Но все же порой Нагато подумывал — есть способы сделать свою жизнь весьма приятной, невзирая ни на неблагоприятные обстоятельства рождения, ни на несчастливый брак, ни на положение вассала полубезумного провинциального даймё. Только деньги для этого нужны — и немалые. И теперь, когда судья определенную цель пред собою поставил, добудет он эти денежки. Короче — задумал Нагато наложницу в дом взять.
Свой супружеский долг благоверная его исполнила — сына и наследника мужу родила. Хрупкий мальчишка, избалованный и шкодливый, — весь в маменьку, и лицом, и нравом, отца не любит, за мамашу и бабку цепляется. А коли самурайская жена долг свой исполнила — никто не смеет от нее требовать, чтоб она еще и страстно мужа любила, и желания его разделяла. Хочется мужчине плотских радостей — на здоровье. Пусть ищет развлечений на стороне, хоть с женщинами, хоть с юношами, — кому как нравится. Женщина — та, понятно, верность мужу хранить обязана, ну а он имеет право спать, с кем захочет, — лишь бы законной своей жене почет и уважение оказывал.
Господин Нагато от рождения в желаниях своих необуздан был. Правда, пока что удовлетворить случалось лишь страсть к обильной и вкусной пище. С прочим же как-то не выходило, да и все тут, — ни власти особой не имел, ни положения прочного, ни денег больших, ни женщин красивых. Но все, довольно! Уж теперь-то он жизнь свою изменит! Деньги — вот что в этой жизни главное. Будет у него богатство — будет и все прочее.
Судья в сотый уж раз призадумался — и кого ж ему взять себе в наложницы? А чего тут долго думать? Вон у осла этого Ичиро, старосты сельского, вполне недурная дочурка одиннадцатилетняя — сойдет для начала. Простушка, конечно, но как вспомнишь гладкую ее кожу, так мужское естество и напрягается…
Хотя с чего бы? Как и всякого самурая, Нагато с детства учили — красивая женщина должна быть грациозной и неторопливо-плавной в движениях, — девчонка же, что ему приглянулась, была по-детски неуклюжа и носилась по деревне, как мальчишка. Он знал — красивой женщине надлежит быть полной, с приятно округлым, нежным телом, а девчонка тоща была и угловата, да к тому же еще и мускулиста от непрестанного, тяжелого крестьянского труда. Он понимал — женщина, желанная для мужа благородного сословия, должна иметь хорошее образование и преуспевать в изящных искусствах, а девчонка, разумеется, не то что изысканными манерами не обладала, но даже и грамоты не знала. Еще бы — в хижине деревенской выросла, какие уж тут музыка да книги! И наконец — что есть венец женской красоты? Ясное дело — шея. Длинная, словно у лебедя, стройная, белоснежная. А у девчонки шея была коротковатой, загорелой чуть не дочерна, худой, — ужас, словом. В довершение же всех прочих недостатков и несовершенств, избранница Нагато бойко шлепала по деревенской грязи большими, простонародными ногами. А о какой привлекательности вообще можно говорить, коли нет у женщины ни крошечных ножек, ни изысканной, семенящей походки?
Так чем же вообще приворожила нелепая крестьяночка Нагато? Почему он так страстно ее желал? Очень просто: была в девчонке некая истинная, женственная слабость.
Как вообще подобное создание могло произойти от чресл костлявого и тупого сельского старосты — то было выше понимания господина судьи. Он, кстати сказать, неоднократно уже намекал Ичиро, что подумывает осчастливить его, обратив свое высочайшее внимание на его ничем не примечательную дочь, — однако тот, дурак набитый, только глаза таращил, явно не в силах понять, о чем Нагато толкует… Судья тяжело вздохнул. Ну отчего эти крестьяне так тупы?! Ну и ладно. Вот разбогатеет он — и попросту, без всяких антимоний, купит у старого дурня дочку.
— Я дома! — крикнул он раздраженно еще на пороге своего особняка, резко выделявшегося размерами и богатством среди прочих домов деревни. Тяжело отдуваясь, присел у дверей, стал снимать сандалии. Встречать хозяина дома вышла не супруга, как следовало бы, а ее престарелая мамаша. Окинула зятя неприязненным взглядом. Фыркнула. Потянула носом воздух.
— Опять от вас пахнет этим гнусным местом! Снова в усадьбе господина пребывать изволили? Потрудитесь сперва помыться и привести себя в порядок, а уж потом заходите в комнаты, — сказала, словно пощечину дала.
Губы Нагато побелели от гнева, горло свело от ненависти, однако он молча отправился делать, что было велено.
Ярко пылает огонь,
Чайник кипит…
Приятно иметь друзей!
― Господин кушать желает?
— Очень даже.
Дзиро, вздыхая, поставил вариться в котелке кашу из проса и коричневого риса. Сил нет, до чего жалко было пускать в повседневную, не праздничную еду такую роскошь, как рис, — да ведь как самурая благородного одним просом кормить? За оскорбление почтет. Озлится!
Оба они — и гость, и хозяин — уже успели дойти до дома Дзиро, сидели теперь на деревянной платформе, составлявшей большую часть пола. Дом зажиточный, не хижина какая, — в длину восемь добрых шагов, в ширину — шесть, крыша высокая, крыта соломой, изнутри, правда, почернелой от копоти. Под стропилами крыши устроены навесы, грубовато сплетенные из бамбука, — там припасы всякие хранятся. Стены — дощатые. Доски, конечно, вручную обтесаны, да зато уж друг к другу прилажены прочно, ни единой щели, сквозь которую в дом могли бы проникнуть, на горе его обитателям, ветра да морозы зимние. Балки и столбы в доме — тоже деревянные, вытесаны из стволов древесных, что, кстати сказать, сразу заметно. Конечно, кора срезана и ветви спилены, но все равно: ствол — он и есть ствол. Как и крыша с изнанки, все дерево потемнелое, прокопченное дымом бесчисленных огней, что зажигались в этом доме, дабы спастись от холода и приготовить еду. Стены намертво, стык в стык, пригнаны друг к другу хитрыми сочленениями, — даже деревянных колышков для укрепления почти не понадобилось.
Огонь Дзиро развел в углублении в центре платформы, на которой они с Кадзэ сидели. Там, в открытом пространстве меж досками пола, виднелся очаг с каменными стенами и земляным дном, где теперь жарко пылали уголья. Над огнем, на длинной веревке, перекинутой через одну из поддерживавших крышу балок, был подвешен железный котелок, а в нем приятно булькала кипящая каша. В любой момент — стоило лишь потянуть свободный конец веревки вверх или опустить вниз — Дзиро мог уменьшить или увеличить жар под котелком.
Серые столбы снова и снова поднимались от очага, клубились над котелком, тянулись выше, к прокопченной крыше. Предполагалось, что дыму следует выходить через специально проделанное для того отверстие у самого карниза, однако желаемое не вполне соответствовало действительному и в реальности едва не весь дым так и оставался в доме, висел плотной завесой, ел хозяевам глаза и заставлял заходиться сухим, жестоким кашлем.
Высоко, над балками, почти у самого центра, под соломенной крышей висел амулет — выкрашенная в черное стрела, наконечником на северо-запад, в «дьявольском», несчастливом направлении «кимон». Веревка, на которой была подвешена стрела, была конопляной, как и положено сообразно закону синтоистской религии. Надлежало той стреле отгонять от дома злых духов. Еще дед Дзиро и плотник, что дом этот для него строил, подвесили стрелу-амулет под крышу — давным-давно, больше девяноста лет с той поры минуло. А помогала им в возведении дома вся деревня, от мала до велика, — как помогали односельчанам строить дома и сам Дзиро, и отец его, и дед… Деревенский дом — крепкая штука. Коли не уничтожат его пожар, землетрясение либо война — века простоит, на радость потомкам, которым только и дела — время от времени малость его подновлять. Балку там сменить, солому на крыше — ну, что там подгниет иль в негодность придет от ветхости. Дом — он ведь навроде рода или селения: главное, чтоб сама конструкция выжила и выстояла, а что с какой-нибудь отдельной досточкой станется — не столь и важно.
Приготовилась каша. Наложил Дзиро полную миску, подал с поклоном Кадзэ. Тот миску принял — и тут сделал нечто совершенно невероятное. Шутка ль сказать — кивнул слегка, дескать, благодарю за предложенное угощение!!! Самурай — крестьянина поблагодарил! Дзиро пять десятков лет на свете прожил — и ни разу в жизни ни один самурай ему даже спасибо сквозь зубы не сказал, не то что поклониться или кивнуть. Так обалдел угольщик — чуть было половник из рук не выпустил!
Кадзэ же и бровью не повел — ну, ровно и не совершил он ничего такого особенного. Одной рукой поднял миску повыше, в другой зажал палочки для еды «хаши» и аккуратно отправил немного каши в рот. Вдохнул воздуха, чтоб остудить малость горячую еду.
— Вкусно, — сказал просто.
Дзиро изумленно уставился на благородного гостя. Странный человек этот воин, не вдруг его и поймешь. Вон — вернулись они все вместе в селение Судзака, а дальше разошлись кто куда. Господин советник — тот в усадьбу княжескую побрел, доложить светлейшему, что да как. А Дзиро — тот первым делом завтрак самураю заезжему предложил, только тот отказался весьма вежливо — дескать, на заре еще в харчевне придорожной рисовых колобков «нигири» чуть не до смерти накушался.
