Ознакомительная версия.
— Кэдрле галимнэр, без кильдек.[22] Козыр-агаш — священное место людей из рода Кедра. Еще ни один ак-кул не видел его! Вы будете первыми!
— И что же в нем особенного? — желчно спросил Семен. — Наверное, обычное языческое капище, идолы там всякие…
— Каждое капище своеобразно, — попробовал я его урезонить. — Мы еще не видели ни одного телеутского места поклонения древним богам.
— Козыр-агаш — не наше священное место, — сказал Торбок. — Люди из рода Кедра называют себя сары-шор. Это один из самых старых и больших сеоков.[23] Они жили в этих горах еще до прихода моего племени.
— Зачем же ты привел нас к чужому капищу? — подозрительно спросил Торопчин. — Хочешь поссорить нас с татарами?[24]
— Дурак ты, Семен! — не выдержал я. — Торбок, наоборот, гордится своими соседями, уважает их верования.
— Ладно, извини, Степан, — Торопчин как-то сразу сник (хотелось верить, что от моей отповеди) и тяжело вздохнул: — Погорячился я что-то…
Мы обогнули небольшой холм, поросший березняком, и перед нами вдруг открылась совершенно круглая поляна, посреди которой рос великолепный, могучий кедр. Огромное, узловатое основание его указывало на весьма почтенный возраст дерева — никак не менее пятисот-шестисот лет. То есть, когда этот кедр был высажен здесь — а сей факт не подлежал сомнению, ибо в таком месте естественным путем он появиться не мог, — на Руси полыхала большая война между Рюриковичами и Ольговичами!
Священное дерево гордо раскинуло свои пушистые ветви, шатром прикрывшие круговую, тщательно утоптанную площадку сажен в двадцать шириной. По окружности площадки через равные промежутки стояли треугольные каменные останцы, явно обтесанные для единообразия. Издали останцы смахивали на зубы некой апокалипсической твари, погребенной под горой. С восточной стороны саженях в пяти от ствола кедра возвышалось собственно идолище — огромный истукан, вырубленный из целого куска скалы, быть может, уже бывшего тут изначально.
Внутренне трепеща перед величием капища, я обошел его за пределами утоптанного круга и встал перед фигурой древнего бога. Истукан был изображен сидящим, со сложенными на коленях руками ладонями вверх. Его грубое лицо, обозначенное лишь примерно, было обращено к вершине ближайшей горы, а во лбу зияло глубокое отверстие, формой похожее на ромб. Или глаз. Хотя остальные два глаза располагались как у человека, только имели квадратную форму.
— Что это за страшилище? — спросил за моей спиной Семен.
Ответить я не успел.
— Это Тенгри — хозяин Верхнего Мира, — спокойно и чуточку торжественно произнес голос Торбока.
— Ты говоришь о Небесах? — поспешил вмешаться я, опасаясь, что Торопчин опять сморозит какую-нибудь глупость.
— Небес всего девять, — поучительно сказал Торбок. — На девятом живет Ульген, создатель и отец Вселенной. Он не вмешивается в дела других богов. Нижним Миром правит его брат Эрлик, Средний Мир отдан людям и духам, а в Верхнем Мире живут боги. Некоторые из них следят, чтобы духи не обижали людей. Тенгри — самый главный среди богов, ему подчиняются солнце, луна и звезды. А живет он на третьем Небе…
— А что это там за камень, у ног вашего Тенгри? — перебил телеута Семен.
— Это жертвенный камень. Когда Белый кам приходит говорить с Тенгри, он совершает один из двух обрядов — умиротворения или призвания. На камне приносят жертву, либо оставляют ясак.
— Скажи, Торбок, — спросил я, — а телеуты тоже поклоняются Тенгри?
— Да. Но у нас его зовут Энгер. А ханты, что живут на севере, называют его Эндури. У богов много имен…
Солнце уже зацепилось за верхушки гор, и потому мы решили заночевать здесь, в Козыр-агаше. Правда, Торбок уговаривал спуститься ниже, к перевалу, но Торопчин заявил, что зверски устал и потому никуда отсюда не пойдет. Спорить с ним у меня тоже сил не было.
Мы отошли к дальнему краю поляны, к березовой опушке, и разбили скромный бивуак. Торбок, оказалось, успел добыть где-то три довольно крупные, похожие на форель, синеватые рыбины с лиловыми плавниками, хотя никаких крупных ручьев или озер нам по пути сюда не встретилось.
— Это там, — ткнул телеут рукой с ножом, которым разделывал добычу, в сторону заката. — Под той горой течет Чарык-чул.[25] В ней всегда чистая вода и много рыбы.
Мы поужинали нежнейшим белым мясом, запеченным на плоском камне, положенном в костер, затем вытащили из мешков толстые шерстяные одеяла, которые нам выдал в Кузнецке интендант экспедиции господин Храпов, и улеглись вокруг прогоревшего костра. Караулить, как в прошлые ночи, не стали — Торбок уверил нас, что дикое зверье, в особенности хищники, в Козыр-агаш не заходят.
Заснул я мгновенно. Тем неприятнее было пробуждение.
Над горами сверкало и грохотало, хотя никаких видимых признаков приближающейся грозы вечером мы не обнаружили. Выбравшись из-под одеяла, я обнаружил, что телеут снова исчез. Торопчин же продолжал безмятежно спать, причем его храп по силе звука вполне был сопоставим с раскатами грома.
Я стал оглядываться вокруг и вдруг заметил, что на капище, возле жертвенного камня горит свет и мечутся искаженные уродливые тени.
Любопытство и рассудок во мне боролись, наверное, целую минуту, и все же первое победило. Я не стал будить Семена, справедливо рассудив, что без него спокойнее, подобрал свой карабин и крадучись направился к капищу.
Странная и жутковатая картина открылась моим глазам. У ног истукана Тенгри горели два факела, воткнутые, видимо, в специальные углубления по обеим сторонам жертвенника. Перед камнем в круге трепещущего света крутился и приплясывал высокий человек, облаченный явно в звериные шкуры. В руках у него был круглый, разрисованный непонятными знаками бубен. Я догадался, что этот человек — шаман, или кам, как его называл Торбок, — совершает некий обряд, камлание, то есть общение с духами или богами.
Тогда я медленно прополз на четвереньках между треугольными останцами внутрь вытоптанного круга, чтобы разглядеть все действо поближе и записать позже в подробностях. Я понял, какая редкая возможность представилась мне, потому соблюдал крайнюю осторожность. И все же я прозевал, как телеут сцапал меня за плечо и прижал к земле.
— Степан дус, — зашептал он мне прямо в ухо, — дальше ходить нельзя! Это Салагай, Белый кам! Он сейчас будет говорить с Тенгри, ему нельзя мешать…
— А что за обряд он хочет совершить? — тихо спросил я.
— Наверное, будет просить помощи у хозяина Верхнего мира. Видишь, у камня лежит большой мешок. Там баран — дар Тенгри…
Шаман вдруг прекратил пляску, подошел к камню и вытащил из-под своих шкур какие-то предметы. Я не смог их разглядеть из-за большого расстояния, но зоркий Торбок сумел и прицокнул языком:
— Ну, дус, тебе очень повезло! Салагай хочет разбудить Тенгри!..
— Зачем?
— Думаю, из-за пожаров. Тайга нынче горит по всему краю — почти все лето не было дождей, даже болота высохли. Так уже было раньше. Старики говорят: пока Тенгри спит, айны хозяйничают на земле…
Неожиданно наш разговор был прерван громким пыхтением, и через мгновение на землю рядом со мной плюхнулся Торопчин.
— Что тут происходит? — довольно громко начал он, но я показал ему кулак, и Семен тут же сбавил тон: — Почему ты меня не разбудил?
— Тише! — цыкнул я на него. — Смотри лучше. Это Белый шаман, Салагай. Он сейчас совершит очень древний обряд с жертвоприношением! Такого еще никто из русских или европейцев не видел. Мы — первые!..
Шаман между тем подошел к своему мешку, наклонился над ним, мешок дернулся и забился на земле. Тогда Салагай обернулся куда-то в сторону и крикнул. На его зов из темноты, с противоположной от нас стороны в круг света вошел тоже высокий парень в татарском халате и лисьем малахае, лицом похожий на шамана. Вдвоем они развязали мешок, но в нем оказался не баран!
На свет появился еще один парень. Голова его была обрита, лишь на затылке оставался длинный хвост из волос. Руки пленника были стянуты за спиной у локтей ремнем. Но одежда его заметно отличалась от татарской. Мы с Семеном застыли, пораженные необычным зрелищем.
— Кто это? — наконец смог вымолвить я.
— Это воин-хакас, — как-то нехотя пояснил Торбок. — Две луны назад был набег на городище Сыркаш. Хакасам снова понадобились жены и оружие…
Я слышал кое-что в Кузнецке об этих воинственных кочевниках, но отказывался поверить в свою догадку:
— Неужели Салагай собирается принести в жертву этого воина?!
— Да, — телеут судорожно вздохнул и отвернулся.
— Дикость какая! — в полный голос вдруг заявил Торопчин.
Я не успел его остановить. Семен резво вскочил на ноги и не таясь пошел к капищу. На плече его я к своему ужасу заметил висящий дулом вниз карабин. Шаман и его помощник между тем успели подтащить пленника к жертвенному камню и уложить на него спиной. Помощник придержал хакаса за плечи, а Салагай достал из-под одежды плоскую бутыль, схватил пленника за лицо и влил ему в рот какую-то темную жидкость из бутыли.
Ознакомительная версия.
