Зауэр:
– А убийцей этот призрак может быть?
Мюллер:
– Вы все-таки про убийство вначале объясните!
Зауэр:
– Ладно. Но – железно между нами!
Мюллер серьезно и согласно кивает. Тут звонит телефон. Зауэр берет трубку:
– Зауэр слушает! (Пауза.) Да, господин министр, все идет нормально. Но мне еще час-полтора нужно. Не поздно для вас будет? (Пауза.) Хорошо, до встречи.
Кладет трубку. Мюллер смотрит вопросительно. Зауэр корчит недовольную рожу. Мюллер усмехается.
Зауэр:
– Видите? Так что четко – только между нами. (Мюллер снова кивает). В общих чертах так: вчера в пятницу, вы уже наверное в курсе, Гитлер с утра поссорился с племянницей (Мюллер кивает головой). Гитлер днем уехал, а после его отъезда в квартире оставались племянница и слуги – посторонних в квартире не было. На следующий день, сегодня утром, ее нашли застреленной – и тут обычные версии: убийство, самоубийство, несчастный случай. Выстрела никто не слышал, что и не удивительно: пистолет был плотно прижат к телу, а карманный «Вальтер» и так негромко хлопает; что-то, конечно, слышали, но за выстрел не приняли – бывает. Если это самоубийство или несчастный случай – то такое могло произойти вчера вечером когда угодно. Самоубийство не очень вытанцовывается: нет обычной предсмертной записки, хотя покойная перед смертью как раз писала; на столе – недописанное письмо к подруге в Вену. Причем покойница написала, что скоро тоже приедет туда. Все это довольно странно, но с девицами, которым давно пора замуж, бывает и не такое.
Мюллер:
– А что со временем смерти?
– Врач поставил время смерти между 17 и 18-ю часами вчера, но ведь это было сделано порядка через 17-18 часов после смерти – и на самом деле возможный интервал гораздо шире. И вот, если это было убийство, то оно могло произойти только до отъезда Гитлера: после, повторяю, посторонних в доме не было, а все эти слуги в убийцы не годятся – и я, и мои ребята в этом сходимся. Хотя эти слуги и не ангелы, конечно. Особенно эта стерва – экономка Винтер: врет с полоборота! (Пауза, Зауэр задумался.) Я вот, когда сейчас вас слушал, то окончательно допер: призрак и убивал – это вы сразу угадали, можно сказать, не глядя!
Пауза. Мюллер заинтригован. Зауэр продолжает:
– Так вот, о призраке. Он возник следующим образом. Последними из отъезжающих из квартиры вышли, как считается, Гитлер и Гоффман – фотограф Гитлера; вы, наверное, его знаете? (Мюллер кивает). Вот он, я думаю, врет: говорит, что и племянница их проводила. Я на этом заостряться не стал – даже Гитлера об этом не спросил. Потому что, похоже, тут-то и возник призрак. Слуги слышали – Винтер даже и видела, но это-то она почти наверняка врет! – что когда эти двое хлопнули дверью, якобы выходя, то сразу затем от этой двери чьи-то шаги прошли в кабинет Гитлера, что-то там сделалось, затем шаги прошли к комнате племянницы, дверь к ней распахнулась, а потом заперлась, потом там что-то на пол упало, потом шаги опять по коридору к выходной двери – и та в последний раз захлопнулась. Понятно, что слуги думали, что это племянница – больше некому, да и шаги, похоже, по звуку подходили – вот это, конечно, очень интересно! Но вот когда наутро она обнаружилась в своей комнате мертвой, то тут, понятно, возникли сомнения: если накануне это была она и вышла из квартиры, то когда же она вернулась? Тут-то они все и завертелись – и четкого ответа, что она выходила из квартиры, я не получил. К тому же их инструктировал до моего допроса этот тип – Шварц, знаете его? (Мюллер кивает). Так что, вполне возможно, вовсе не она шагала по квартире. А тут еще шофер и адъютант – они тогда внизу ждали – мнутся: не хотят говорить, вышел ли Гоффман вместе с Гитлером или они выходили порознь. Так что картина для меня теперь стала ясной: никто в квартире призрака не видел – только слышали, и все думали, что это – племянница. Но у призрака, конечно, никакой гарантии не было, что его никто не увидит – могли и увидеть. И кого бы при этом увидели? Понятно – Адольфа Гитлера! Только он один и мог перемещаться по своей квартире так, что это ни у кого не вызвало бы подозрений, если бы его увидели. Подумаешь – хозяин еще немного задержался! Только показания при этом были бы несколько другие.
Мюллер:
– Но это может лишь доказать, что Гитлер был последним, кто видел племянницу живой – больше ничего!
Зауэр:
– Да, вы правы – на этом обвинение в убийстве не построишь. Разве только скандал в прессе. Но тут уже другие вещи заиграли. Точнее, они сразу заиграли – это я только теперь, благодаря вам, до призрака додумался. А загвоздка вот в чем: девочка была не застрелена, девочка была задушена – вот так!
Зауэр обхватил своими руками свой нос и рот, затем продолжил:
– И мы, я и ребята, это увидели сразу – очень характерные пятна на лице! Застрелиться-то она могла, а вот так задушиться – никогда!
– А другое происхождение у пятен возможно? Падая, например, ударилась лицом об пол?
– Нет, рисунок пятен очень характерен. Но, интересно, что такое впечатление хотели создать: кончик носа расплющен – убийца пытался деформировать рисунок пятен от пальцев, прижав голову лицом к полу!
Мюллер:
– Лихой парень!.. Ну тут тогда еще возможен несчастный случай: девочка била себя пистолетом по лицу, а он нечаянно и выстрелил!..
– Я всегда говорил, что ценю ваш юмор, Мюллер! Ну, а теперь всерьез. Тут получилось так: убийца подошел вплотную, прижал сразу и изо всех сил левой рукой ее голову затылком к своей груди, выстрелил правой рукой почти так, как если бы стрелял самому себе в грудь. Тут он почти точно рассчитал: стрелять нужно было так, чтобы пуля не прошла насквозь через ее тело спереди назад – она затем действительно могла бы попасть прямо в него. Поэтому он выстрелил почти вертикально – сверху вниз. Но в сердце попасть при этом было очень трудно, он и не попал – и девочка еще оставалась живой. А второй раз стрелять невозможно – это уже не самоубийство! Вот и пришлось ему сначала садануть ее по лицу пистолетом, а потом додушивать ее обеими руками, затыкая рот и нос. Очень нерациональное убийство, но ему все же удалось! Хотя, наверное, в последний момент он и сонную артерию постарался пережать – это мы пока не уточнили.
Пауза. Зауэр продолжает:
– Пулевое ранение сразу лишило ее сил. С другой стороны, если бы ее не душили, то умерла бы она далеко не сразу – и от внутреннего, и от внешнего кровотечения – и через входную рану, и через носоглотку: ведь легкое кровоточило – и кровь поступала в выдыхаемый воздух. Но кричать она могла бы, а после такого шума все слуги не вели бы себя так спокойненько – до самого утра. И кровищи при этом натекла бы огромная лужа – а этого тут не было, в том-то все и дело!
Пауза. Зауэр завершает:
– И теперь мой вам вопрос: это мог быть Гитлер?
Мюллер:
– А какие еще варианты?
Зауэр:
– Еще Гоффман и домоправитель Винтер – и все они трое в любой комбинации. О Винтере вас не спрашиваю – мы о нем, наверное, больше вас знаем, а вот Гоффман? Что скажете?
Мюллер отрицательно вертит головой:
– Конечно, чужая душа – потемки, но мне трудно представить себе Гоффмана убийцей. Благополучный человек, богатый. Модный фотограф еще с довоенных времен, даже, представьте себе, русского царя фотографировал! (Зауэр действительно удивлен.) Сейчас кучу денег гребет с фотографий Гитлера – ему дано монопольное право его снимать! Да и прочая публика валом валит к нему сниматься! Сам любит жизнь, любит баб, любит выпить, но еще и семьянин с детьми. И вот всем этим рискнуть ради какого-то странного убийства с сомнительной выгодой?.. Шпионом Гоффман мог бы быть и, между нами, почти наверняка и есть: более удобного связного кого угодно с кем угодно просто не найти во всей Баварии – через него можно передавать что угодно, а от кого и к кому – проследить невозможно; все к нему заходят – и иностранцы. Но поэтому-то он тем более ни на какой большой риск не пойдет, а тут – убивать! (Пауза.) Да дело и не в нем. Ведь так, как вы рассказали, убийство налицо, а главный фигурант – несомненно Гитлер, хотя, пока что допустим, убивал, может быть, не он сам. Но он имел возможность выбрать убийцу – и Гоффмана он бы никогда не выбрал. Ведь у Гитлера такой набор великолепных головорезов – и любого он в этот самый день мог взять с собой в квартиру – никто бы из прислуги при этом и не удивился! Нет, Гоффман играл лишь ту роль, которую и сыграл: удобного, послушного и неглупого свидетеля-лжесвидетеля!
Зауэр:
– Ну а сам Гитлер как убийца?
Пауза. Мюллер:
– Вопрос снова непростой! Он ведь и в этом почти тень, почти призрак! Я вот говорил: он в двадцать третьем чуть репортера не убил, который его сфотографировал, но ведь это – редчайшее исключение! Он никогда не дерется, даже не ругается – прямо как красна девица! Хотя и с плеткой нередко ходит – вроде бы по привычке дрессировать собак! (Пауза.) Если бы спросили меня о Реме, о Геринге – вопроса бы не было; опаснейшие ребята, всегда на все готовы! Даже и Гесс: этот хоть и не убийца в душе, но если на что решится, то так и сделает – наш брат (тут Мюллер немного усмехается – и Зауэр это замечает), летчик – как и Геринг! А Гитлер – он ведь и на войне, возможно, никого не убил: там поначалу ему пришлось быть санитаром – вот он и насмотрелся на кровь, и ему, похоже, не понравилось. Потом он был посыльным при штабе. Его нередко посылали в пекло, но он, повторяю, возможно никого не убил. Так он тенью через войну и прошел!..
