— Слушай меня внимательно, — прохрипел подполковник, понимая, что его слышат и другие офицеры. Он не имел права терять лица, — сейчас должны появиться солдаты. Ты никуда не уедешь. У них твердый приказ: машины не пропускать. Тебе не удастся уехать. Вашу машину просто сожгут. Поэтому кончай валять дурака и верни пистолет лейтенанту. Ты меня слышишь?
Эльдар не отвечал. Видимо, отключился. Шаболдаев побежал по направлению к райкому партии. У здания уже стоял рассерженный Георгиев, рядом с ним прокурор и начальник милиции, его помощники.
— Мерзавцы, — бормотал он, весь покрывшись красными пятнами, — какие мерзавцы.
— Товарищ прокурор! — закричал кто-то. — Они идут на райком партии.
Георгиев, повернувшись, побежал к своей машине. За ним поспешил прокурор. Начальник милиции приказал офицерам построиться. Все-таки он был храбрый человек.
— Оружия не применять, — приказал он, — ни при каких обстоятельствах. Старайтесь остановить их. Если не сможете, стойте до конца. Но не стрелять. Приказываю, никому не стрелять!
Мрачные офицеры замерли в цепи. Шаболдаев подошел и стал рядом с подполковником. «Ну и черт с ними, с этими погонами, — подумал он. — Тут такое творится». Подполковник повернул голову, кивнул ему. Потом мрачно сказал:
— Этот подонок Георгиев вызвал спецназ. Солдат. Они начнут стрелять. Мы ведь местные. Мы и должны людей остановить. Если будут останавливать солдаты, прольется кровь. Ты меня понимаешь, Шаболдаев?
В этот момент начальник райотдела повел себя иначе, чем прежде. Это был настоящий офицер милиции, выросший в привычной для себя обстановке. Взяточник, немного вымогатель, немного бабник, немного выпивоха, немного хвастун. Он никогда не был особенно честным и принципиальным, никогда не шел на явный конфликт с начальством, всегда соблюдал правила игры. Но сейчас, здесь, перед зданием райкома партии, когда от его приказа зависели судьбы многих людей, он показал себя совсем с другой стороны.
Это был уже настоящий руководитель. Это был капитан, за которым могли идти его офицеры. Это был мужественный и смелый человек, который не боялся стать без оружия против многотысячной толпы. Сам того не ожидая, он совершал Поступок. Но подполковник не любил громких слов. Он просто делал свое дело. И потому стоял и ждал. Он стоял последним в узких дверях райкома партии. Он никогда не любил это здание и его обитателей. В душе всегда презирал этих дармоедов. Но сегодня он стоял в узких дверях этого здания. И твердо знал, что будет стоять здесь до конца. И отсюда его унесут только мертвым.
Отъехавшие от здания райкома Георгиев и прокурор увидели, как митингующие двинулись к райкому. Георгиев нахмурился. Он понимал, что может случиться, если в райкоме кто-то пострадает. Вина частично падет и на него.
— Нужно что-то делать, — сквозь зубы сказал он прокурору, — как-то отвлечь этих людей.
— Товарищ прокурор, — позвал кто-то сзади. Они обернулись. Это был армейский полковник в форме, — там машина стоит, «РАФ». В ней три человека. Мы связались с райотделом милиции. Они сообщили, что это преступники из лепрозория и с ними офицер милиции. Что нам делать? Машина стоит рядом с этими трибунами, совсем недалеко. Как с ними быть? Мои люди боятся прокаженных.
— А при чем тут они?
— Не знаю. Мне приказали сжечь трибуны, которые построили митингующие. Они уже их оставили и сейчас движутся в сторону райкома партии.
— Сжечь? — подумал Георгиев. — Конечно, это выход. Пожар отвлечет внимание митингующих.
— Начинайте, — разрешил он, — жгите эти трибуны к чертовой матери. Ведь у вас есть огнеметы.
— Как сжечь? — испугался полковник. — Там «РАФ» стоит, он нам мешает. В нем люди сидят.
— Это не люди, — нахмурился Георгиев, — они прокаженные, все равно сами умрут. И преступники. Я слышал, о них говорил начальник райотдела.
— Да, — подтвердил прокурор района, — мы считаем, что они виноваты в убийстве.
— Сжигайте трибуны! — закричал в каком-то порыве храбрости Георгиев. — Пусть все видят, как мы твердо и жестко наказываем провинившихся. А эти прокаженные могут, увидев пожар, выбраться из машины и куда-нибудь отбежать. Они же не идиоты, чтобы сидеть рядом с огнем. Машину хотя бы отгонят.
— Но там офицер милиции, — все еще сомневался полковник.
— Там нет никакого офицера, — вдруг сказал прокурор, — в Умбаки за прокаженными ездил майор Шаболдаев. А я его видел, когда он бежал к райкому. Хотите, сейчас я проверю.
Он достал переговорное устройство, вызывая начальника райотдела.
— Да, — сразу отозвался глуховатый голос подполковника.
— Это я, — сказал прокурор, — Шаболдаев с вами? Он уже вернулся?
— Да. Он стоит рядом со мной.
— Пусть он со мной поговорит, — предложил прокурор.
— Майор Шаболдаев слушает, — услышали они.
— Майор, — громко спросил прокурор, — это вы сейчас приехали из лепрозория?
— Так точно, товарищ прокурор.
— Вы ведь привезли из лепрозория двоих. Мне так доложили. Это верно?
— Да, товарищ прокурор.
— Они сознались в убийстве?
— Да, но…
— Спасибо, товарищ Шаболдаев, — прокурор отключился. — Вот видите, — сказал он армейскому полковнику. В машине только двое прокаженных, обвиняемых в убийстве. Зачем нам убийцы, больные проказой. Вы же отвечаете за своих солдат. Они еще заразятся.
— Да, — растерянно сказал полковник.
— Жгите трибуны, — строго приказал Георгиев, — а про прокаженных забудьте. Не район, а цирк настоящий. Прокаженные какие-то появились. Пусть все бросят и уходят. Еще с ними мы должны заниматься.
Полковник козырнул и побежал к своей машине. В этот момент снова запищало переговорное устройство.
— Слушаю вас, — сказал прокурор.
Эльдар, отнявший переговорное устройство у лейтенанта, молча вернул его офицеру. Потом, подумав, вернул и пистолет Касымова. Он слушал весь разговор и пять минут назад отнял у лейтенанта пистолет и переговорное устройство. Теперь он вернул все Касымову.
— Простите, товарищ прокурор. Это снова майор Шаболдаев, — услышал прокурор.
— Чего вам нужно, майор?
— Я хотел сказать про это убийство. Это был несчастный случай. Просто несчастный случай.
— Разберемся, — пообещал прокурор, — передайте офицерам, что сейчас будут жечь трибуны за спинами митингующих.
Касымов спрятал пистолет в карман. Кивнул Эльдару.
— Извини, — сказал он, — у наших просто нервы сейчас на пределе.
Эльдар его не слышал. Инга положила ему голову на колени, и он гладил ее волосы.
— Как жечь? — донесся испуганный голос Шаболдаева. — Там ведь «РАФ» стоит.
— Ну и черт с ним, пусть стоит. Там только ваши прокаженные.
— Там наш офицер.
— Ну пошлите кого-нибудь, пусть освободят офицера. Позор! Двое прокаженных захватили работника милиции, — в сердцах сказал прокурор, видя, что его разговор слушает Георгиев.
«Еще доложит в ЦК, — со злостью подумал прокурор. — И мне тоже попадет. Какое безобразие».
Эльдар наклонился к Инге.
— Я тебя люблю, — тихо сказал он.
Ресницы дрогнули. Она посмотрела на него и счастливо улыбнулась.
— Я тоже, — сказала она.
— Мы уедем отсюда далеко-далеко, — тихо говорил он, склоняясь над ее головой, — и вылечим твою руку.
— Да, — соглашалась она, — мы уедем далеко.
Прокурор уже собирался отключить переговорное устройство, когда вдруг услышал голос Шаболдаева:
— В микроавтобусе лежат канистры с бензином, — закричал вдруг изо всех сил майор, — нельзя рядом с ними разводить огонь.
— Что? — растерялся прокурор.
И в этот момент грохнул чудовищный взрыв.
Раздались крики многих людей. Прокурор растерянно улыбался. Шедшие на райком митингующие остановились, где-то закричала женщина. Недалеко от базара горел автомобиль «РАФ». Никто не понимал, в чем дело. И вдруг все услышали дикий крик майора Шаболдаева, бегущего к горящей машине:
— Нет! — кричал он изо всех сил, размазывая слезы по лицу. — Нет! Не может быть!
Их похоронили вместе. Эльдара и Ингу. Говорят, что на их похороны приехали тысячи людей. Никто не верил в подобную любовь прокаженной и студента. Никто не верил в их чудовищную гибель. Нападений на райком партии больше не было. Да и самого райкома вскоре не стало. А потом не стало страны, в которой все это случилось. Может, прав был Эльдар, когда говорил о мировой энтропии зла. И может быть, именно с этого частного случая началось падение Империи, повлекшее за собой в конце-концов такие неимоверные страдания народов, боль и кровь сотен тысяч, потерю родины миллионов людей.
Это случилось осенью восемьдесят восьмого года. До развала Империи еще оставалось три долгих года.
