Юрий Бурносов - Четыре всадника

Ознакомительная версия.

Поэтому Мальтус Фолькон ничуть не удивился, когда из шелестящей дождевой мглы раздался громкий голос:

— Вот ты и приехал, почтенный хире!

— Дорогу! Дорогу чиновнику Секуративной Палаты! — воскликнул юноша, но лишь хриплый и глумливый смех, исторгаемый добрым десятком глоток, был ему ответом.

Лошадей взяли под уздцы, причем в кромешной тьме Фолькон мог видеть лишь смутные силуэты своих пленителей. Оружия его никто не тронул, обращение было довольно учтивым, и ему даже помогли спешиться, когда впереди замерцал костер.

Подойдя ближе, юноша понял, что попал в лесное становище дорожных разбойников. Костер пылал под сплетенным из ветвей легким навесом, хорошо пропускавшим дым, но не позволявшим дождю заливать огонь; вокруг костра сидели и лежали люди — кто спал, укрывшись тряпьем и шкурами, кто чинил оружие, кто искал насекомых, бесстыдно снявши штаны. Один из сопровождавших Фолькона сказал:

— Садись к огню, обсушись, почтенный хире. Мы же пока, не обессудь, прирежем одну из твоих лошадей, ибо котел наш давным-давно пуст, а питаться воздухом, говорят, мог один святой Латербиус, да и тот все равно помер.

Возражать было бессмысленно, и Фолькон послушно уселся у костра. Всхрапнула испуганно лошадь, заржала страшно, затем послышалось падение ее тяжелого тела и удары копыт, в агонии молотивших по земле. Спустя некоторое время над костром повесили большой котел, наполненный кусками конины.

Юноша и ранее слышал о разбойниках, промышлявших в этой части страны. В основном разбойные ватаги собирались из беглых каторжников, селян, помнивших еще крестьянские войны, где всласть помахали они цепами и косами, дезертиров, а порой и людей высокого происхождения, впавших в грех смертоубийства или казнокрадства. Бороться с подобными шайками особенно не пытались, ибо в случае опасности разбойники, не имея недостатка в проводниках, попросту скрывались в горной местности и все, что им оставалось, это переждать там трудные времена.

Подошел оборванец в ржавом кольчужном нагруднике, присел на корточки подле Фолькона и сказал, источая густейший запах пота и чеснока:

— Ну, молодой хире, расскажи нам, кто ты таков и куда едешь в столь странное время.

— Меня зовут Мальтус Фолькон, и я еду в столицу. Совсем недавно я был в Люддерзи, где отражал нашествие каменных карликов.

Слова эти вызвали дружный смех, но юноша прервал его, резко прикрикнул:

— Коли не верите, посмотрите в клетках, что приторочены к моей лошади!

— Посмотри, Хейлиг, что там! — крикнул оборванец в кольчуге. Один из гревшихся поднялся и убежал в темноту; спустя мгновение донесся громкий вопль, и Хейлиг вернулся, облизывая окровавленный палец.

— Не знаю, что там такое, Фронт, но оно меня пребольно укусило, — плаксиво проныл он.

— Так принес бы клетку сюда, дурак, чтобы мы разглядели его при свете!

Хейлиг пожал плечами и приволок клетку, держа ее на почтительном расстоянии от себя. Глазам изумленных разбойников предстал карлик, скорчившийся на дне клетки и чрезвычайно напуганный близким пламенем костра.

— Смотри-ка, живой!

— Ткни его палкой, Мольт!

— Гляди, как бы не ухватил тебя, как Хейлига!

— А я и не верил, что они бывают!

— Не бросить ли его, братцы, в огонь, пока не стряслось чего?!

— Эй, эй! — прикрикнул Фронг, который, как понял юноша, был тут за старшего. — Я сейчас самого тебя в огонь брошу, Эйнзид! А ты, молодой хире, объясни-ка нам, что творится. Я такого не припомню, чтобы столько времени стояла сплошная темень, а чертовы карлики лезли из-под земли, что твои черви после дождя.

— Я знаю не больше вашего, но в Люддерзи они прикончили достаточно народу, чтобы их следовало остерегаться, — сказал Фолькон. — Полагаю, что подобное творится везде, и потому тороплюсь в столицу.

— А что в столице-то?

— В столице есть люди, которые ведают куда больше моего и знают, что надобно делать.

— Пресветлый король, что ли?

— Не только…

Слова Фолькона скорее выдавали желаемое за действительное, ибо он даже не знал, живы ли его бывые соратники. Фронг помолчал, о чем-то крепко задумавшись, после чего вымолвил:

— Поеду-ка я с тобой, молодой хире. Сидеть тут, ничего не зная, можно до конца света, а он, мнится мне, вот-вот наступит. К тому же у меня есть в столице кое-какие дела, и не худо бы их обстряпать, покамест есть в том смысл.

— Стало быть, вы меня отпускаете?

— Отчего же нет? Вот только подождем, пока сварится твоя лошадь — на голодный желудок отправляться в дорогу не годится. Эй, Свонк! Проснись-ка да найди там среди рухляди мое парадное платье!

Один из спавших до сей поры разбойников выбрался из-под облезлой медвежьей шкуры и, вытаращив глаза, уставился на Мальтуса Фолькона. Потом он вскочил на ноги, перепрыгнул через костер, едва не перевернув котел, и обнял юношу, бормоча:

— Хире Фолькон! Хире Фолькон! Да вы никак живы!

— Хире Дивор! Хире Дивор!! — вскричал в скорби своей Бофранк и прижал голову толкователя к груди. Слабый стон был ему ответом; Альгиус открыл глаза и, глядя одним из них на субкомиссара, а вторым — бог весть куда, пробормотал:

— Верно, я еще жив? Боюсь, не столь много осталось мне… и как не хочется умирать в этом дрянном месте, если бы вы знали, хире Бофранк, если бы вы только знали… С другой стороны, все прочие места, где я имел куда более верные шансы умереть, немногим приятнее — взять хотя бы мою постылую постель. Однако ж, чаю, я успею помочь вам. Но готовы ли вы услышать то, что я скажу вам, хире Бофранк?

— Я готов услышать все, хире Дивор. Кажется мне, что я выслушал в последнее время уже предостаточно самых неправдоподобных вещей, а во многие из них к тому же уверовал…

— В таком случае приготовьтесь узнать, кто таков Люциус Фруде и где пребывал он все годы ваших тщаний, — сказал Альгиус.

— Кто же он?! — вскричал в волнении Бофранк.

— Ваш добрый друг и советник — Проктор Жеаль.

Бофранк обомлел и как будто закаменел на мгновение.

— Как вы можете говорить такое?! — вскричал он.

— Судите сами, хире Бофранк, — Жеаля нет, нет и Деревянного Колокола, каковой я по недомыслию оставил ему на сохранение… Полагаю, упырь в злобе и тщеславии бросил нам сей магический предмет, за что был крепко наказан хозяином, и теперь Люциус поспешил вернуть себе столь нужную вещь, оставив пса своего умертвить нас… Я только сейчас, узрев близкую смерть, понял истину. Ах, как жаль, что не догадался я о сем раньше, слепец, жалкий я слепец! А вы вспомните, хире Бофранк… — Голос Альгиуса ослабел. — Вспомните…

И Бофранк вспомнил.

Он вспомнил, как легковесно Жеаль отозвался о его снах — как позже выяснилось, снах пророческих, заслуживающих куда более серьезного отношения: «Что же с того? Очевидно, ты чересчур много пьешь вина на ночь. С этой привычкою пора покончить…»

Вспомнил Бофранк и то, как прокомментировал Жеаль толкования, сделанные референдарием и Альгиусом: «Не унывай, друг Хаиме! Позволь напомнить, что Альгиус известен как веселый малый, имеющий некоторое — достаточно сомнительное, кстати, — образование и даже не закончивший университета, а референдарий Альтфразе так и вовсе безумец. Что верить их словам? Что печалиться и ждать смерти?»

И в то же время Проктор Жеаль сделал Бофранку столько добра, притом совершенно бескорыстно… Но бескорыстно ли? Не был ли Хаиме Бофранк лишь частью того плана, что умыслил Люциус? И Бофранк, и бедный Вейтль, и все остальные, кто так или иначе оказался замешан?

Пистолет же Бофранка, из которого Альгиус стрелял в упыря, на сей раз оказался куда менее действенным — не потому ли, что подарен был Жеалем? Что там были за пули?

В молчании Бофранк, как был, нагой, стоял на коленях подле истекающего кровью Альгиуса, а тот продолжал, содрогаясь в предсмертном кашле:

— Откуда Баффельт и Броньолус знали о Вейтле? Кто вообще знал все о нем, помимо твоего друга Жеаля? Так не Проктор ли Жеаль поведал о сей грустной истории грейсфрате? А невнимание миссерихордии к делам Жеаля, совсем не щепетильного во многих вопросах? Другие, подобные ему, давно уж сгинули, а Жеаль своими научными изысканиями снискал уважение и почет… На каждый свой удачный опыт он тут же заручался поддержкой священнослужителей, объявляя достигнутое промыслом и наущением господним, не так ли, хире Бофранк?! А почему Жеаль отказался поехать с вами в путешествие к Ледяному Пальцу?

— Он сказал… он сказал, — припомнил Бофранк, — что занятия в университете будут для него несравненно полезнее, к тому же погода к зиме портится, а это самым дурным образом скажется на его организме, и без того нелюбезном к длинным путешествиям…

Ознакомительная версия.