— Я очень рада, сударь, получить из ваших рук…
Она посмотрела на Бретейля.
— …и из рук министра его величества предмет, столь дорогой моему материнскому сердцу.
Сказано без излишней чувствительности.
— Перед тем как пуститься в путь, вас принимала королева?
Вопрос, заданный исключительно ради того, чтобы начать беседу. Австрийский посол Мерси-Аржанто, постоянно пребывающий в Версале, без сомнения, уже сообщил ей об этом.
— Королева не только соблаговолила дать мне аудиенцию и поручила мне сопровождать этот бюст, но и передала мне письмо для вашего величества.
Мария Терезия протянула отекшую руку, еще более красную, чем ее лицо, и Николя вложил в нее письмо, тотчас исчезнувшее в глубине рукава.
— Воспользуемся оказанной нам честью, — с усмешкой произнесла она, — дабы узнать из первых уст последние новости из Франции.
Бретейль заерзал в кресле, не решаясь вставить слово. Его движения, не ускользнувшие от внимания императрицы, явно позабавили ее.
— Но прежде, сударь, поставьте бюст вон на тот секретер.
Она повелительно указала пальцем на небольшое бюро цилиндрической формы. Ему оставалось только убрать несколько деревянных штифтов, размещенных так, чтобы коробку можно было открыть незамедлительно и без труда. Приподняв крышку, он осторожно разгреб солому, развязал шнурок, стягивавший чехол, и, словно дароносицу, поднял бюст Марии Антуанетты и поставил его на крышку указанного бюро.
— Боже мой! — всплеснула руками императрица. — Как она изменилась и похорошела! Я не узнаю мою маленькую девочку! Я вам обязана за труд, затраченный вами для доставки сюда этого чуда. Впрочем, мы были вправе ожидать от вас подобного усердия, ибо о вашей преданности покойному королю ходят легенды. Говорят, он умер у вас на руках?
Еще один изящный и вместе с тем прямой способ сообщить ему, что здесь о нем известно все.
— Я присутствовал при его кончине, но скончался он на руках у господина де Лаборда.
Ответ явно не имел значения, ей важно было задать вопрос.
— Имеет ли бюст сходство с моделью?
— Никакое искусство и никакой, даже самый тонкий, бисквит не может передать красоту ее величества во всем ее блеске.
Испустив взволнованный вздох, господин де Бретейль с истинно придворной деликатностью подтвердил сказанное.
— Да, — произнесла императрица, — мы вас понимаем. Кстати, господин посол, когда у нас будут портрет короля и моей дочери?
— Ваше величество, — начал он, исполненный восторга, что, наконец, может вставить слово, — на сегодня нет ни одного оригинала, с которого можно было бы сделать копию. Несмотря на настойчивые просьбы, мы так и не смогли уговорить его величество позировать несколько сеансов подряд, так что художник Дюплесси, удостоенный чести выполнить эту работу, только завершает писать портрет короля; завершив его, он немедленно приступит к написанию портрета королевы.
— В самом деле, моя дорогая дочь пишет, что художники буквально убивают ее и приводят в отчаяние, ибо многие пытались написать ее портрет, но их попытки столь жалки, что она не решается мне их прислать. Кстати, сударь, до меня дошел слух, что она стала настоящим арбитром в вопросах элегантности и что именно благодаря ей распространилась мода на высокие прически, украшенные перьями?
— Чтобы подчеркнуть свою красоту, королеве не нужны никакие ухищрения. Ее величество следит за модой, дабы та не выходила за рамки разумного, и в частности, чтобы высокие прически с перьями не возбуждали общественного спокойствия. Заказы ее величества обеспечивают работой множество парижских ремесленников и швей. Впрочем, вашему величеству известно, что в эфемерном мире модных туалетов все меняется чрезвычайно быстро, и одна новинка стремительно сменяет другую.
— Разумеется, я вас прекрасно понимаю. Однако есть основания полагать, что мода на высокие парики является слишком вычурной, ибо, как говорят, в таком парике нельзя войти ни в одну дверь, не опустившись на колени, а если смотреть с балкона, то зрительный зал театра напоминают бурное море из перьев; вдобавок высокие прически заслоняют от зрителей сцену. А некоторые модницы сооружают на голове целые пейзажи: дома, горы, луга, серебристые ручейки, английские сады — словом, все, что сумеют придумать.
Он подумал, что она прекрасно обо всем осведомлена.
— Вашему величеству все известно. И все же позвольте заметить, что тревоги относительно высоких париков несколько преувеличены. Я видел в Опере парик, украшенный рогом изобилия, из которого сыпались фрукты, символизируя надежды, которые связывают с новым царством.
— Вы меня успокоили. Из-за большого расстояния я, увы, получаю весьма разноречивые сведения. Благодаря многочисленным подставам почтовые кареты беспрепятственно курсируют между Парижем и Веной, и мои подданные зачастую осведомлены лучше меня. Ах, мое материнское сердце сжимается при воспоминании о несчастном случае во время прогулки в санях…
Бретейль закашлялся.
— Ваше величество, — произнес Николя, — слух об этом незначительном происшествии изрядно раздули. Я могу рассказать все в точности, ибо я находился в санях, ехавших следом за санями королевы. Флаг, украшавший карету, испугал лошадь. Она понесла, и от толчка кучер свалился с козел. Проявив необычайное присутствие духа, королева схватила вожжи и направила санки на изгородь, остановившую обезумевшее животное. После этого случая его величество утверждает, что, так как во Франции не привыкли управлять санями, это средство передвижения представляет собой ощутимую опасность; и я заметил, что с тех пор королева отказалась от катания в санях.
Казалось, императрицу удовлетворил его рассказ, хотя, скорее всего, она обо всем уже знала.
— Вы прекрасный рассказчик, господин маркиз! Поэтому я позволю себе злоупотребить вашей снисходительностью. Совершает ли королева верховые прогулки?
— Она берет уроки верховой езды, и ей подают спокойных лошадей, не слишком молодых и приученных передвигаться шагом; также для нее готовят утоптанную площадку без каких-либо препятствий.
Ему показалось, что его осторожный ответ не удовлетворил императрицу; взор ее помрачнел.
— Период траура закончился, и, говорят, при дворе снова начались балы.
Он утвердительно кивнул.
— Ее величество пожелала, чтобы отныне, как и положено, двор собирался вокруг нее, а не вокруг мадам тетушек.[8] Во время карнавала не обходится без балов и маскарадов; последний бал состоялся накануне моего отъезда из Парижа. Король появился на нем в костюме времен Генриха IV.
— И эти развлечения заканчиваются под утро…
— Глубокой ночью…
— И королю это нравится?
Вопрос был поставлен прямо, и на него следовало отвечать.
— Его величество не увлекается подобного рода празднествами. Он участвует в них только потому, что они нравятся королеве, и именно поэтому он сам придумывает новые развлечения, в коих не без удовольствия принимает участие.
Неутомимая Мария Терезия продолжала допрос, напоминавший странную игру, в которой удрученному Бретейлю отводилась роль зрителя. Вопросы становились все более определенными, но Николя отвечал быстро и почтительно, делая вид, что сообщает совершенно секретные сведения. Его не в чем было упрекнуть. Постепенно любопытство императрицы исчерпалось, и она начала делать паузы; иногда в замешательстве она принималась терзать свою мантилью, в то время как нога ее мелко дрожала. Сумев сохранить хладнокровие, Николя продолжал защищать королеву, избегая давать прямых ответов. Посол с интересом наблюдал за их словесной игрой, в которой маркиз де Ранрей, словно мячик, куртуазно отражал настойчивые нападки государыни на ее венценосную дочь.
— Хорошо, — заключила наконец Мария Терезия, — не стану больше злоупотреблять вашей снисходительностью. Очевидно, господин маркиз прошел хорошую школу…
Она не закончила фразу.
— Господин посол, как вас встретила Вена?
— Ваше величество, в Вене я нашел прием вполне соответствующий тесному союзу, существующему между нашими двумя странами.
Императрица обсудила несколько вопросов, пока, наконец, не перешла к делам в Польше.
— Я знаю, — произнесла она, — раздел этого несчастного королевства темным пятном лег на мое правление. Однако обстоятельства оказались сильнее моих принципов; чтобы противостоять неуемным аппетитам русских и пруссаков, я сама, уверенная в их неприемлемости, выдвинула завышенные требования, полагая, что они приведут к прекращению переговоров. К моему великому удивлению и огорчению, король Пруссии и царица со всем согласились. Опечаленный до чрезвычайности господин Кауниц, рискуя навлечь недовольство на свое министерство, изо всех сил пытался противостоять столь жестокому решению вопроса. Как было бы хорошо, если бы мы наконец смогли положить этому предел!
