Охрана.
Знакомо…
— Эльза так и не… признала себя неправой?
Вздох.
— Нет.
— Ее завтра казнят?
— Да.
— Зачем вы это сделаете? Ведь вы поддержите их — тех, кто убивает непохожих, которые не сделали и не сделают им дурного… Да и не только; вы поддержите тех, кто убивает вовсе невинных, вы им поможете этим; зачем!
— А что, п-по-твоему, с ней надо сделать? Содержать ее в тюрьме всю оставшуюся жизнь? П-понимаю, что эта женщина для тебя почти родная, но вспомни, о чем мы говорили, и скажи — что надо сделать? Разве ты поручишься, что она не сможет освободиться из заключения? Пусть не теперь, а — через год, три, десять? И к-какой она выйдет оттуда? Насколько более озлобленной?..
Молчание.
— Да… Понимаю…
— Она слишком стара, с-слишком долго жила с ненавистью, чтобы суметь измениться.
— Ее… — красноречивый взгляд, без слов, немой вопрос… — Да?
— Да.
— Зачем… Вам-то это зачем? Ведь надо просто исполнить необходимость, просто обезопасить ваше общество от нее, так сделайте это проще! Дайте умереть в камере…
Молчание.
— Знаю, что н-не у тебя искать понимания, но… Кроме тех, кто никогда не сотворит зла, кроме тех, кто не может творить зла, тех, кто не имеют возможности, не умеют — есть и те, кто умеют, могут, с-сын мой. Но боятся. Потому что однажды… или не однажды… видели, как умирают те, кто пойман за руку. Пусть это и покажется жестоким, но — пусть видят. Ты даже не представляешь, сколькие из них лишь п-поэтому живут тихо, никому не причиняя вреда.
— Вы это тоже знаете?
— Да.
Молчание.
— Все равно жестоко…
Миг тишины.
— Да…
Молчание…
— Завтра?
— Да.
Молчание.
И коричневые от крови зубы на искусанных губах.
— Вам…
Молчание…
— Вам и не только вам, отец… будет лучше, если я буду с ней…
Осторожно:
— В каком смысле?
— В том же, что и она, — все более решительно, но с каждым словом тише.
— Почему тебе п-пришла в голову эта мысль? Ты хочешь умереть?
— Нет.
Глаза закрыты. Лицо мокрое от сукровицы и слез.
— Нет, отец, я не хочу. Я как никогда хочу жить, но никому от этого лучше не станет. Вы обещали, что я могу сказать все, что угодно; прошу, не перебивайте, или… или я испугаюсь и не сумею договорить… Вы правы. Вы и были правы, а я был неправ, и, поняв это, я чувствую себя… не знаю… Я бы мог сказать, что чувствую себя родившимся заново, но так нельзя сказать о человеке, который несет на себе такой груз вины и ненависти, как я. Да, я раскаиваюсь в том, что делал. Перед вами признаю это — как перед Богом. Да, я уже не могу ненавидеть вас так, как еще вот только что ненавидел, но избавиться от ненависти целиком не могу. Из-за вас — это из-за вас, и вы не можете этого не признать — я предал женщину, которая с детства заменяла мне мать. Что бы там она ни делала, кем бы она ни была — она любила меня и заботилась обо мне. Я не знаю, что бы со мной было, если бы не Эльза. Вы поведете ее на смерть, вы провели ее через то, через что прошел я; помня, что это такое, я не могу… просто все забыть — не могу. Мне жаль, что я не встретил вас двадцать лет назад, но теперь я буду ненавидеть вас… и почитать. Но ненависть — она сильнее, отец. Поэтому рано или поздно я убью вас. А потом и себя, потому что жить с таким разладом мыслей не в моих силах. На такую пытку, отец, меня не хватит… Поэтому, если вы не хотите погубить и свою душу, и мою, и души тех, кого, возможно, вам еще удастся отвратить от зла удачнее, чем меня — вам лучше позволить мне умереть сейчас. Пока еще я что-то понимаю и в состоянии отвечать за себя. Иначе — два выхода. Или тот, о котором я сказал только что, или — я просто покончу с собой. Если вы действительно имеете ко мне хоть каплю сострадания, вы поведете меня завтра вместе с Эльзой. Вину перед людьми, вы сказали, я искупил на вашем допросе? Дайте искупить вину перед моей второй матерью. Она тоже человек… Вот я это и сказал.
Глаза закрыты. Лицо мокрое от сукровицы и…
И все.
— Теперь мне уже не отступить, да?
Молчание. Тяжелое.
И секунды тоже могут быть бесконечными…
— Нет. Только к-когда записи дела будут переданы властям.
— Тогда сделайте это побыстрее, отец. Я не хочу иметь возможности передумать.
Молчание.
Секунды длиной в бесконечность.
— Ты уверен в том, что говоришь?
— Как никогда…
Молчание. Минута молчания…
— Хорошо.
Вздох.
— Ну, вот и все. Пусть будет так… — глаза открыты. Лицо мокрое от сукровицы… Взгляд блестящий и больной. — Вам придется уйти, чтобы сделать это?
— Да. Ты х-хочешь, чтобы я ушел?
— Я хотел бы, чтобы вы остались и поговорили еще со мной. Вы ведь можете вернуться потом?
— Конечно.
— И вы будете со мной?
— Если хочешь.
— Всю ночь?
— Всю ночь.
* * *
Десять лет назад.
Дознание по делу обвиняемого в похищении младенца, намерении убийства и угрозах убийством посредством заключения договора с потусторонними силами. Обвиняемый: Альберт Майнц, профессор литературы. Шестой допрос (без применения пытки).
— С какой целью и где вы содержите похищенного ребенка?
— Я не д-делал ничего подобного… Я н-невиновен…
Судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает? (Иоанн, 7; 51) (лат.)
расследование (лат).
