Он с нарастающей горечью слушал ее, не перебивая, и каждое ее слово хлестало его, словно удар кнута.
– Постой, Евдокия!.. – он попытался остановить ее. – Дуняша, позволь…
– Не позволю! Это ты постой! – закричала она его. – Битый месяц болтаемся черт знает где и черт знает зачем, но ты ни разу меня ни о чем не спрашивал. А если уж, наконец, спросил, то уж будь любезен выслушать!
– Я слушаю, слушаю! – торопливо согласился комиссар. – Говори. Только, пожалуйста, имей в виду: сейчас явится начальник вокзала.
– Вот что, – отчеканила Новосильцева. – Ты не знаешь самого важного, что произошло за это время, – ты, бесстрашный боевик, хитроумный Одиссей…
Деликатный стук в дверь заставил ее замолчать. Это был начальник вокзала. Яковлев, извинившись, поднялся ему на встречу и попросил его подождать за дверью минутку.
– Что же произошло? Что я должен знать? – спросил он.
– Я беременна, – просто сказала она, словно сообщила, что у нее насморк.
В голове Яковлева взорвалась шаровая молния. Сине-белая вспышка осветила купе, вагон, поезд, поля и леса за окном, всю Россию, всю Землю, Вселенную… Осветила так, что исчезли, растаяв, огненные язычки четырех свечей в подсвечниках на столике. Но огоньки свечей тут же появились снова, и Яковлев понял, что он не на том свете, а пока еще на этом, и все, что говорит ему Дуня Новосильцева, он слышит наяву. И еще он в ту же секунду успел понять и осознать, что он никуда ее не отпустит и никому ее не отдаст, потому что это вспыхнула не молния, а он сам.
Он молча подошел к ней и нежно и ласково поцеловал, потом прижал к себе и шепнул на ухо:
– Душа моя! Не бойся ничего… И никогда! Все будет хорошо. Верь мне всегда. И не смей даже на минуту сомневаться! Я запрещаю тебе во мне сомневаться!
И еще раз поцеловав ее, сказал:
– Сиди и слушай.
Открыл дверь и попросил начальника вокзала войти.
– Вас, кажется, зовут Сергей Александрович? – спросил комиссар.
– Так точно, – подтвердил начальник.
– Давно служите?
– Да уж на второй десяток.
– Вам известны мои полномочия? – осведомился Яковлев
– Нет, – ответил начальник вокзала. – Но зато мне только что стало известно, как с вами надо поступить.
– И как же со мной надо поступить? – заинтересовался комиссар.
– Извольте: с революционной беспощадностью, – любезно сообщил начальник.
– А точнее?
– За пять минут до вашего приглашения, – сказал начальник, – я получил приказ Екатеринбурга вас обездвижить. Именно так сказано в телеграмме от президиума Уралсовета и коллегии Уралчека.
– Да, видно, серьезный приказ, – заметил Яковлев. – Но что вы можете? Ведь это у меня военная сила, а не у вас.
– Не давать паровоза, угля, воды, не давать семафора, не открывать путь. Много есть способов. Например, стрелки перестали работать. А еще лучше – рельсы разобрал неизвестный злоумышленник. Мы чиним, а он опять разбирает – теперь в другом месте… Чиним, он снова разбирает.
Яковлев и Новосильцева переглянулись.
– И как же вы намерены поступить? – спросил комиссар.
– Разве у меня есть выбор? Распоряжение я обязан выполнить, – ответил начальник вокзала. – Сейчас людей расстреливают и за меньшие провинности, нежели невыполнение приказа таких… весьма серьезных учреждений. Но, разумеется… – он бросил взгляд на Новосильцеву и замолчал.
– Пожалуйста, продолжайте, – попросил Яковлев: – Евдокия Федоровна не только мой боевой товарищ, она – моя супруга. Как говорят, законная жена, правда, пока не венчанная – все пока недосуг… – к изумлению Новосильцевой прибавил он.
– Стало быть, приказ выполнить я обязан, – сказал начальник вокзала. – Но можно заставить меня его не выполнить. Силой. Советую поторопиться. Вы-то меня понимаете?
– Безусловно! – произнес Яковлев. – И я рад, Сергей Александрович, что мы с вами друг друга так замечательно понимаем. Вам известно, кого я сопровождаю?
Начальник вокзала кивнул:
– Об этом знает уже вся Тюмень. А может, и весь Урал, и вся Сибирь.
Яковлев заметил:
– Это плохо… Позвольте пояснить вам обстановку. Я и мои люди попали сейчас в положение, совершенно неожиданное и непредусмотренное. Суть в том, что Уральский облсовет отказывается выполнить решение центральной власти. Некоторые местные товарищи, очевидно, вознамерились поиграть с огнем. Это я вам сообщаю не для того, чтобы привлечь вас на свою сторону, что, впрочем, было бы хорошо… А для того, чтобы вам самому обстановка была ясной.
Начальник вокзала только развел руками.
– Спасибо за доверие. Но я маленький человек, и высшие политические сферы – не по моей должности.
– Поэтому, – в голосе комиссара зазвенел металл, – коль скоро вы отказываетесь выполнить приказ уполномоченного чрезвычайного комиссара высших органов советской власти и препятствуете моему пути на Омск, то я заставлю вас обеспечить мне движение силой оружия! Ступайте к себе на рабочее место и ждите! – приказал Яковлев. – Никуда не отлучаться. Ни с кем по телеграфу не связываться. Вы находитесь под временным арестом. Сейчас к вам придет мой ординарец. Всех вам благ! – он протянул начальнику руку.
Они обменялись крепким рукопожатием. Начальник вокзала взял под козырек и, не произнеся больше ни слова, вышел.
Через четверть часа в кабинет начальника тюменского вокзала явился матрос Гончарюк. С ним двое красноармейцев, вооруженные трехлинейками[118] с примкнутыми штыками. Вид у матроса был устрашающий: в правой руке маузер, в левой граната. Открыв ногой дверь, он застал в кабинете самого начальника и двух его помощников.
– Все арестованы! – заявил Гончарюк. – Ни с места! Возьмите этих двоих на прицел, – приказал он красноармейцам, – а я разберусь с главным саботажником, который не желает выполнять приказы советской власти и нашего комиссара из Москвы товарища Яковлева.
– У меня приказ Екатеринбурга – задержать поезд комиссара Яковлева! – сообщил начальник.
– Молчать! – заорал Гончарюк. – Будешь выполнять мои приказы, а не шайкины! Предупреждаю: одно слово против – и из вас троих можно будет приготовить австро-венгерский гуляш! – он подбросил в руке округлую рубчатую гранату и снова поймал ее. – Это замечательная австрийская игрушка: обеспечивает поражение живой силы в радиусе кабельтова. Так что даже не гуляш у нас получится, а бефстроганов.
Начальник многозначительно указал взглядом на стол. Там лежала короткая лента депеши.
– Ага! – зловеще сказал матрос Гончарюк. – Шпионские депеши за спиной комиссара? Ну-ка! Что пишут?
Положив на стол гранату и сунув в кобуру маузер, он взял ленту. Начальник на всякий случай отошел подальше.
Военная вне всякой очереди.
Начальнику станции Тюмень.
Немедленно принять все меры к недопущению выезда из Тюмени лица, именующего себя комиссаром ВЦИК Яковлевым, который намеревается следовать экстренным поездом № 42. Ни в коем случае не предоставлять ему топливо, воду и паровозы, принять все меры и полностью обездвижить указанного комиссара. В случае невыполнения настоящего приказа, в виду особо чрезвычайных обстоятельств, будете расстреляны на месте.
Председатель Уральского областного совета
Р.К.С. депутатов
Белобородов
Военный комиссар Голощекин
Прочитав до конца, матрос Гончарюк аккуратно смотал ленту в клубок и положил в карман бушлата.
– А теперь, – сказал он, слушай мою команду!..
Когда поезд тронулся и стал медленно набирать скорость, Николай почувствовал движение и от этого проснулся. Он глянул в окно вагона. Ночное небо было таким чистым, звезды сверкали, как офицерские пуговицы на Марсовом поле, где проходили военные парады. По военной привычке, машинально, он по звездам определил, что поезд движется на северо-запад, повернулся на другой бок и заснул, чувствуя себя во сне почти счастливым.
Через час он ощутил, что поезд стал. Не просыпаясь, Николай услышал лязг буферов: похоже, к хвосту цепляли паровоз. Через несколько минут по всему составу снова прошла крупная дрожь, и тяжелый поезд продолжил движение, громко стуча на стыках рельсов. На какое-то мгновение Николаю показалось, что состав пошел задним ходом, но осознать этого он не успел, потому что заснул с еще большей радостью.
Однако утром, когда он глянул в окно, то с изумлением обнаружил, что поезд, действительно, движется не в направлении Екатеринбурга, а в противоположную сторону.
Николай нажал кнопку своего брегета. Тот отзвонил девять часов. Это было реальное астрономическое время. По советскому сейчас было уже одиннадцать утра. Николай открыл крышку часов, направил цифру 12 на солнце, мысленно провел биссектрису между минутной и часовой стрелками. Линия указала юг. Он не поверил своим глазам: поезд шел на восток – в противоположную сторону от Екатеринбурга, все больше отдаляясь от цели следования.
