Сергей Лавров - Мултанское жертвоприношение

Все события и персонажи соответствуют реальным историческим событиям и персонажам.

Названия городов и улиц, трактиров и дворцов, парков и мостов, должностей и присутствий, званий и деталей быта абсолютно достоверны.

За высокой резной министерской дверью, ведущей из приемной в кабинет, послышались отчетливо голоса, и Кричевский заблаговременно встал, опершись о спинку тяжелого дубового стула. Он не хотел, чтобы видели его хромоту. Вошли, на ходу беседуя, министр юстиции Муравьев и обер-прокурор уголовно-кассационного департамента Сената Кони.

— И все же, любезный Анатолий Федорович, не могу не выразить вам своего недоумения по поводу слишком строгого отношения Сената к нарушениям, допущенным в этом суде! — с плохо скрываемым неудовольствием продолжил начатую фразу Муравьев, красивый и статный в своем парадном мундире. — Какой юридической чистоты искать можно в Елабуге? Господь с вами! Там половина чиновничества нашего безграмотна, а это еще хуже полного невежества!

Он остановился у дверей и поглядывал подчеркнуто отстраненно на знаменитого подчиненного своего, известного либеральным течением мысли и снискавшего без малого двадцать лет назад вредную славу председательством в суде присяжных, оправдавшем террористку Веру Засулич.

— Не могу с вами согласиться полностью, господин министр, — с педантичностью, унаследованной от своих иноземных предков, отвечал широколобый и плечистый обер-прокурор, добротный и опрятный, как голландская печка. — Ввиду важности этого дела и повторности нарушений, идущих вразрез с истинными целями правосудия, я высказал свое мнение в обер-прокурорском заключении, представленном кассационной комиссии Сената. Нарушения, допущенные при ведении уголовных дел в суде, представляют особую важность в тех случаях, где суду приходится иметь дело с исключительными общественными явлениями. Таковы дела о новых сектах, опирающихся на вредные или безнравственные догматы или учения. Таковы дела об организованных обществах для систематического истребления детей, принимаемых на воспитание. Таковы дела о ритуальных убийствах и человеческих жертвоприношениях.

Муравьев брезгливо поморщился, сделал несколько шагов по приемной.

— Охота вам, при вашем уме и известности, ковыряться в этой мерзости!

Кони улыбнулся министру весьма тепло и последовал за ним.

— В этом вижу назначение свое, ваше высокопревосходительство. В делах такого рода суд обязан с особой точностью и строгостью выполнять все предписания закона, направленные на получение правосудия. Ведь приговор Елабужского окружного суда есть не только решение судьбы семерых подсудимых. Это еще и точка опоры для будущих судебных преследований, и, вместе с тем, доказательство существования столь печального и мрачного явления! Я усмотрел в деле четыре коренных нарушения в разных стадиях процесса, а именно: сохранение в распорядительных заседаниях прежнего состава присутствия, заседавшего ранее в Сарапуле — прямое нарушение статьи 929 Устава уголовного судопроизводства; отказ защите в вызове свидетеля — нарушение статьи 557 того же Устава…

— Я читал ваше прокурорское заключение! — встряхнув зажатыми в кулаке листами, резко оборвал его недовольный министр, вся холодность которого таяла, точно лед, от ненарушимой теплоты обер-прокурора.

— От лиц, присутствовавших на процессе в Елабуге, стало мне доподлинно известно, — мягко и неукротимо, как равнинная река, продолжил Кони, придвигаясь ближе к министру, — что обвинитель на суде напрочь забыл свою обязанность! «Не представлять дело в одностороннем виде, извлекая из него только обстоятельства, уличающие подсудимого, и не преувеличивая значения имеющихся в деле доказательств и улик», как определено это судебными уставами. Помощник окружного прокурора господин Раевский прямо возбуждал племенные страсти! Он начал речь свою с указания на общеизвестность извлечения евреями необходимой для ритуала крови убиваемых христианских младенцев, а окончил угрожающим напоминанием присяжным! Будто оправдательным приговором они укажут тысячам вотяков на возможность продолжать и впредь свои человеческие жертвоприношения.

— Что Раевский дурак, это известно, — сказал Муравьев, отступая, несколько поникнув плечами, не в силах далее бесполезно гневаться. — Только фамилию знаменитую позорит. Но вы-то, любезный Анатолий Федорович, опытный в подобных делах человек, как могли написать в своем заключении, что «признание подсудимых виновными в человеческом жертвоприношении языческим богам выдвигает вопрос, были ли приняты достаточные и целесообразные меры для выполнения Россией, в течение нескольких столетий владеющей Вотским краем[1], своей христианско-культурной просветительской миссии?».

— Это есть правда, — ласково и увещевательно ответил Кони.

— Да эта-то правда вам зачем?! — вспыхнул снова Муравьев. — Судейские вопросы я могу понять, но для чего вы суетесь в дела Священного Синода?! Понимаете ли вы, в чей огород полетел камень?!

— Безусловно, — склонил голову Кони, и Кричевскому, стоявшему уже совсем неподалеку от высоких лиц, стала видна огромная блестящая лысина обер-прокурора.

— Победоносцев вам этого не простит! — мрачно заключил министр. — А он еще далеко не утратил своего влияния! Он обязательно обратит внимание Государя на то, что один и тот же суд по одному и тому же делу два раза постановил приговор, подлежащий отмене. Хорошо же я буду выглядеть в глазах императора при этом!

— Полагаю, вы будете выглядеть в глазах нашего Государя истинным защитником правосудия и законности, — подняв лицо и просияв не по возрасту молодыми глазами, возгласил торжественно обер-прокурор. — Я думаю, в этом случае ваш ответ может состоять в простом указании на то, что кассационный суд установлен именно для того, чтобы отменять приговоры, постановленные с нарушением коренных условий правосудия! Сколько бы раз эти нарушения ни повторялись. Примером может служить известное вам дело Гартвига по обвинению в поджоге, кассированное три раза подряд. В этом же смысле высказался при встрече со мною господин министр внутренних дел Плеве.

Слушая Кони, заложив руки за спину, глядя под ноги на замысловатые узоры навощенного дубового паркета, Муравьев задумчиво сделал еще два шага и уперся взглядом в начищенные форменные ботинки Кричевского, привычно поставленные пятками вместе, а носками врозь.

— А, это вы!.. — сказал министр, переведя глаза с ботинок на их обладателя. — Извольте, Анатолий Федорович! Вы хотели непременно видеться с криминалистом, который командирован будет в помощь сарапульским властям? Директор Департамента полиции Лопухин отрядил для этой цели своего лучшего сотрудника… я надеюсь. Я распорядился ему прибыть сюда для встречи с вами.

— Статский советник Кричевский, — представился Константин Афанасьевич в пространство между министром, от которого вкусно пахнуло вдруг дорогой сигарой, и обер-прокурором, от которого ничем не пахло.

— Статский советник Кони, — ответил на приветствие один лишь обер-прокурор, и со своею неизменно теплою улыбкой протянул полковнику широкую крепкую ладонь, прищурился. — Мы с вами не встречались ранее?

— Лет двенадцать назад я подвозил к вам с работой одну стенографистку… Александру Серебрякову[2], — мимо воли улыбнулся в ответ Кричевский, теряя служебную недвижность тщательно выбритой физиономии.

— Да, да, теперь припоминаю! — сказал Анатолий Федорович, потирая свой сократовский лоб. — Такая милая девушка…

Оба они, увлекшись неожиданным воспоминанием, перестали обращать внимание на министра, который, потоптавшись неловко, напомнил о себе густым покашливанием, милостиво кивнул обоим, пожелал плодотворной беседы и величаво удалился.

— Отменной честности человек, — ласково сказал вслед Муравьеву Кони, — но, боюсь, ему не отстоять дальнейшего продвижения судебных реформ. Я ведь в юстиции нашей от самых истоков. Так сказать, «дней Александровых прекрасное начало»… Вы, Константин Афанасьевич, простите мне официоз сей с вызовом вашим в Министерство. Я никак не ожидал от начальства моего, что оно так переусердствует. Я сам квартирую не здесь, а в Сенате; в этом здании у меня и кабинета нет, так что и пригласить вас некуда. Не сочтите за труд пообщаться прямо в приемной, у окошечка вот…

— Весьма польщен, — ответил Кричевский, немного смущенный обилием слов, изливаемым на него привычным к речам обер-прокурором.