– Ваше величество! – смутилась Новосильцева. – Мне надо идти – начальство ждет…
И почти бегом она поспешила в свой вагон. «Еще немного, и я тоже разревусь!» – подумала она, чувствуя себя негодяйкой.
Поезд медленно вошел на территорию станции Екатеринбург, но остановился не у пассажирского перрона, а на противоположной стороне, у грузового дебаркадера. Между перроном и поездом Яковлева оказались рельсы транзитного прогона.
На платформе бесновалась разъяренная толпа. Народу было много, и он все прибывал, так что из первых рядов некоторые были вынуждены прыгать вниз, на шпалы.
Солдаты в шинелях без ремней, но все вооруженные винтовками. Рабочие в смазных сапогах, зимних армяках, неизменных картузах с лаковым козырьком, а некоторые, по случаю жаркого дня уже и просто в пиджаках и непременных сатиновых рубашках в мелкий горошек. Бабы в овчинных полушубках, в черных, в цветастых и в простых платках; десятка полтора студентов в форменных куртках, но без кокард на фуражках; уличные торговки семечками и горячими пирожками с начинкой из собачьего и кошачьего мяса; нищие, калеки, привокзальные воры… Прибытие поезда было встречено угрожающим ревом.
– Яковлев! Романова давай! Давай сюда Николку Кровавого! Где ты его прячешь? – кричали мужики, перемежая человеческую речь матерной.
– Сюда, сюда давай проклятого – визжали торговки. – Я ему в рожу плюну!
– А я ему зенки выцарапаю!
– Где твоя германская сучка? Подстилка распутинская! Давай ее тоже сюда! Я щас ей все волосья повыдергаю!
Николай дрожащей рукой задернул занавеску, потом немного отодвинул, оставив щелку. Теперь он видел только нищего калеку на краю платформы. Тот был в солдатской гимнастерке, на груди – три Георгия. «Полный кавалер! – отметил Николай. – Герой! Молодец!» Николай глубоко вздохнул и продолжал рассматривать калеку. От рук у кавалера остались две культи, к которым были привязаны дощечки. Ног тоже не было, туловище стояло на полуметровой деревянной платформе с четырьмя колесами по углам. Присмотревшись, Николай обнаружил, что это не колеса, а шарикоподшипники. «Остроумно! – отметил Николай. – Подшипник лучше, чем колесо! Но зачем ему дощечки?» Словно отвечая ему, инвалид уперся дощечками в землю и подкатил к краю перрона. «А, вот оно что! Это у него что-то вроде лыжных палок – отталкиваться от земли и двигаться. Неглупо, совсем не глупо!» И тут инвалид махнул одной из своих дощечек в сторону поезда и заревел басом:
– Романов! Отдай мне мои руки, убийца! Отдай мне мои ноги!
Николай понял, что этот инвалид и есть тот «самовар», о котором ему рассказал Иван Скрипка. Он задернул занавеску и пошел к жене и дочери.
– It’s the end[121]? – спросила жена тихо.
– Yes[122], – шепотом ответил он.
– Means, he has deceived us[123]?
Николай только развел руками.
– Apparently[124], – сказал он.
– Не верю, – прошептала Мария. – Никогда не поверю, что комиссар нас обманул.
– Это почему ше? – презрительно спросила Александра. – Всем известно на белом свете: все большевики есть дети Сатаны. Им никогда не можно верить!
– И Глаше… Глафире тоже?
– И что твойя Гляша? Die bolschewikenhure – большевистская сопачька. Сучька, как говорит мудрый русский народ! Я с самого началя ей не верила! Ни одному слову!.. – закричала она.
– Нет-нет мама, успокойся, пожалуйста, береги сердце, – с горечью проговорила Мария. – Ты верила Глаше, и все мы тоже верили и… наверное, верим. Здесь что-то случилось. Что-то такое, чего они не ожидали.
Александра вздохнула и перекрестилась.
– Теперь, милая моя, – с неожиданным спокойствием и твердостью произнесла она, – ничего неожиданного не будет. И слава Господу нашему, – бледно улыбнулась Александра. – Не надо больше головой ломайт и гадайт – что там впереди? Главное, теперь достоинство челёвека не потерять и молиться за спасение души наших несчастных врагов…
Тем временем на платформе нищие потрясали кулаками, бабы плевали в сторону поезда, солдаты время от времени прицеливались из винтовок в окна классного вагона, в амбразуры блиндированных. Но пока не стреляли. Однако Яковлев сознавал, что достаточно пустяка, мелкой искры, чтобы произошел взрыв. Начнется побоище.
Комиссар увидел, вернее, почувствовал, как по толпе прошла едва заметная волна. Сейчас она выльется за пределы перрона, затопит железнодорожные пути и начнет ломиться в вагоны.
– Хорошо нас встречают, да! Просто замечательно! – заметил матрос Гончарюк. – Главное – душевно. Может статься, увидим вторую Ходынку.
– И опять из-за того же гада, – бросил Чудинов, – что и первая давка.
– Интересно бы узнать, – задумчиво произнес Гузаков. – Кто их сюда зазвал?
– Не догадываешься? – отозвался Гончарюк. – Тот, что читает наши секретные депеши!
Яковлев решил, что медлить больше нельзя.
– Пулеметы! – скомандовал он. – Приготовиться!
Открылись две амбразуры его блиндированного вагона, и толпа увидела направленные на нее стволы двух максимов. Из амбразур соседнего высунулись два томпсона.
– Поверх голов – огонь! – приказал комиссар.
С первыми же пулеметными очередями толпа бросилась врассыпную. Однако десятка полтора бесстрашно остались на перроне и продолжали осыпать Яковлева проклятиями.
– Испугать нас хотел?! Плевать на твои пулеметы! У нас пушки! Готовься на тот свет! И Романова прихвати!..
И, словно по команде, одновременно расступились. Бронепоезд оказался под прицелом двух полевых пушек. Заряжающие загнали в казенники снаряды, клацнули затворные замки. Яковлев увидел около пушек Голощекина и понял, что сейчас будет открыт огонь.
– Машина! – крикнул он в переговорное устройство машинисту паровоза. – Немедленно – полный назад!
Паровоз зашипел, запыхтел и состав медленно начал двигаться назад – в ту сторону, откуда только что прибыл.
Но тут Гончарюк вдруг закричал:
– Василий Васильевич! Табань! Суши весла! Стой! Поезд! Поезд на нашем пути! На нас прет! Сейчас разобьет мои карманные часы!.. И твои тоже! Береги!..
Яковлев высунулся в окно. Прямо на них по той же ветке, на которую сейчас выбирался яковлевский поезд, к станции на всех парах приближался другой состав. Раздался рев паровоза – это машинист подходящего поезда тоже увидел опасность и отчаянно сигналил.
– Экстренное торможение! Полное! – крикнул Яковлев в переговорную трубку.
Заскрипели, завизжали тормоза, но, очевидно, у машиниста сдали нервы, он дал полный тормоз и поезд пошел по рельсам юзом, словно по льду, и неумолимо приближался к стрелке, ведущей на занятый путь. И лишь когда до развилки оставалось метра два, очень медленно, как во сне, остановился. Мимо промчался встречный, гоня перед собой горячий воздух и тоже немилосердно скрипя тормозами, чтобы не проскочить станцию.
Дорога была свободна.
– Пошел! Полный вперед! – скомандовал Яковлев.
– Нельзя, комиссар! – послышался в переговорной трубке испуганный голос машиниста. – Стрелка! Надо стрелку перевести! Опрокинемся!
Гончарюк, не ожидая приказа, бросился к стрелке, ухватил за поворотный рычаг с грузом и медленно попытался повернуть его. Но ничего не вышло. Стрелка стояла словно замороженная. Он попытался повернуть в другую сторону. На это раз рычаг медленно, словно нехотя, поддался, клацнули рельсы, стрелочный фонарь повернулся к поезду белым прямоугольником.
– Ну вот! – сказал матрос, вытирая пот со лба. – Так и путейцем стать можно, если на флот не вернусь!
Он решительно подкрутил свои усы и установил их остриями вверх.
– Не ожидал от вас, Митрофаныч, такой прыти! – восхитился комиссар. – До флота, очевидно, на железной дороге поработать пришлось?
– Я? – обиделся матрос Гончарюк. – Никогда! Вот сейчас первый раз прикоснулся к этому железу.
Из-под вагонов состава послышалось резкое шипение – это входил воздух из пневматической системы тормозов. Казалось, яковлевский поезд глубоко и с облегчением вздохнул. Потом он, словно придя в себя, вздрогнул и пошел дальше. Снова вздрогнул, словно отходя от только что пережитой опасности, и уже смелее пошел, набирая скорость.
Прибывший эшелон остановился точно у перрона. Это был состав, на котором Заславский пытался догонять Яковлева. Когда самые смелые из толпы стали перебираться под вагонами к поезду Яковлева, они увидели только огни его хвостового паровоза, исчезающего за поворотом дороги, и проводили его яростным ревом.
Через полчаса поезд Яковлева остановился на предыдущей станции Екатеринбург-2.
Комиссар прошел на телеграф и приказал дать связь с Уралсоветом.
Через час к станции подъехал легковой открытый паккард. В нем были Голощекин, Белобородов и Заславский. Их сопровождали два грузовика. Один был с вооруженными солдатами, другой – порожняком. В него, по приказу Яковлева, романовская прислуга стала укладывать вещи семьи.
