Ну так вот, пришел Яша, мешок принес. Говорит:
— Извольте сосчитать, кажись, все!
Стали мы с Шерстобитовым считать: две ложки с вензелями лишних.
— А вот это, Яша, нехорошо! Чужое брать никогда не надо.
— Простите, не утерпел.
…А на следующий день посол с охоты вернулся. Видит — сервиз один, а прислуга с перепою зеленая, вместо дверей в косяк тычется.
Махнул герцог рукой, да и замолк об этом деле: «Россия!…»
Так закончилась история, начавшаяся со случайного эпизода — со встречи императором погребальной процессии. Сам Николай Павлович прожил недолго. Он умер в начале 1855 года, не дожив до своего шестидесятилетия. И был он фигурой гораздо более интересной и сложной, нежели нам порой представляли историки-марксисты.
В память его человеколюбивого поступка на Благовещенском мосту часовню все-таки соорудили. Изящная модель ее из яшмы и гранита до самого переворота в октябре 1917 года хранилась в Эрмитаже. Зато скульптурная группа, которую ваял профессор Пименов, так и не украсила съезд на Английскую набережную — Николай из скромности запретил.
Благодаря Государю, вдова Раутио сделалась известной всему Петербургу. С ней познакомился весьма почтенный и богатый купец Иван Антипов. По окончании вдовьего траура он отвел ее в церковь — под венец. Хотя купец был далеко не молод, но от этого брака появилось трое детей.
Сын Раутио стал военным. Всю жизнь он свято берег память о благодетеле, в медальоне носил миниатюрный портрет Николая. Раутио храбро сражался на Балканах, был награжден Георгием. Погиб он молодым — 31 августа 1877 года при третьем неудачном штурме Плевны.
Ювелирная фирма «Сазиков» в 1857 году получила почетное звание придворного поставщика. Знатоки по сей день восторгаются ее изделиями.
Иван Дмитриевич Путилин сделал карьеру — достиг высоких чинов, стал начальником сыскной полиции Петербурга. Жулье трепетало перед ним. Слава о нем гремела по всей России. Он был отчаянно храбр, неистощим на выдумки и умел остроумно распутывать самые сложные дела.
Под конец своей бурной жизни Иван Дмитриевич выпустил книгу воспоминаний. Порой, возвращаясь мыслями к ушедшей молодости, он улыбался:
— Веселые были времена! И нравы хорошие.
НИКОЛАЮ ПЕНЬКОВУ И АЛЕКСАНДРУ НЕВЗОРОВУЭта история кажется невероятной. Но о ней свидетельствуют документы. Это объемистое следственное дело, начатое 2 марта 1868 года полицией города Тамбова. Каллиграфическим почерком написанные протоколы судебно-врачебного осмотра тел семи человек, насильственно лишенных жизни, листы допросов и осмотра места происшествия и прочее. Дело прошито шнуром с приложением хорошо сохранившейся сургучной печати.
Ладная семья у купца 1-й гильдии Жемарина. Царит в ней благочестие, трудолюбие, достаток. Глава семьи и добытчик — 41-летний Иван Сергеевич, богатырского сложения человек с густой русой бородой в мелких кудряшках, с озорным блеском в глазах. Истинно былинный герой!
Под пару ему жена Марья Емельяновна — статная красавица, голубоглазая, улыбчивая, мать двоих прелестных мальчишек: 8-летнего Александра и 12-летнего Ивана.
Особое почтение к матери Жемарина — 60-летней Варваре Силантьевне. Она распорядительна и щедра. Успевает и на кухне присмотреть, провизии заказать, и расшалившихся внуков приструнить, и убогих, по дорогам шатающихся, приютить, обогреть, накормить и слово доброе сказать.
Пьет такой странник чай с пряниками и рассказывает о жизни разных людей, империю населяющих, о чудесах, творимых ясновидящими, о целителях, о юродивых, о замечательных святых, просиявших на земле Российской.
Хозяин уходит по своим торговым делам спозаранку, потом Иван в гимназию спешит, так вот и получается, что всей семьей собираются Жемарины только на ужин.
Приезжает хозяин. Он набегался за весь день, раскраснелся.
— Ох, аппетит себе нагулял я волчий! — кричит с порога. — Кого съесть первым?
— Меня, папонька, меня съешь, пожалуйста! — умоляет крошечный не по возрасту Александр.
Отец хватает его под мышки, вскидывает к высокому потолку, ловит сильными руками и прижимает к бороде.
— Ам-ам, Алексашку ем, горчицей закусываю! Визжит Александр, хохочет, дом наполняется
движением и шумом.
— Прекратите, — успокаивает их Марья Емельяновна. — Ты, Иван Сергеевич, балуешь Александра, а он опять задачу по арифметике решить не умел. Витольд Людвигович им недоволен.
Отец укоризненно смотрит на сына:
— Александр Иванович, как же это ты оконфузился?
Сын, успевший забраться на плечи отца, целует его в макушку, тяжело вздыхает и соглашается:
— Оконфузился…
— После ужина приходи ко мне в кабинет, мы с тобой позанимаемся. Арифметика в нашем деле — вещь первостатейная. Я нарочно просил, чтобы с тобой серьезно науками математическими занимались.
Александр гладит маленькими розовыми ладошками обветренное отцовское лицо и просящим тоном пищит:
— Папонька, ведь ты обещал, что мы сегодня перед сном немного на кауром покатаемся?
— Так и ты, Александр Иванович, обещал арифметикой исправно заниматься? А у тебя не получается. Пусть нас учитель твой рассудит. — Отец повернулся к юноше невысокого роста, с красивым чувственным лицом, обрамленном густой шапкой темно-русых волос и с густыми бровями, сросшимися на переносице. Весь он какой-то собранный, напружиненный, решительный. — Как ваше мнение, Витольд Людвигович, можем мы сегодня немного на санках покататься?
Вопрос этот характера дипломатического. Отец ждет, что 18-летний учитель ответит: «Хорошо, но пусть Александр обещает добросовестно заниматься арифметикой».
Но учащийся 7-го класса гимназии, обучающий математике обоих детей купца, чуть подумав, взмахивает рукой и произносит железным тоном, словно приговор читает:
— На прошлой неделе мы уже прощали Александра, когда он в цирк ездил. Тогда он обещал усердно заниматься. Но свое обещание мой ученик тут же забыл. Опять моих объяснений не слушает, в окно галок во время уроков разглядывает. Считаю такое поведение недопустимым. Наказать Александра лишением прогулки на санях!
Все обескуражены.
Александр начинает плакать, прижимается к отцовской бороде:
— Пап, ты мне обещал! Нельзя детей обманывать, Господь накажет.
Отец улыбается, вздыхает, смотрит на учителя:
— Я беру на себя ответственность. Если Александр и впредь будет невнимательным на уроках, то пусть будет стыдно мне.
— Ура! — кричит на весь дом Александр. — Обещаю, папочка, я тебя очень-очень люблю, — и он приникает губами к отцовскому лбу. — И вам, Витольд Людвигович, обещаю, галок рассматривать не буду, хоть они таки-е за-бав-ные…
Учитель строго смотрит на Ивана Сергеевича:
— Я решительно не одобряю! Наша уступчивость может развить мать всех пороков — лень.
Тот уже более сухим тоном, дающим понять, кто в доме настоящий хозяин, произносит:
— Хорошо, на эту тему рассуждать более не будем. — И целуя в щеку подошедшую в этот момент жену, добавляет: — Марья Емельяновна, вас тоже приглашаем на санках покататься.
Жена заливается румянцем:
— Ну что ты, Вань, какие санки! — У нее заметен животик. В начале лета купеческое семейство ждет прибавления. Два сына есть, теперь молят Создателя о дочке.
Появляется дородная Варвара Силантьевна. Провозглашает:
— Милости просим к столу!
— И то, животы подвело! С мороза да устатку — нагулял аппетит.
Все проходят в столовую, где под зеленым абажуром громадный дубовый стол ломится от всяческой еды.
Чего тут только нет! Грибочки соленые, огурчики нежинские, мясо копченое — все это домашнего приготовления. Из деревянной мисочки жирный квадрат паюсной икры выглядывает. Селедка «залом» — толстоспинная, жиром нежным истекающая. Лососина малосольная, осетрина коренная, окорок розовый, толстенный шпиг, язык заливной — душа радуется!
А еще будет борщ наваристый, суп с раками, индейка с сельдереем — растением летним, огородным, да в Тамбове парники отличные, круглый год укроп, огурцы, помидоры и прочие блага дают.
Варвара Силантьевна, великий знаток прибауток, поговорок и разных присловий, просит:
— Гости дорогие, не купленые — дармовые, ешьте-пейте, хозяйского хлеба не жалейте!
По обычаю этого хлебосольного дома, за стол садятся все. Кроме хозяев, это могучий дворник Константин Георгиевич, за Севастопольскую кампанию крестом на грудь награжденный, но и раны многие за Отечество принявший. Затем послушница Вознесенского женского монастыря девица Евдокия Толмачева, приехавшая погостить на денек к Жемариным. С краю примостилась няня Авдотья Кулешова, еще помнившая времена императора Александра I и на руках которой выросла жена нынешнего главы семьи.
