– Нет. Однако Вастль сказала, что она была молода. – Кёнигсэгг высморкалась и продолжила вялым голосом, начинавшим раздражать Елизавету. – Перед смертью женщина была связана и подвергалась жестокому обращению.
Елизавета в третий раз вздохнула полной грудью.
– Кто жестоко обращался с молодой женщиной? Надворный советник или убийца?
На лице Кёнигсэгг появилось недоуменное выражение.
– Этого я сказать не могу.
– Имеет ли смысл мне самой расспросить Вастль?
– Думаю, она рассказала мне все, что ей известно.
– Каким путем моя почта попадает в королевский дворец?
– Курьерская почта проходит через канцелярию коменданта города. А потом лейтенант из комендатуры доставляет ее сюда.
– Выходит, что сам Тоггенбург обязан объяснить мне, что случилось с предназначенными для меня письмами.
Это был не вопрос, а констатация факта, и Кёнигсэгг понимающе кивнула.
Елизавета подумала, что надо пригласить Тоггенбурга.
– Есть у меня на завтра еще свободное для приема время? – спросила она. Это был странный вопрос и сама Елизавета, и Кёнигсэгг знали, что в Венеции у императрицы в распорядке дня никаких «пустот» не предусмотрено.
Но Кёнигсэгг – из соображений этикета – ответила не сразу, а после небольшой паузы:
– Нет, ваше императорское величество. Свободного времени у вас нет.
– Напишите несколько строк Тоггенбургу, – подумав, распорядилась Елизавета. – Я хочу видеть его завтра. Упомяните, что я желаю получить разъяснения о моей почте. Упомяните также, что я ожидала писем от его величества императора. Только и всего.
Кёнигсэгг присела в реверансе (двадцать минут назад она забыла о нем, что не осталось не замеченным императрицей) и подошла к двери. Но прежде чем она по своему обыкновению начала борьбу с дверной ручкой, Елизавета вспомнила еще кое о чем.
– И выясните, как фамилия этого комиссарио, этого венецианца, у которого Перген отнял дело, – сказала она. – Потом пусть придет Вастль и поможет мне одеться. А ручку двери нажмите вниз до отказа
Два часа спустя Иоганн-Батист фон Шпаур, полицай-президент Венеции и страстный любитель кушаний из потрохов, сидел в почти пустом зале ресторана гостиницы «Даниэли» и наслаждался видом поданного ему блюда с рублеными легкими. Большинство официантов маялись, стоя вдоль стен без дела, а немногочисленные посетители – несколько императорских офицеров да дюжина гражданских лиц – как-то совсем потерялись в большом зале. За соседним столом сидели французы, супружеская пара; они искоса поглядывали на блюдо, красовавшееся перед Шпауром: в меню потрохов не было.
– Вам нравится, комиссарио? – Шпаур разгладил салфетку, лежавшую у него на коленях.
– Очень, – сказал Трон.
Когда Трон три года назад вступил в должность, он как-то заметил в присутствии Шпаура, что дома у них часто готовили потроха. Шпаур истолковал его слова по-своему – прямо и недвусмысленно. Приглашая Трона пообедать вместе, он всякий раз заказывал разные блюда из потрохов, которые здесь подавали только ему: не мог же шеф-повар отказать всесильному гостю. У Трона недоставало храбрости признаться, что сболтнул он тогда о потрохах случайно, – и приходилось, сидя в шикарном ресторане «Даниэли» «наслаждаться» трапезой, к которой он был равнодушен. По правде сказать, он смотреть не мог на все эти нашпигованные желудки и шейки, жареные бычьи легкие и рагу из коровьих сердец.
– Можно еще покрошить чеснок в сметанную подливку, – предложил Шпаур, не сводя глаз со своего блюда.
– Вместо поджаренной петрушки?
Шпаур кивнул.
– Хотя чеснок вообще-то берут для жареной требушинки. Нарезанной ломтиками.
– Для жареной требушинки?
– Вы режете вареную требуху на тонкие полоски и обжариваете их с луком, чесноком, кусочками сала и ломтиками картофеля. Обжаренную требуху посыпаете мелко нарезанным чесноком. Еще ложечку, комиссарио?
Как всегда, Шпаур не стал дожидаться согласия Трона, а положил большой ложкой в его тарелку порядочную порцию с общего блюда.
Поскольку Шпаур терпеть не мог обсуждать за обедом всякие уголовные происшествия, Трону пришлось дождаться, пока подадут кофе, чтобы поставить полицай-президента в известность о случившемся. Когда он умолк, Шпаур посмотрел на него с явным сомнением.
– Вы, значит, утверждаете, что надворного советника убил лейтенант Грильпарцер, которого покрывает полковник Перген?
Шпаур вылил рюмку коньяка, который ему принес официант, в свой кофе. Его лицо, раскрасневшееся от целой бутылки «Бартоло», цветом своим напоминало спелый помидор.
– Я ничего подобного не утверждаю. Но и не исключаю такой возможности. Я просто хотел бы кое-что уточнить.
– Что именно? – Шпаур поднял пустую рюмку над головой: это был сигнал для официанта немедленно принести новую.
– Мне хочется узнать, чем был вызван спор между ними. И еще: почему лейтенант поспешил сойти на берег, не потрудившись справиться у дядюшки, как тот перенес шторм и качку. И наконец, мне хочется узнать, с какой целью Перген искал встречи с Грильпарцером в казино «Молин» и из-за чего у них там случилась размолвка.
Шпаур ухмыльнулся.
– Вопросов целый ворох. Сомневаюсь, что лейтенант и Перген дадут вам вразумительные ответы на них.
– Я тоже в этом сомневаюсь. Но я предполагаю, что копия моего отчета дойдет до Тоггенбурга.
– Какого такого отчета? – Улыбка сразу сползла с лица Шпаура.
Трон попытался принять как можно более беззаботный вид.
– Отчета, который мне предстоит написать.
– О чем? О том, что вы продолжали расследовать это дело за спиной военной полиции? О том, что вы подозреваете полковника Пергена в служебном проступке?
Трон ответил:
– В отчете будут содержаться лишь неопровержимые факты. Выводы пусть делают другие.
– И кто же эти «другие»? Тоггенбург?
– К примеру, он.
– Вы упускаете при этом одну вещь, комиссарио.
– Что?»
– А то, что прежде всего ваш отчет попадет на стол ко мне. Черта с два вы от меня дождетесь, чтобы я переслал его коменданту города, – неожиданно холодно улыбнулся Шпаур.
– По какой такой причине?
Теперь улыбка Шпаура стала ледяной.
– По такой причине, что я не имею права чинить препятствия человеку, который оберегает нашу императрицу от покушения. Не могу же я представить дело так, будто он руководствуется иными мотивами?
– Вы хотите сказать, что Тоггенбург всецело доверяет полковнику Пергену?
– Комендант города уверен, что у каждого итальянца под плащом кинжал. И, конечно, он доверяет Пергену. – Шпаур отпил кофе. – Вскоре в Венецию прибудет император Франц-Иосиф. Это совершенно неподходящий момент для спора о компетенциях между нами и военными властями.
– Я мог бы попробовать поговорить с несколькими пассажирами. Неофициально, – предложил Трон.
– Я уже успел побеседовать с одним из них. Вчера вечером, с моим племянником. Его зовут Игнац Хаслингер. Игнац тоже был среди пассажиров «Эрцгерцога Зигмунда». Вскоре после полуночи он уснул, приняв двойную дозу снотворного, и проснулся лишь на другое утро. Он говорит, будто не заметил даже, что они попали в сильный шторм. – Шпаур многозначительно усмехнулся. – Вот с ним и поговорите – пожалуйста! Я считаю, он должен вам понравиться, комиссарио. Игнац очень интересуется литературой. Может быть, он подпишется на ваш журнал «Царство поэзии».
Сам Шпаур на журнал до сих пор не подписался, хотя для управления полиции и самого полицай-президента Трон предложил подписку со скидкой. И, конечно, Шпауру было отлично известно, что журнал называется не «Царство поэзии» и не «Империя поэзии», а «Возвышенная поэзия».[5]
Трон спросил:
– А как быть с Моосбруггером?
– С Моосбруггером? – Шпаур изменился в лице так, будто ему на блюде вместо жареной печенки подали дохлую мышь.
– Моосбруггер – это старший стюард на судне Он устроил на «Эрцгерцоге Зигмунде» что-то вроде подпольного…
Шпаур перебил его.
– Что-то вроде борделя на судне. Я знаю, кто он такой, и его делишки мя меня не тайна. Как вы намерены поступить с ним? – Полицай-президент с беспокойством взглянул на Трона.
– Вы все знаете? – Трон даже не дал себе труда скрыть удивление.
– Здесь нет никакой тайны, комиссарио. Моосбруггер занимается этим в течение нескольких лет. Но я, например, не нахожу, чтобы это было кому-то во вред.
– Может, оно и так. Однако сомневаюсь, что он имеет право на то, что делает.
Шпаур оторвал взгляд от блюда.
– Это вы к чему?
– Если кому-то и известно, – сказал Трон, – что на самом деле произошло минувшей ночью, то это Моосбруггеру. Но он никак не может быть заинтересован в том, чтобы все всплыло наружу.
– Вы, значит, собираетесь пойти к нему и предложить выбор: либо он обо всем расскажет, либо вы его разоблачите.
– Да, что-то в этом роде, – кивнул Трон.
