Это действительно был штабс-ротмистр Ея Императорского Величества Крымского полка Седов. Он пробирался из Петрограда в Тобольск полтора месяца и вез письма и деньги от Вырубовой и надежду на спасение Семьи.
Прижавшись спиной к бревенчатой стене деревенской избы, Седов проводил взглядом поезд. Впереди две тачанки с пулеметами и пулеметчиками, внимательно фиксировавших все пространство. Четыре тарантаса, безумно гремевшие на мерзлой дороге. Он успел разглядеть в одном из них Николая и Александру. Во втором были Мария, Боткин и Долгоруков. Замыкали поезд десятка два верховых и три тачанки. Колонна пронеслась сквозь село за несколько секунд и скрылась.
Через час-полтора сквозь Дубровную проскочил еще один отряд верховых. Он двигался быстрее яковлевского поезда и, как отметил штабс-ротмистр Седов, скоро должен его догнать.
Яковлев время от времени посылал в обе стороны дороги разъезды. Ему докладывали: путь на Тюмень пока чист, но в тылу обнаружен отряд верховых, который следует в отдалении и пока старательно держит дистанцию. Значит, верно сказал Неволин. Заславский действует по плану: взять отряд в клещи недалеко от Тюмени.
Он позвал к себе Гузакова и Чудинова.
– Положение таково, – сказал комиссар, – что мы сейчас помогаем нашим преследователям. Ведем их спокойно к тому месту, где им всего удобнее нас перебить. Вывод?
– Не помогать! – заявил Чудинов.
– Встречный бой! – предложил Гузаков.
– Бой, – согласился, ответил Яковлев. – Когда стемнеет. На отдых – четыре часа.
Но оказалось, что дальше двигаться отряд все равно не может: доктора Боткина свалил жестокий приступ почечной колики. Продолжать путь он не мог.
Александра собралась с духом, нашла в себе силы и вполне квалифицированно ввела Боткину внутримышечно полкубика морфина. Боткин уснул. После чего Александра решительно заявила, что она, профессиональная сестра милосердия, теперь единственный главный медик в отряде. И потому требует, чтобы Боткину дали отдохнуть, по крайней мере, до утра.
– А если и завтра ему будет плохо? – спросил матрос Гончарюк.
– Уважаймый Пауль Митрофанич! – ответила бывшая императрица. – Сначала будем посмотреть, как токтор проснется. Я предполагаю, что господину Боткину утром станет люче. И все-таки я предупреждаю вас: Ойгений Сергеевич я тут одиноким не оставлю. Он есть пациент, и без досмотра оставить его нельзя. Но все же я надеюсь, что наш токтор завтра может ехать.
Гончарюк вздохнул:
– Ну-с, ежели так, давайте подождем до утра.
Романовых разместили в сельской школе. Теперь Яковлев окончательно понял, что без встречного боя с людьми Заславского он до Тюмени не доберется.
Через полчаса группа в двадцать верховых выдвинулась обратно в сторону Тобольска.
Они проехали около двадцати верст. Но никого не встретили. Отряд Бусяцкого словно растворился.
Вышла огромная луна горчичного цвета. Стало необычайно светло – такие ночи в Сибири бывают в начале весны. Но вокруг по-прежнему не было видно ни души. Но вскоре Гончарюк своим острым матросским зрением сумел разглядеть на земле конские следы. Они уходили в сторону от дороги и исчезали в просеке. Отряд двинулся по следам.
За небольшим леском замигали редкие огоньки безымянной деревушки, мимо которой проехал отряд Яковлева, но не заметил ее.
В центре деревушки горел большой костер, а в самой большой избе окна светились так ярко, словно не крестьянской лучиной она освещалась, а электричеством: сюда Бусяцкий велел принести все фонари и свечи со всей деревни.
Отряд в леске спешился. Чудинов, о бесстрашии и военной удаче которого ходили легенды, вызвался один сходить на разведку.
Медленно и тяжело потекло время.
Прошел час, еще полчаса. Чудинов не появлялся. Но и в деревушке все оставалось спокойно. Деревенские петухи нестройным хором возвестили наступление полночи, иногда доносились отдельные возгласы, стук котелков. Отчаянно завизжал поросенок, окончивший свою жизнь под солдатским штыком. Потом ветерок донес запах соломенного дыма и жареного мяса. Люди Яковлева переглянулись, кто-то громко сглотнул слюну: перед выездом каждый получил по полбанки тушенки; пить чай уже было некогда.
Послышался хруст сухого сучка – появился Чудинов.
– Эх, – сокрушенно сказал он. – Не приняли меня! Не разрешили остаться на ночевку. «Вали, откуда пришел», сказали. Я и подчинился.
Когда Чудинов появился в деревне, он сразу прошел к штабной избе и здесь попросился на ночлег.
Его даже не обыскали. Люди Бусяцкого валились с ног от усталости. Он обратил внимание, что несколько лошадей явно запалены, и завтра не поднимутся.
– Вояки там еще те, – сообщил Чудинов Яковлеву. – Даже не выставили охранение на околице или хотя бы часового. Подходи – бери их, как цыплят. Сейчас Бусяцкий жрет поросенка жаренного, остальные тоже что-то там жуют. Через час угомонятся, и можно всех взять с налету.
Минут через сорок небо покрылось тучами, луна спряталась, ненадолго появляясь из-за облаков. Дождавшись, когда она снова исчезла, отряд по команде ворвался в деревню.
Часовые у штабной избы были сняты в момент, окна ее снова ярко осветились.
Яковлев в жарко натопленной избе допрашивал Бусяцкого. Тот сидел на полу в одном исподнем. Вошли Гузаков и Неволин. Бусяцкий узнал своего бывшего солдата, решил было встать, но матрос Гончарюк слегка толкнул его маузером в ухо:
– Сидеть! Здесь тебе лучше – тепло и места много.
– Так, Бусяцкий, – нехотя и лениво сказал Яковлев. – У меня совсем нет свободного времени. Мои люди устали уходить от тебя, а у меня никакого желания с тобой возиться. Или ты будешь говорить немедленно и правду, или я расстреляю тебя самолично – здесь и тоже немедленно, что, уверяю тебя, мне доставит определенное удовольствие, поскольку ты у меня на мушке, а не я у тебя. Ты хотел расстрелять меня безо всяких колебаний, так что можешь рассчитывать на мою взаимность. Где ждет Заславский? Где вы договорились взять меня в клещи? На размышление – три секунды.
Бусяцкий молчал.
– Павел Митрофанович! – приказал комиссар. – Оттащи эту падаль к двери, чтобы он своими мозгами мне сапоги не забрызгал.
Мощной хваткой Гончарюк схватил Бусяцкого за ворот исподней рубашки и потащил.
Затрещала ткань, и в руке матроса остался только лоскут. Гончарюк отшвырнул лоскут в сторону и, недолго думая, крепко ухватил Бусяцкого за волосы и потащил к порогу. Бусяцкий заорал:
– Пусти, гад! Бо-о-льно!
– Верю, – согласился Яковлев. – Должно быть больно. А ты как думал, когда собирался расстреливать своих же товарищей красноармейцев? Что нам не будет больно? Товарищ Гончарюк! По моему счету «три» влепи этой скотине в башку две – нет, лучше три пули, если не жалко. Он нам теперь уже не нужен. Он здесь не единственный, кто знает, где Заславский ждет нас. Считаю: раз…
– Около Иевлева, на выезде, – мрачно сказал Бусяцкий. – Как подойдете к лесу, он должен ударить спереди, я – сзади.
– Теперь ты действительно, будешь сзади – на веревке, – бросил Яковлев. – Если я не передумаю… Сколько человек? Вооружение? Пулеметы? Еще что?
– Пулемет один, – ответил Бусяцкий. – У него тридцать штыков. Обещал еще добрать людей в деревнях по дороге…
– На что он рассчитывает?
– Ясно, на что, – буркнул Бусяцкий. – Удар с двух сторон – вам деваться некуда. Полностью косить твоих людей никто не собирался, – торопливо прибавил Бусяцкий. – Прикончили бы Николашку и все. А ты свободен. Уезжай к своим настоящим хозяевам, кто тебя послал.
– Ты, сучий потрох, прекрасно знаешь, кто послал сюда комиссара Яковлева, – сказал Гончарюк и ткнул Бусяцкого в бок своим подкованным «гадом». – Комиссара Яковлева послал сюда лично товарищ Ленин. И товарищ Свердлов тоже. Выше их начальников в советской России нет!
– Ты, Бусяцкий, – добавил Чудинов, – вместе с подлецом Заславским против советской власти! Ты есть белогвардейская шкура, изменник народному делу. Ты есть враг народа! Ты и твой иуда Заславский!
– Скажи-ка, Бусяцкий, – ласково спросил комиссар. – Как, по-твоему, я должен поступить с белогвардейской контрой, поднявшей мятеж против товарищей Ленина и Свердлова?
Под правым глазом у Бусяцкого расплылся синяк и совсем закрыл глаз, но второй, зрячий глаз, сверкал ненавистью.
– Никто не верит, что у тебя настоящие мандаты, – хрипло выговорил он. И добавил – громче. – А ты, Чудинов, говори, да не заговаривайся! Тебя весь Урал знает – да! А ты сам не знаешь, кто твой Яковлев.… Никакой он не Яковлев. Костя Мячин он! Это он почтовый поезд ограбил и золотишко захапал! А теперь говорит, что большевиком стал? С Лениным водку пьет! Мандаты ему Ленин подписывает! А у меня совсем другие сведения, и дал мне и товарищу Заславскому эти сведения сам товарищ Филипп Голощекин, главвоенком!.. – он плюнул на пол кровавым сгустком.
