Мужчина прополоскал рот мятной водой, подкрутил усы и тщательно разгладил седеющие бакенбарды. Казалось, он наконец сбросил оцепенение. Скоро все кончится. Она сполна заплатит за пять лет страданий и одиночества, которые он пережил по ее милости. Он сел за стол. Все продумано до мелочей, его никто не заподозрит. Единственный свидетель плавает в бочке с дешевым вином.
— Все, начинаю новую жизнь, — пробормотал мужчина себе под нос, окинул взглядом пачки визитных карточек и конвертов и улыбнулся: — Теперь главное — детально следовать плану. Мне повезло, все сложилось — лучше некуда. Если даже у ищеек достанет ума и проницательности что-нибудь разнюхать, их расследование пойдет так, как я его направлю.
Звук собственного голоса придал ему сил. Он разложил на столе план Парижа, где были отмечены многочисленные цветочные лавки в Пятом, Девятом и Восемнадцатом округах, откуда последние восемь дней ей по его заказу доставляли охапки красных роз. Шестнадцатого ноября 1886 года эта шлюха обобрала его, выгнала и унизила. Послезавтра он ей все припомнит. Он заказывал розы каждый раз в другой лавке, аккуратно оплачивал и всегда менял внешность так, чтобы ничем не выделяться из многоликой толпы. Его никто не запомнит. Сегодня он сделает заказ в цветочной лавке на улице Обер. Сойдя со сцены, она получит букет, и, польщенная, наклонится, чтобы понюхать цветы. А потом увидит записку.
Мужчина оделся, взял карточки с конвертами. Он и сам пока еще не знал, как все обстряпает. Вдохновение обычно приходило к нему по ходу дела. На часах 18:15. Он внимательно оглядел улицу. Двое слуг болтают у ворот. Маленькая девочка прыгает на одной ножке вдоль канавы, прижимая к груди стопку книжек. Накрапывает дождь. Он надвинул шляпу на лоб и поднял воротник серого пальто. Надо придумать, как вывести пятна с рукава.
Он пошел вниз по улице, не заметив притаившегося за углом молочной лавки невысокого толстенького господина с густой бородой, в котелке и поношенном сюртуке.
На улице Обер можно было встретить кого угодно: гризетки, журналисты и счетоводы приступом брали омнибус. Человек в сером пальто шел напролом сквозь толпу. Он толкнул входную дверь транспортной конторы. Круглые газовые светильники заливали помещение голубоватым светом. Посетители, удобно устроившись в просторных кожаных креслах у покрытых зеленым сукном столов, писали заказные письма. У дальней стены стояла модель парохода. При взгляде на нее сразу хотелось уехать далеко-далеко. Мужчина подошел к стойке, рассеянно пролистал красочную брошюру судоходной компании и сел в первое же освободившееся кресло рядом с металлической чернильницей. Выложив перед собой карточки и конверты, он задумчиво покусал кончик перьевой ручки и написал: «Шлю эти пурпурные розы золотой девочке, баронессе де Сен-Меслен в память о Лионе и былых моментах счастья». Немного помедлил перед тем, как поставить подпись, потом вывел красивым округлым почерком: «А. Прево»,[19] вложил карточку в конверт и надписал адрес: «Мадам Ноэми Жерфлер, театр „Эльдорадо“, бульвар Страсбург».
Невысокий толстенький господин стоял у входа в транспортную контору, не обращая внимания на дождь, и делал вид, что внимательно изучает тарифы, указанные в выставленных на витрине красочных брошюрах. Его глаза навыкате были такими светлыми, что их можно было принять за бельма. Господин не сводил пристального взгляда со спины человека в сером пальто. Тот запечатал конверт, встал и вышел на улицу Комартен. Невысокий господин нырнул следом в людской поток, время от времени по-воробьиному подпрыгивая, чтобы не упустить человека в сером пальто из виду. Они миновали ярко освещенное кафе, где сингальцы в тюрбанах и белых набедренных повязках ловко лавировали между плетеными столиками, за которыми сидели парижские модницы. Человек в сером пальто зашел в цветочную лавку. Его преследователь остановился возле фонтанчика с питьевой водой, откуда ему было прекрасно видно, как человек в сером пальто указывает продавщице на красные розы, протягивает ей конверт и деньги и выходит. Невысокий господин подождал, пока тот удалится на достаточное расстояние, и зашел в лавку.
* * *
Купив Маро, Виктор зашел поужинать в прокуренную закусочную с витражными окнами. Уходя оттуда, он взглянул на светящиеся стрелки карманных часов: половина седьмого. Спектакль начинается в восемь.
Подвыпившие гуляки толпами бродили по бульвару, время от времени забредая в ярко освещенные увеселительные заведения. Заманчиво сверкали вывески: кружка пенистого пива, серебряная вилка, красные и зеленые бильярдные шары. Тысячи пар ног топтали блестящую после дождя мостовую, извозчики были нарасхват. Зажатая со всех сторон другими экипажами, двухместная карета, пытаясь выбраться из этой давки, обдала прохожих грязной водой из водосточной канавы.
Освещенный подъезд театра «Эльдорадо» был виден издалека. В его крытой галерее собралась самая разношерстная публика: солидные горожане, продавщицы, рабочие, студенты. Подойдя к билетной кассе, Виктор заметил Станисласа и Бланш де Камбрези: он был во фраке, солидный и представительный, она куталась в меха и казалась немного располневшей. Вот уж кого он не ожидал увидеть тут, среди простого люда. Виктор пробрался на галерку и сел во второй ряд.
Еще несколько минут назад он дрожал от холода, успев основательно промокнуть, но сейчас, когда зал заполнился зрителями, ему стало душно. Он стал разглядывать ложи бенуара, расположенные по обеим сторонам партера, потом перевел взгляд чуть выше, на балкон первого яруса — там расположились богато одетые зрители. На балконе второго яруса сидела публика попроще, а здесь, на галерке, и вовсе простонародье. Мужчины в шляпах или картузах снимали куртки и закатывали рукава рубашек.
Справа от Виктора уселась полная тетка с румяным младенцем на руках, а слева на откидном сиденье пристроилась девушка без шляпки в бумазейном жакете поверх украшенного вышивкой платья: она тут же принялась строить Виктору глазки.
— Я впервые в кабаре, — прошепелявила она, поворачиваясь к нему. — Не повезло мне сегодня. Вообще-то я собиралась пойти сюда с одним моим хорошим другом, но ему пришлось остаться в казарме. У вас есть программка?
Виктор нахмурился и покачал головой. От запаха табака, газа и пота дышать было совсем нечем. Девушка, конечно, не пожалела ландышевой туалетной воды, но легче от этого не становилось. Виктор даже подумывал уйти, но потом, увидев, сколько народу набилось на галерке, решил остаться.
— У меня есть, если хотите, — сказала тетка с младенцем, протягивая девушке тоненькую брошюрку за пятнадцать сантимов.
Краем глаза Виктор заметил рекламу, расхваливающую целебные свойства «Кока-колы», а рядом в фигурной рамочке — имя Ноэми Жерфлер.
— Я пришла сюда только из-за Жерфлер, говорят, она любимица публики. Жалко, сегодня не будет Жанны Бло, она так играет полковника Роншонно, — со смеху лопнуть можно, — сказала девушка тетке.
— Видела я ее, эту генеральшу кафешантанов, — огонь-баба. Сто десять кило не мешают ей играть молоденьких девочек. Ее так и прозвали: «Тумбочка» — она поперек себя шире. А однажды напарник даже не смог ее обнять, так ему из зала кто-то крикнул: «А ты в два захода!»
Зрители в партере окликали одетых факельщиками мальчишек, которые подносили им кружки с пивом или вишневый ликер. Пробираясь к своему месту, напитки проливали, не успев поставить на маленькие полочки, прикрепленные к спинкам кресел. То тут, то там слышались недовольные возгласы. Общее нетерпение возрастало.
— Начинайте! Начинайте! — требовали зрители и топали ногами.
— Да поднимайте вы уже эту чертову тряпку! — прокричал какой-то мальчишка с галерки.
За кулисами будто только этого и ждали: газовые светильники медленно погасли один за другим, занавес открылся, и на сцену под бравурные звуки трубы вышел переодетый солдатом комедиант. Его наряд состоял из зеленовато-желтой венгерки, бордовых брюк и кивера. Дойдя до суфлерской будки, он едва слышно затянул песенку под названием «Башмаки обозных солдат». На незадачливого исполнителя обрушился шквал вишневых косточек, и он поспешно отступил к кулисам. Ему на смену вышел крестьянин с огромным бантом на шее. Он запел, и зал тут же подхватил популярную песенку:
Кто у нас ест шоколад?
Папа!
А кто у нас пьет белое вино?
Мама!
Дальше в песенке пелось о брате, который ел сыр грюйер, и сестре, поглощавшей булочки с маслом. Виктор всерьез пожалел, что не взял с собой вату — заткнуть уши. Немного легче стало, когда на сцене появился герой-любовник в неотразимых усах, который проникновенно запел «Колокольчики любви», а потом «Любовь в купе первого класса».
