Иеремия тоже нуждался в помощи. К старым шрамам добавилось несколько ожогов. Он хрипел при каждом вдохе.
Якоб склонился над ним и пожал его покрытую пузырями руку.
– Спасибо, – сказал он с дрожью в голосе. – Спасибо тебе, ты спас мою дочь.
– У меня был должок перед Господом, – просипел Иеремия. – Одна жизнь за другую. Мне… мне не следовало убивать Клару. Даже если бы она выдала меня, эта расчетливая тварь. Я… я не имел на это права.
– Только у Господа есть право забирать жизнь, – ответил Куизль. – Мы, палачи, всего лишь орудия.
Иеремия улыбнулся:
– Если так, то я побыл в употреблении. Стал старым, покрылся ржавчиной и ни на что больше не гожусь.
Он сухо закашлялся.
– Как ты узнал, где искать Барбару? – спросил Якоб. – Почему ты разыскал ее, а я не смог?
Иеремия задохнулся в новом приступе кашля и сплюнул сгусток сажи вперемешку с кровью.
– Я… я вспомнил, – прохрипел он наконец. – Я бывал здесь, еще совсем юным. Прежний егерь был жутким человеком. Если он ловил браконьеров, то вешать предпочитал их сам. Но прежде он иногда пытал их, чтобы те рассказали о сообщниках. У него… была собственная камера пыток в подвале. Мы с отцом помогали ему обустраивать ее. – Он с грустью посмотрел на Куизля. – Я столько скверного повидал за свою жизнь, братец… Многое пытался забыть. Но не всегда получалось.
– Меня тоже порой мучают кошмары, – едва слышно проговорил Якоб. – Как и моего отца, и Бартоломея, и всех, кому приходится выполнять за вельмож грязную работу. Никогда нам не отделаться от сновидений.
Он смотрел на Иеремию едва ли не с сочувствием. Жуткие события его прежней жизни превратили бывшего палача в черствого и, возможно, в чем-то безумного старика. Но теперь, под конец, он вновь стал таким, каким был в годы своей молодости, когда любил Шарлотту.
– Секретарю… я уже ничем не мог помочь, – просипел Иеремия, то и дело хрипло откашливаясь. – Камера… уже полыхала. Я отыскал Барбару в маленьком чулане напротив. Видимо, она добралась туда, где пламя было не такое… – Он вздрогнул и скривился от боли. – Дьявол! Больно, почти как в тот раз, когда я сиганул в негашеную известь.
Якоб решил снять с Иеремии рубашку, чтобы осмотреть раны, однако обугленная ткань пригорела к плоти. Палач сразу понял, что старику уже ничего не поможет.
– Оставь, – пробормотал Иеремия. – Рано или поздно всему приходит конец. В том числе и палачам. Позаботься лучше о своих детях… – Он улыбнулся: – Черт, да у тебя просто замечательные сорванцы. Тебе бы хвалить их почаще. Жаль, у меня самого… не было таких чудных детей…
Тут по телу его прошлась новая волна боли, и старик схватил Якоба за руки.
– Вот еще что, – прохрипел он. – Я… должен знать, прежде чем уйти. Ты бы выдал меня страже? Скажи, выдал бы?
Якоб помедлил и все же ответил:
– Думаю, да. Любое преступление должно быть наказано.
Иеремия отпустил его и с улыбкой закрыл глаза.
– Ты… хороший… человек, Якоб, – выдохнул он, и голова его завалилась набок.
Куизль послушал его сердце. Затем снял свой обугленный плащ и накрыл им старика. Казалось, Иеремия безмятежно спал. Улыбка так и не сошла с его губ. Вид у него был умиротворенный.
Якоб вздохнул и вернулся к остальным. Барбара лежала без сознания, однако дыхание у нее выровнялось. Симон тем временем отмыл ее, и кожа теперь казалась не такой черной и обожженной. Рядом постанывал от боли Георг, но зубья капкана, похоже, не задели сухожилий. Во всяком случае, юноша уже проковылял несколько шагов ради пробы. У самого Куизля до сих пор немного кружилась голова от дыма и полученных ударов. Но в трактирных потасовках он получал увечья куда более серьезные.
«И все-таки этот доходяга едва не забил меня, – подумал палач. – Господи, я и впрямь старею…»
Симон присел возле убитой собаки. Вместе с Бартоломеем он осмотрел животное, при этом вид у цирюльника был крайне задумчивый. Казалось, в голове у него крутилась какая-то мысль.
– Хм, думаю, Брут действительно подхватил бешенство, – сказал Бартоломей; похоже, он смирился со смертью своего любимца. – Пена на губах, агрессия и внезапное нападение, дрожащие лапы… К тому же пленница Зальтера, эта аптекарша, сказала, что бедняга давно бродил вокруг дома и рыл землю как одержимый. Когда мы с Алоизием обыскивали окрестности, он, наверное, был где-нибудь неподалеку… – Палач задумчиво склонил голову, после чего встал и тщательно вымыл в луже окровавленные руки. – Черт его знает, где он подцепил заразу. Теперь ясно, почему Брут без разбору убивал зверей по всему лесу и как сумасшедший набросился на Зальтера. – Он подмигнул Якобу: – Но он, похоже, спутал нас с тобою и решил, что на его хозяина напали.
– Я всегда знал, что у собак нет мозгов, – сухо ответил старший Куизль. – Разве нас с тобою можно спутать?
– У вас двоих больше общего, чем вы думаете. Когда же вы наконец поймете это, упрямцы? – раздался голос Магдалены.
Она с улыбкой приблизилась со стороны горящего дома; в руках у нее был связанный в узел платок, набитый листьями и травами.
– У меня для вас хорошие новости, – объявила женщина и торжествующе показала узелок. – В заброшенном саду растет не только бузина, но и заросшие грядки с травами. Теперь там, правда, мало что осталось, но в свете пожара мне удалось отыскать немного подорожника и сухих пастушьих сумок.
Она перевела взгляд на охотничий дом. Верхний этаж начал рушиться, столб черного дыма гигантским предостерегающим перстом устремился в ночное небо. Магдалена неожиданно поджала губы.
– Хотя Хаузера эти травы уже не спасут, – сказала она мрачно. – Отец Катарины сгорел там, внутри… До чего же ужасный конец для старика!
Она протянула Симону узелок и вместе с отцом помогла цирюльнику руками растереть травы и листья и приложить их к ранам Барбары и Георга. Бартоломей разорвал свой плащ на длинные полосы для повязок.
– Думаю, секретарю не пришлось долго мучиться, – проговорила через какое-то время Адельхайд Ринсвизер. Кутаясь в шерстяной плащ, который дала ей Магдалена, женщина стояла чуть в стороне; похоже, она еще не оправилась после пережитого. – Он был уже без сознания, когда Зальтер вывел меня из камеры. Наверное, задохнулся, не приходя в сознание.
– Вполне милостиво для человека, который нажил свое состояние на чужой крови, – проворчал Бартоломей и задумчиво посмотрел на горящий дом. – Будучи секретарем в комиссии, Иероним неплохо заработал на тех судах. Теперь ясно, как он смог позволить себе такое жилище у Песочных ворот… Я вообще его недолюбливал – во всем он только выгоду искал.
– И все же он согласился выдать свою дочь за палача, – напомнил Якоб.
Бартоломей с грустью отмахнулся:
– Если Катарина вообще за меня выйдет… После всего, что произошло за последние дни, я в этом сильно сомневаюсь.
Внезапно где-то вдали протрубил охотничий рог. Куизль огляделся в недоумении.
– Черт, а это еще что? Не думаю, что епископ решил поохотиться в такой час. Может, старина Ансвин?
– Ну, не совсем. – Симон наложил последнюю повязку и прокашлялся. – Должен признаться, я все-таки оповестил капитана Лебрехта и стражу перед тем, как мы отправились сюда. Алоизий был столь любезен и предупредил их. Судя по всему, стражники действительно будут здесь не лишними. – Он показал на Барбару и Георга: – Хотя бы для того, чтобы помочь с ранеными и потушить пожар, пока тот не перекинулся на лес.
Фронвизер в смущении почесал нос, а потом ухмыльнулся:
– Кроме того, они помогут с планом, который давно назревал у меня в голове и, возможно, положит конец всей этой истории с оборотнем.
– План, значит? А мне кажется, ты просто струхнул, – усмехнулся Якоб. – Ну почему в зятьях у меня такой трусишка? – Он сухо рассмеялся. – Но ты, черт возьми, пристрелил настоящего оборотня! Не всякий цирюльник может этим похвастать.
* * *
Не прошло и нескольких минут, как явились стражники. Всего их было двенадцать во главе с Мартином Лебрехтом. Симон между тем подумал, как привлечь капитана на свою сторону. План, который он составил, пока осматривал убитого пса, был очень рискованным. Все зависело от того, подыграет ли им Лебрехт.
