Джанет Глисон - Гренадилловая шкатулка

В основу данного художественного произведения положены различные документальные факты. Смерть лорда Монтфорта, скончавшегося после ужина 1 января 1755 года в Хорсхит-Холле (палладианском особняке, ныне не существующем), описана Хорасом Уолполом. Монтфорт одним из первых подписался на альбом образцов мебели Чиппендейла, прославивший имя знаменитого краснодеревщика. Два комплекта оригинальных эскизов из этого альбома, хранящегося в музее «Метрополитан» (Нью-Йорк), после 1920 года были выкуплены из коллекции соседа Монтфорта, лорда Фоули, хотя нигде документально не зафиксировано, что Фоули забрал их у Монтфорта в уплату карточного долга последнего. Элис Гудчайлд — вымышленный персонаж, а вот мастеровой Натаниел Хопсон действительно работал у Чиппендейла. Дерево породы партридж (научное название «цезальпиния гренадилло») существует, но сам Джон Партридж — лицо вымышленное. Грандиозный секретер Чиппендейла списан с секретера Марри, изготовленного Джоном Чанноном (музей Виктории и Альберта, Лондон). Есть множество документов, свидетельствующих о бесчестности Чиппендейла. В этих документах значится, что он неоднократно нарушал закон (в частности, переправлял контрабандой стулья во Францию, чтобы не платить пошлину).

Прототипом мадам Тренти, которая также является вымышленным персонажем, стала итальянка Тереза Корнелли, импресарио и авантюристка. Чиппендейл обеспечивал ее мебелью — либо сдавал отдельные предметы внаем, либо продавал в кредит. Позже он с ней рассорился, но неизвестно, что послужило причиной их вражды. Отчет об открытии Сиротского приюта — точная выдержка из попечительских архивов. Все подробности о процедуре принятия детей и уходе за ними основаны на фактах.

Работая над романом, я черпала вдохновение в красочных описаниях известных лондонцев: Хораса Уолпола, Джеймса Босуэлла и Уильяма Хики, а также пользовалась исследованиями многочисленных историков XVIII века. Неоценимую помощь мне оказали следующие источники: Кристофер Гилберт «Жизнь и деятельность Томаса Чиппендейла» (Studio Vista, Christie's, 1978); Кристофер Гилберт, Тесса Мердок «Джон Чаннон и мебель, инкрустированная медью» (Иель, 1993); Пэт Керкем «Мебельное производство в Лондоне» (Общество по изучению истории развития мебели, 1988); Джеймс Гейнор, Нэнси Хейдждорн «Деревообрабатывающие инструменты в Америке XVIII в.» (Colonial Williamsburg, 1993); Джейн Рис, Марк Рис «Кристофер Габриэль и изготовление орудий труда в Лондоне XVIII в.» (Roy Arnold, 1997); Джон Глоуг «Изящество стиля георгианской эпохи» (А.&С. Black, 1967); Кристина Хардимент «За кулисами» (National Trust, 1997); Детский фонд Томаса Корэма «Просвещенный эгоизм» (Draig Publications, 1977); Гэбриэл P. X. Николе, Ф. А. Рей «История Сиротского приюта» (Оксфорд, 1935); Р. К. Маклур «Дети Корэма: Лондонский сиротский приют в XVIII в.» (Йель, 1981).

Я также хочу выразить огромную благодарность следующим людям: Кристоферу Литлу, поверившему в мои силы; Люси Фергюсон — за ее конструктивные советы и поддержку; Джону Рису, объяснившему мне тонкости работы с деревообрабатывающими инструментами; Джону и Эйлин Харрисам, обсуждавшим со мной образ Чиппендейла и особенности XVIII века; сотрудникам «Трансуорлд» Патрику Джансон-Смиту и Сэлли Гаминара, предоставившим мне возможность написать эту книгу; Деборе Адамс — за великолепную редактуру; и моему мужу Полу Глисону — за его терпеливое отношение ко мне на протяжении всего того времени, что я писала свой роман.

Лондон, 4 марта 1755 г.

Элис,

Тысячи извинений за это письмо и кипу страниц, которые я посылаю с ним. Вполне вероятно, что вы с ходу швырнете весь пакет в огонь — зачем тратить время на писанину человека, который принес вам столько тревог? На что вам оправдания того, кто до смерти напугал вас и своим безрассудством причинил вам боль?

И все же, Элис, если уж вы прочитали первые строки, не откажите мне в милости, прочтите дальше. Позвольте без предисловий объяснить, почему я решился написать вам. Причина проста: мною двигала не скорбь по умершим, гибель которых я не смог предотвратить, и не стыд за собственную глупость, побудившую меня искать разгадку их смертей, а величайшая надежда на то, что, когда я разъясню свои мотивы, вы поймете мои поступки, и отчужденность между нами исчезнет.

И посему я посылаю вам свою повесть — объективное изложение череды событий, с тщательностью добросовестного историка воссозданных на бумаге на основе публикаций и документов, имеющихся в моем распоряжении. Возможно, мои откровения ошеломят и даже оскорбят вас, но вы должны помнить, что я взялся писать этот отчет из стремления разобраться, навести некое подобие порядка в той мешанине фактов, побуждений, предположений и реальных событий прошлого, которые клокочут в моем сознании.

Я не догадывался тогда, сколь непосильную задачу ставлю перед собой. Вспомните себя, Элис, вспомните, как стояли в своей гостиной перед старинным зеркалом, которое однажды показывали мне. Вспомните увиденное в нем отражение — перекошенная нескладная фигура, впалые щеки, запавшие глаза. Как легко вы усмотрели разницу между этим причудливым призраком и красивой цветущей женщиной, какой являетесь на самом деле? Как быстро оглядели себя, удостоверяясь, что привидение в зеркале — это вовсе не вы? Мое понимание происходящего зачастую бывало таким же искаженным, как тот образ. Заключения, к которым я приходил, часто были неверными, иногда абсурдными, редко справедливыми. Вам предстоит убедиться, что в отдельных случаях я терял контроль над собственным разумом, становился жертвой нелепых гипотез и глупых теорий. Вы поймете, как мое воображение проводило странные параллели между моим ремеслом, предметами, которые я создаю, и событиями, ассоциирующимися в моем сознании с неким диковинным ларцом, похожим на тот, что смастерил Чиппендейл, — с множеством потайных отделений, полочек и углублений.

Вам прекрасно известно, что эта изысканнейшая вещь украшена инкрустацией, мозаичными картинками, сложенными из крошечных кусочков дерева разных цветов, форм и твердости, которые вырезались по отдельности и с ювелирной точностью подгонялись один к другому, образуя стройную композицию. Так и я поведал свой рассказ эпизод за эпизодом, как мы создавали его, пока в итоге не сложился упорядоченный узор.

Засим остаюсь искренне преданный вам,

Натаниел.

Завязкой интриги послужила скорее неловкость, чем сообразительность. Иными словами, находка была выявлена в результате двух оплошностей.

1 января 1755 года лорд Монтфорт давал в своем доме праздничный ужин, и первый раз я споткнулся в самом разгаре пиршества. Блюдо, которое я нес к столу, опрокинулось, и сложенные пирамидой апельсины посыпались на турецкий ковер. Пунцовый от смущения, я опустился на корточки и принялся подбирать их, лавируя меж лесом ног в шелковых чулках и ножек стульев из красного дерева. Но я зря расстраивался; моего конфуза никто не заметил. Все пребывали в крайнем замешательстве, взбудораженные тем же, что побудило меня оступиться, — громким выстрелом, столь внезапно нарушившим мирное течение торжества.

Все восемь человек, собравшиеся в комнате, должно быть, определили, что источник зловещего звука находился где-то рядом, наверняка в этом самом доме, возможно, в соседнем помещении. Выстрел — воистину оглушительный, прямо-таки громовой в силу своей неожиданности — эхом разнесся по всему зданию. Двери дрогнули, стекла в оконных рамах задребезжали, и даже спустя несколько минут от грохота у меня по-прежнему звенело в ушах.

Что предвещал этот шум? Где он раздался? По непонятным мне причинам эти вопросы, написанные на лицах участников застолья, остались непроизнесенными. Все заохали, зажали уши ладонями, словно стремясь отгородиться от пронзительного звука, но никто не выразил главного. Никто не задался самым очевидным вопросом: что стало с хозяином дома, лордом Монтфортом?

Джентльмены чопорно прохаживались по комнате или восседали в креслах. Один (кто именно, не могу сказать, поскольку я в тот момент все еще ползал по полу) выпалил единственный вопрос, ответ на который был и так всем ясен:

— Господи помилуй, что это было?

— Выстрел.

— Выстрел, говорите?

— Да, выстрел…

Казалось бы, хозяйка дома, леди Монтфорт, в отсутствие мужа должна была взять ситуацию под контроль, но она будто и не вспоминала про свои обязанности. В то время как другие дамы, шурша платьями, повскакивали из-за стола и встревоженно закудахтали, словно тетерки, вспугнутые медведем, оробевшая и притихшая леди Монтфорт указательным пальцем крутила кольцо на руке; ее плечи подрагивали от едва сдерживаемого волнения.