие опросы на улицах, спросила его, чего он хочет. Он тогда ответил: "Выжить". Иногда единственным местом, где можно выжить, остается какая-нибудь черная нора на дне Гарлема. Теплая, черная, влажная нора.
– И поэтому я послал... поэтому я пришел к вам.
Черная девятнадцатилетняя девица легкого поведения, известная алкоголичка и наркоманка. И красавица, как уверяет ее папаша. Да найти ее легче, чем сигарету на табачной фабрике!
Шафт не вполне понимал, что произошло между Беатрис и Персоном. Персон мог вправить ей мозги одной оплеухой. По крайней мере, она бы уяснила, что ее отец – мужчина. Многие старшеклассницы в Гарлеме не знают о своих отцах даже этого. Он показал бы ей, что любит ее и поэтому оскорблен ее несправедливыми нападками. Еще Шафт не понимал, почему Персон предпочитает страдать – вместо того чтобы выбросить свою дочь из головы. Он вполне на это способен, он очень жестокий человек. Шафта подмывало сказать ему, что он должен благодарить судьбу за то, что Беатрис наконец попала туда, куда ей так хотелось попасть.
Стоит ли вообще браться за это дело? Случаи, которыми ему приходилось до сих пор заниматься, обычно были замешаны на ненависти. Жены ненавидят мужей, мужья – жен, страховые компании – клиентов, требующих страховку, владельцы складов – воров и так далее. Все ясно и просто. Но этот случай, замешанный на любви, обещал стать необычайно сложным. Беатрис Томас, судя по всему, та еще штучка! Если уж ее папаша, со всеми своими возможностями и связями, опустил руки, то чего можно ждать от простого детектива?
В полицию, конечно, Персону соваться глупо. Там он найдет такое же понимание, какое клоп находит у санитарной службы. Полицейские уже тридцать лет только и делают, что стараются застукать Нокса. Без сомнения, они будут рады извлечь пользу из его неприятностей.
– Послушайте, мистер Шафт, – убеждал Персон, – будь у меня другой выход, я бы не пришел к вам. Меньше всего мне хочется, чтобы посторонние совали нос в мои дела. Вы, наверное, считаете, что все это не важно, что я должен наплевать на своего ребенка и оставить все как есть. Но я не могу. Я знаю только то, что она исчезла. Я не могу сосредоточиться ни на чем другом. Мне все равно, какое у вас мнение на этот счет, я хочу, чтобы вы ее нашли. А вы... Вы ведь тоже черный. Вы должны понимать, что думает и чувствует черная девушка. Но вы ведь отчасти и белый, потому что якшаетесь с белыми. Вы очень ловко лавируете между черными и белыми. И я прошу вас поискать ее и среди черных и среди белых. И я помогу вам всем, чем смогу.
Шафта обзывали по-всякому, но никто еще не называл его белым. А вот Персон раскусил его. Такой черный изнутри и снаружи, он понял диалектику его натуры. Персон и вправду мог кое-чем помочь. В основном, конечно, деньгами. И все же Шафт чувствовал себя неуютно от того, что заводит дела с королем преступного мира. Во-первых, это небезопасно; во-вторых, полиция, с которой он тоже ведет дела, теперь будет смотреть на него косо. С другой стороны, он получит долю власти Персона над территорией, не подконтрольной полиции, а это чрезвычайно заманчиво. Ну и конечно, он был заинтригован. Вся королевская рать не смогла найти Беатрис! У Шафта возникло острое желание испытать свои силы.
– Если я приму ваше предложение, мне понадобится кое-что от вас.
– Сколько?
– Да нет, о деньгах позже. Вы должны пообещать, что такого, как сегодня утром, больше не повторится. Больше вы не станете посылать за мной людей с пушками. Если я работаю на вас, значит, работаю. Как и на всякого другого клиента, приходящего ко мне в офис. Я не хочу, чтобы разные идиоты портили мне всю игру. Если вы опять кого-нибудь пришлете, я разделаюсь с ними, а потом приду за вами.
Старик и ухом не повел. Шафту, впрочем, показалось, что тот слегка наклонил голову в знак согласия, но, может быть, это ему действительно лишь показалось?
– Кроме того, вы должны ответить на все вопросы, которые я вам задам. Это необходимо. Если вы хотите, чтобы я выполнил ваш заказ, вам придется пойти на это. Я не стану ничего записывать, и ни одна живая душа не узнает, что вы мне рассказывали.
Персон не сказал ни да, ни нет. Несколько секунд поглазев молча на Шафта, он перешел к следующему пункту:
