Я уверен, что мое лицо осталось бесстрастным, хотя в глубине души был искренне изумлен. С тех пор, когда Хемингуэй впервые обратился со своим предложением в гаванское посольство, прошло... сколько? Неделя?
— Вот как? — произнес я.
Флеминг вынул мундштук изо рта и бросил мне кривую ухмылку.
— Ах да, я и забыл, старина. Если не ошибаюсь, мы говорили об этом в Канаде. Ты ведь не читаешь беллетристику?
— Я покачал головой. Зачем, черт возьми, он столь откровенно выведывает мои намерения? Почему Стефенсона и БКРГ так интересует бессмысленное задание, которое мне поручили?
— Джозеф, — голос Флеминга зазвучал тише, серьезнее, почти без этого раздражающего меня акцента, — ты помнишь наш разговор об излюбленном приеме Желтого адмирала, который он использует против своих конкурентов?
— Смутно. — Да, я помнил эту беседу. Флеминг, Стефенсон и еще несколько человек говорили в лагере о потрясающей способности Канариса — именно его называли Желтым адмиралом — столкнуть лбами соперничающие с ним разведывательные службы, в данном случае — М15 и М16, английские органы внутренней и, соответственно, внешней разведки.
— Впрочем, неважно, — сказал Флеминг, стряхивая пепел. — Недавно мне в голову пришла интересная мысль. Хочешь, я расскажу тебе одну историю, Джозеф?
— С удовольствием послушаю, — ответил я. Флеминг начинал свою шпионскую карьеру как любитель, но он был отнюдь не дурак — по крайней мере в том, что касалось разведки, — и теперь, после трех лет войны, он стал настоящим специалистом своего дела. Я ничуть не сомневался, что история, которую он вознамерился мне рассказать, и была истинной причиной его «случайной» встречи со мной на борту самолета до Кубы.
— В августе прошлого года, — заговорил Флеминг, — я оказался в Лиссабоне. Ты бывал в Португалии, Джозеф?
Я покачал головой, уверенный в том, что ему известно, что я никогда не покидал Западное полушарие.
— Интересный город. Особенно сейчас, во время войны, если ты понимаешь, что я имею в виду. Как бы то ни было, в ту пору там находился югослав по фамилии Попов. Я несколько раз столкнулся с ним нос к носу. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия, старина?
Я сделал вид, будто напрягаю память, и вновь покачал головой. Должно быть, «история» Флеминга имеет огромную важность, если он решился упоминать настоящие имена в присутствии посторонних. Даже в практически пустом салоне, наполненном гулом моторов и винтов, я чувствовал себя так, словно мы занимаемся чем-то едва ли не постыдным.
— Совсем ничего, Джозеф?
— К сожалению, — ответил я.
Душан Попов родился в Югославии, но был заслан Абвером в Англию и действовал там в условиях глубокой конспирации. Практически сразу после заброски Попов начал работать на Англию как двойной агент. К тому времени, о котором говорил Флеминг — в августе прошлого, 1941 года, — Попов передавал Германии правдивые и ложные сведения уже в течение трех лет.
— Но и это тоже несущественно, — продолжал Флеминг. — Ты мог и не знать Попова. Так вот, возвращаясь к моей истории — я никогда не был хорошим рассказчиком, старина, и тебе придется потерпеть, — в Лиссабоне этот Попов, известный под кличкой «Трехколесный велосипед», получил от своих работодателей на континенте шестьдесят тысяч долларов для расчетов со своими людьми. В приступе щедрости он решил подарить эти деньги нашей конторе.
Я слушал нудный голос Флеминга, попутно переводя его слова. Ходили слухи, что именно Флеминг дал Попову кличку Трехколесный велосипед за то, что он, будучи поклонником женской красоты, практически никогда не ложился в постель один и предпочитал делать это в компании сразу двух дам.
«Работодателем с континента» был Абвер, полагавший, что Попов и поныне руководит шпионской сетью в Британии.
Шестьдесят тысяч долларов, которые ему передали в Лиссабоне, предназначались для его мифических информаторов.
«Подарить деньги нашей конторе» означало, что Попов собирался отдать наличность службе М16.
— Неужели? — скучающим тоном отозвался я, сунув в рот палочку жевательной резинки. Предполагалось, что салон герметизирован, однако каждая перемена высоты полета нещадно терзала мои уши.
— Именно так, — сказал Флеминг. — Беда в том, что, прежде чем отдать деньги, нашему приятелю Велосипеду пришлось задержаться в Португалии. Наши коллеги из «пятерки» и «шестерки» оказались в хвосте очереди желающих развлекать бедолагу, и в итоге именно мне выпало пасти его вплоть до возвращения домой.
Перевод: службы М15 и М16 ввязались в юридическую схватку из-за того, кто должен наблюдать за Поповым и проследить, чтобы деньги были доставлены по адресу. Флеминг, работавший в более или менее юридически нейтральной военно-морской разведке, получил задание надзирать за двойным агентом в течение нескольких дней августа, пока у Попова не появится возможность выехать в Англию и привезти деньги.
— Все ясно, — сказал я. — Некто загреб в Лиссабоне кучу деньжищ и решил передать их Англии в качестве благотворительного дара. Надеюсь, тебе доставило удовольствие показать ему Португалию?
— Не я, а он показывал мне Португалию. Вслед за ним я добрался до Эстроли. Слышал о таком?
— Нет, — честно ответил я.
— Это маленький симпатичный курортный городок на португальском побережье, — объяснил Флеминг. — Приличные пляжи и роскошные казино. А уж Велосипед знал толк в игорных домах.
Я сдержал улыбку. Попов славился своим азартом. Получив деньги от Абвера, он посулил их службе MI6 и поставил на кон.
— Он выиграл? — Я не забывал об осторожности, но рассказ начинал увлекать меня.
— В общем-то, да, — ответил Флеминг, вставляя новую сигарету в длинный черный мундштук. — Я просидел там ночь напролет, наблюдая, как Попов обирает до нитки бедного литовского графа, которого он невзлюбил. В один момент наш трехколесный приятель выложил на стол пятьдесят тысяч наличными... несчастный литовец не смог поддержать ставку и был вынужден с позором удалиться. Это зрелище показалось мне довольно поучительным.
Я не сомневался в этом. Флеминг всегда ценил отвагу превыше большинства иных добродетелей.
— Какова же мораль? — спросил я. Звук двигателей изменился. Мы начали снижение перед посадкой на Кубе.
Флеминг пожал плечами.
— По-моему, никакой морали тут нет, дружище. Я провел восхитительную ночь в Эстроли за счет своей конторы. Но порой результат бывает не столь удачным.
— Да?
— Ты знаком с еще одним Уильямом, по фамилии Донован? — спросил Флеминг.
— Нет, — ответил я. — Мы никогда не встречались. — Он говорил об Уильяме Доноване по прозвищу «Дикий буйвол», главе одной из американских организаций по борьбе со шпионажем, Координационной службе контрразведки (КСК) и самом грозном сопернике Гувера. Донован был любимчиком Франклина Делано Рузвельта — именно с ним президент совещался в ночь трагедии Пирл-Харбора — и тяготел к образу действий Уильяма Стефенсона и Яна Флеминга, экстравагантному, дерзкому, чуть безумному, в противоположность бюрократической методичности, которой придерживалось ФБР и его директор. Я знал, что Стефенсон и БКРГ все более сближались с Донованом и КСК, в то время как Гувер постепенно терял интерес к сотрудничеству с британцами.
— Тебе стоило бы познакомиться с ним, Джозеф, — сказал Флеминг. — Я знаю, что тебе нравился Уильям С. Уильям Д. понравился бы тебе по тем же причинам.
— Имеет ли этот Уильям Д. какое-либо отношение к твоей истории, Ян?
— В общем-то, да, — сказал Флеминг, глядя поверх моего плеча на зеленый остров, который, казалось, поднимался навстречу нам. — Тебе ведь известно о... э-ээ... неодобрительном отношении Эдгара к методам Уильяма, старина?
Я пожал плечами. Вероятно, я знал о ненависти Гувера к Доновану больше, чем сам Флеминг. Одной из наиболее успешных операций КСК за последние полгода было тайное проникновение в вашингтонские посольства — как вражеские, так и союзные — и похищение их кодовых книг. В ближайшие недели Донован собирался вломиться в испанское посольство, коды которого оказались бы настоящим сокровищем для американской разведки, поскольку фашистская Испания регулярно отправляла шпионские донесения в Берлин.
От своих источников в ОРС я знал, что Гувер намерен объявиться там в ночь операции с полицией, сиренами и проблесковыми маячками и арестовать агентов КСК в момент проникновения в испанское посольство. Юридические соображения вновь заставляли Гувера поступиться национальными интересами.
— Главное в том, — продолжал Флеминг, — что вскоре после замечательной ночи в Эстроли в августе прошлого года наш приятель Велосипед, по-видимому, посетил Соединенные Штаты.
Я знал, что это действительно так. В прочитанных мной донесениях указывалось, что 12 августа 1941 года Душан Попов прибыл из Лиссабона в США на «летучей лодке» «Боинг-314», которую называли «Клипером Пан-Америкэн». В Америку Попова направил Канарис, поставив ему задачу организовать там шпионскую сеть наподобие той, которая «успешно действовала» в Англии. Шесть дней спустя, 18 августа, Попов встретился с заместителем директора ФБР Перси Фоксуортом по прозвищу «Бад». По сообщению Фоксуорта, Попов показал ему 58 тысяч долларов в мелких купюрах, полученные от Абвера в Лиссабоне, и еще 12 тысяч, которые, по словам Попова, он выиграл в казино. Попов готовился сыграть с американской разведкой в ту же игру, которую столь удачно провел в Британии.
