Владимир Марченко - Любовь и смерть Ивана Чагина

На Егория вешнего вечерним поездом прибыл из Самары пожилой следователь. Злодейское убийство редактора уездной газеты «Новое время» Редкина и репортёра Чагина вызвало резонанс в губчека. Начиналось расследование террористического акта со скрипом, спустя почти месяц. А до этого местные органы у нас накрыли, что называется, подпольную группу, которая планировала мятеж в уезде. Она, по слухам, держала связь с соседними уездами.

Дело сразу назвали «дохлым», так как подобных акций происходило много, редко расследования доходили до логического конца. Но были силы, которые во что бы то ни стало желали наказать убийц. Погибший от рук белобандитов коммунист Чагин, имел орден за боевые подвиги. По слухам, что у нас ходили в городе, его утвердили в должности комиссара уездного отдела народного образования.

Пожилой следователь в коротком разговоре с секретарём уездного комитета партии Гребневым пообещал разобраться в случившемся, найти вероломных убийц, если тот будет помогать, а не лезть в следствие со своими версиями и безосновательными предположениями, которые он выдвинул в письме на имя секретаря губкома партии.

Следователь собирал материалы долго. Опрашивал свидететелей дотошно, записывая каждое слово. Через две недели у Ярыжкина сложилась полная картина всех событий, связанных с Иваном Чагиным. Он был глав — ным действующим лицом, а другие горожане и горожанки играли роли второстепенные. Следователь увидел эти события со своей, так сказать, колокольни, представлял их, выстраивал диалоги, домысливал детали и недостающие события.

Широкая мрачная улица.

От тихого больного ветра жалобно постанывают ржавые, но подкрашенные вывески магазинов и лавок. Туман и дым, смешавшись, разъедают очертания серых облезлых фасадов зданий, открытые железные ставни с кованными завитушками. Кажется, что совершенно вымер уездный городок Крыпов, будто ожидает очередного нападения. Неожиданно выныривает из мягких влажных слоёв тумана высокая сутулая фигура. Прихрамывая на правую ногу, скучно бредёт молодой человек.

«Напрасно не взял палку, теперь ковыляй, как старая артиллерийская кляча. — Поругивал себя Иван Чагин, возвратившийся из Самарского госпиталя три дня назад.

Из-под длинной новой шинели с малиновыми разговорами видны чистые обмотки и блестящие носы ботинок на высоких каблуках. Застучала на булыжниках телега с пустыми бочками, красноармеец осторожно зашагнул на тротуар. Шуршала шинель, боязливо шелестели просохшие листья старых лип. «Раньше такого не было, — невесело подумал Иван, останавливаясь. — Дворники листья свозили в плетёных коробах за город». Неторопливо сняв чёрные хромовые перчатки, которые выдают в Красной Армии лётчикам и командирам бронедивизионов, молодой человек вынул из кармана свёрнутый голубоватый клетчатый платок, приложил к белому высокому лбу, к вискам. Коснулся лермонтовских пугливых рыжеватых усиков. Словно убеждаясь, — на месте ли. Поправил мягкую суконную шапку-богатырку с большой алой звездой во лбу, скосил глаза на орден, который вчера укрепила на присборенной красной ленте, старая тётя. Лицо красноармейца выражало подневольную тоску и отрешённость. Постояв пару тягучих минут, нехотя поковылял дальше, лениво засматриваясь в скучные очертания когда-то знакомых двухэтажных зданий, ставших почему-то ниже и холоднее.

За последние два года своей молодой неровной жизни он повидал много улиц и много высоких горделивых зданий. Кажется, что совсем недавно убежал с другом Стёпой Дудкиным в город Пугачёв, бывший Николаевск. В вагоне друзья оказались среди красноармейцев, возвращавшихся в свои подразделения после ранений. Парни и пожилые бойцы с восторгом рассказывали о своём геройском командире. Быль переплеталась с небылицами. Бойцы находу придумывали несуществующие подробности. Друзья сделали выбор. Записали добровольцами в бригаду, которой командовал Чапаев. Пройдёт два месяца. 3 сентября его утвердят в должности командира дивизии Николаевских полков.

Довелось побывать Ивану в освобожденной в октябре 1918 года Самаре. До сих пор стоят в глазах отполированные спины волжских равнодушных волн, тонкие острые шпили католического собора недалеко от штаба Восточного фронта. Потом вновь пёстрый Уральск, с убогими глинобитными мазанками, окружившими в центре города величественный и надменно-строгий храм Спасителя, возвышающийся над бледными домиками, глиняными лачугами, теснившимися по сторонам просторного кладбища. У храма стояли три одноэтажных больницы, в которых периодически лечились то белые, то красные. Умершие лежали рядом в тесных глинистых могилах.

Церквей и церквушек в городе множество, а вот трёхэтажных зданий мало. Говорили, будто бы с паперти невзрачной церковки за вокзалом выступал Емельян Пугачёв, звавший мужиков подрубать царский корень.

Друзья ходили на митинги, патрулировали тёмные улицы. Шла оборона города. Большой мастер фортификации Карбышев указывал, как укреплять окраины. Привлекла друзей высокая радиомачта, которая посылала и принимала сигналы из штаба 4-ой армии, переехавшей в город Пугачёв. Разгружали верблюжьи вьюки с патронами. Железная дорога была отрезана. Грузили боеприпасы на тачанки и грузовики. Горячими были бои. Патроны и хлеб решали всё. Казалось, что не выдержат красноармейцы, и тогда казачьи дивизии ворвутся в город. Парням давали пустые поручения. Даже в разведку не пускали, хотя местным мальчикам доверяли сходить в расположение неприятеля.

Запомнился осенью парад по случаю приезда наркомвоенмора Троцкого. Шли полки, бригады, Самые лучшие, самые преданные. Чапаев командовал. Пёстрый и шумный базар, с огромными осетрами, дынями и арбузами манил. Тогда парни узнали, что дивизию командарм Хвесин по распоряжению Троцкого разделил на две. Чапаеву достались неполные полки, по сути он командовал маломощной бригадой, которую издевательски назвал командующий 4-й армии «партизанским отрядом». Слава Чапаева не давала спокойно спать многим красным и белым командирам.

…В памяти всплыли кровавые картины. Тела красноармейцев у разгромленного двухэтажного здания штаба дивизии. Звуки боя из Лбищенска долетали до станицы Сахарной, где был штаб бригады. Посланные комбригом Кутяковым роты, казаки отбили. Тогда пришлось оголить фронт, и отступать тихо ночью, оставив у костров небольшую группу добровольцев.

Бой за Лбищенск был упорным, с большими потерями. Тела изрубленных, расстрелянных бойцов и обозников на улицах лежали кучами. Ходили слухи, что Чапаев погиб. Искали тело начдива. Не нашли. Хоронили, читая записки соратников, просивших отомстить. Казаки изрубили тяжелораненых из госпиталя. Запах жуткий и мерзкий. Лужи чёрной крови.

…Отступали. Спешили соединиться с гарнизоном в городе Уральске. Пополнить боезапас. У форпоста Янайкино остановились. Уснули. Степь. Храп. Ночь. Уснули и часовые. Лагерь дивизии окружили казаки и начали расстреливать из пулёмётов, подъехавшие броневики. Крики стоны. Где свои, где казаки. Не понять. Паника. Нашлись командиры. Артиллеристы установили орудия на прямую наводку. Подбили броневики. Кинулись в штыковую атаку.

Отступили. Лежали в мелких траншеях под холодным промозглом дождём у хутора Скворкино. Клялись, что погонят «казару» в хвост и в гриву. Лёжал Иван в мелком окопчике, под хдодным дождём, страдал от вшей и голода. Видел во сне солнечный весёлый Нил, девушек с подносами, на которых ржаные сухари, варёная конина. «Казара!» Кричали по траншеям. Просыпался. Нужно стрелять, хорошо целясь, считая патроны. Величественный Нил. Тростниковая лодка. Жрица с большими раскосыми глазами кормит его — фараона.

…Снова Уральск. Упорные бои с казаками шли до середины октября. …Наступление на Гурьев. Мороз. Тиф.

…Чистый и ухоженный Житомир. Вспомнил Чагин, как брали Тетерев, Овруч. На улицах пахло яблоками и кровью, дымом и пороховой орудийной гарью. Погиб друг Стёпа в одной из атак под Бородянкой.

Сколько смертей увидел. Не привык. Русские убивали русских. После взятия Ковеля представили к ордену. Белые орденов будто бы не давали, а только знаки, памятные знаки. «Не та война, — говорил пленный подполковник, — за убийство братьев грех получать награды…». Может быть, он прав. Свой орден Иван надевал в определённых случаях, как сегодня.

Уездный комитет партии располагался, как объяснила тётя, в бывшем здании земской управы. Часовой, выдохнул пары самогонного перегара, взял на караул, по уставу. Возможно, думал, что перед ним высокий чин, хотя нашивки говорили, что подавший документ, командир роты — три малиновых кубика в петлицах.