– Раз так, прыгаем, – буднично сказал ефрейтор. К удивлению Лыкова, он сохранял полное самообладание.
Алексей опешил:
– Прыгаем? Туда?
– А куда же еще? – удивился в свою очередь Калина.
– Убьемся!
– Может быть, – не стал отрицать кубанец. – Но может быть, и нет. Это как повезет.
Алексей оглянулся. Десятка два османов стояли и смотрели на них. Дожидаются, что сдадимся, сволочи… Ну и рожи! Вот-вот кинутся…
– Ты это, прыгай ногами вниз, – посоветовал Голунов, не обращая на турок никакого внимания. – И воздуху набери полную грудь.
Нижегородец посмотрел на этот раз в ручей. Его опять взяла оторопь. Тут Калина сильно толкнул товарища в пропасть и сам прыгнул следом…
Единственное, что успел сделать Лыков перед падением, это вдохнуть. Удар о воду оглушил его, а поток закрутил и чуть не утопил. Но мозг вдруг включился, и парень начал себя спасать. Плавал он хорошо, а ручей оказался неглубок. По счастью, не ударило головой о камни… Уже через полминуты Алексей летел по стремнине, иногда чувствуя под ногами дно, иногда нет. В темноте ничего было не видать. Пластун отталкивался от скал руками, обдирая их в кровь. Болела спина, и убавлял силы страх… Но вдруг откуда-то сбоку вынырнул Голунов и схватил нижегородца за ремень. Страх сразу исчез – он не один! Калина Аггеевич не даст пропасть!
Наконец стены ущелья разошлись, течение ослабло, и охотников выбросило на каменную осыпь. Лыков лежал почти без чувств. Кубанец же, как ни в чем не бывало, вскочил и осмотрелся.
– Эй! Вставай, надо уйти от реки!
Алексей с трудом поднялся. Все тело болело, руки кровоточили, ныла спина и кружилась голова. Но разнеживаться было некогда. Если турки решат, что русские не убились, то утром их станут искать вдоль ручья. Нужно успеть спрятаться, пока не рассвело.
Распадок, где выбросило пластунов, уходил по направлению к морю. Калина шепотом предложил:
– А пойдем к устью! Украдем там лодку и приплывем на ней к своим.
– Вдруг там нет лодок? Возле моря не спрячешься. Давай лучше горами, оно надежнее.
Ефрейтор согласился. Они забрались по крутому склону на плато и долго шли по нему к горам. Кубанец вел товарища, указывая, где ямы, а где поваленные деревья. Несколько часов прошли в большом напряжении. Когда начало светать, разведчики спрятались в корнях поваленной ветром сосны.
Им повезло: случайно они остановились в безлюдном месте. Невысокий отрог отходил от Квирике. На нем не было ни селений, ни бивуаков, лишь крохотная терраса, засаженная кукурузой. Когда стало ясно, что тут можно отсидеться, Калина Аггеевич занялся своим товарищем. Он выковырял кинжалом пулю из спины Лыкова и промыл рану спиртом – фляга на боку уцелела. Из еды у пластунов ничего не было, как не сохранилось и ружей. Лыков, разумеется, не удержал свой карабин в воде и теперь очень об этом жалел. У него остался только базалай. Кубанец спас и кинжал с нагайкой, и револьвер. Он вынул из барабана патроны и просушил их на солнце. Мокрые и голодные, охотники пролежали в корнях целый день. Грелись желтым, очень крепким и очень вкусным спиртом, от которого у Алексея кружилась голова. Закусывали незрелыми кукурузными початками, иногда тихо разговаривали. В частности, нижегородец спросил:
– Что же нас погубило? Что вдруг загремело под ногами Валентина Осиповича?
– Мы зря полезли к этим повозкам, – неохотно пояснил Голунов. – Моя вина, я должен был догадаться. Фокин ладно, он редко ходил в тыл. Но я-то, дурья башка!
– Так что это было?
– Ротная кухня.
– И что в ней гремело?
– В снаряжение каждой пехотной роты входят два жестяных листа. Турки пекут на них хлеб. Вот на такой лист и наступил Валентин Осипыч. Его же не видно ночью в траве.
Из укрытия пластунов можно было наблюдать часть долины, по которой они шли вчера. Лыков обладал феноменальной памятью и запомнил расположение бивуаков. Пять или шесть тысяч турок укрывались на обратных склонах Самеба. Пехота, артиллерия, саперы и небольшой отряд иррегулярной конницы. Самую главную задачу – обследовать глубокий тыл противника – выполнить не удалось. Обидно. Поручик Фокин погиб, а двум нижним чинам никто не поверит, что противников здесь до черта… Да и надо еще суметь выйти к своим! Караулы в долине были усилены, тут и там ездили конные туземцы, искали разведчиков.
Два дня Лыков и Голунов пробирались к берегу Кинтриши. Свои броски они делали или рано утром, или перед самой темнотой. Остальное время приходилось прятаться. Вольнопёр от голода стал легко засыпать, и сон его походил на забытье. Кубанец держался. Последний рывок они совершили на виду у конного патруля. Мигом переплыли реку и кинулись в кусты. Вслед им стрельнули, но тут же ответили наши секреты, и османам стало не до разведчиков.
Утром состоялось неприятное объяснение с начальством. В палатке Оклобжио собрались несколько генералов. На главный вопрос, где поручик Фокин, ефрейтор обстоятельно ответил. Помощник Оклобжио генерал-майор Засс начал сурово распекать охотников за то, что те не вынесли тело убитого с собой. Голунов сначала молчал, потом еще раз пересказал обстоятельства их провала. И то, как сами они чудом спаслись. Засс словно не слышал.
– Надо было нырять, искать тело командира! – наставительно заявил он.
– В той обстановке, ночью, в горной реке… С турками наверху… Это было невозможно, – твердо ответил Калина Аггеевич.
– Для русского солдата нет ничего невозможного! – пафосно изрек генерал.
– Ваше превосходительство, там течение! Ни зги не видать! – пытался объяснить дураку кубанец. – Кроме того, на поручике была сумка с золотом. Она и утянула его труп под воду.
– А может, поэтому вы его и не нашли? – догадливо спросил Засс. – Надо еще разобраться с этим золотом! Не вы ли его присвоили?
Когда до Голунова дошел смысл сказанного, он покрылся пятнами. Потом сжал кулаки и двинулся на генерала. На его пути встал поручик Агафонов и пытался остановить охотника. Тот оттеснил офицера и сделал еще шаг. Но уже подскочил Лыков. Он взял ефрейтора под мышки, как ребенка, и вынес из палатки.
Чуть не час Калина Аггеевич приходил в себя. Он умылся ледяной водой, надел крест, побрился и почистился. Сел на пенек и стал ждать решения своей участи. Формально он напал на генерала. В мирное время за это полагались дисциплинарные роты, в военное – расстрел. Лыков вился вокруг старшего товарища, пытался утешать, но тот лишь отмахивался.
Через час явился Агафонов и рассказал, что дальше происходило в палатке. Засс потребовал арестовать охотника и предать военно-полевому суду. Оклобжио не хотел казнить заслуженного человека, георгиевского кавалера. И ответил помощнику, что тот сам своим оскорбительным заявлением вывел ефрейтора из себя. Засс стал орать, что он генерал и не позволит всякой сволочи лезть на него с кулаками. И если начальник отряда оставит эпизод без последствий, он подаст рапорт главнокомандующему, великому князю Михаилу Николаевичу. Оклобжио сдрейфил и начал поддаваться. Но тут вмешался генерал-майор Шелеметев. Старый кавказец, уважаемый в войсках, он сказал:
– Никому не позволено унижать таким страшным подозрением русского солдата. Тем более георгиевского кавалера. Голунов своей службой давно показал, какой он человек. Герой! То, что они с этим вольноопределяющимся выжили, – настоящее чудо. Выжили, пробились к своим, принесли важные сведения – и их же обвинили в воровстве… Вы в своем уме были, ваше превосходительство, когда заявили такое?
– Да он же ефрейтор! Просто ефрейтор! Но посмел кинуться на меня, на генерала!
– И правильно сделал, – объявил Шелеметев. – Надо было и в морду дать.
В палатке стало тихо-тихо. А кавказец продолжил:
– Да, Голунов действительно ефрейтор. Всего-навсего. Это не значит, что у него нет воинской чести. Имя солдата, как известно, носит всякий военный человек, и это имя знаменитое. Согласно дуэльному кодексу, ефрейтор не может потребовать от вас удовлетворения. Но это готов сделать за него я. Или ваше превосходительство берет свои слова обратно?
Засс побледнел, а Шелеметев с презрением добавил:
– Учтите, я говорю серьезно. Честью не шутят. Ну?
– Но во время войны поединки запрещены!
– Мы отложим дуэль и сразимся тотчас после перемирия.
– Вы меня неправильно поняли… я просто высказал догадку!
– Вы настаиваете на военно-полевом суде для Голунова?
– Нет, совсем нет! Георгиевский кавалер и все такое… Я действительно погорячился. Эта история с золотом… Давайте забудем весь разговор!
Тут вмешался Оклобжио и заявил, что производит ефрейтора Голунова за храбрость, проявленную в поиске, в унтер-офицеры. Генерал Засс был совсем уничтожен и удалился из палатки…
– Слава богу! – обрадовался Лыков и побежал за вином. Они выпили втроем местного розового «Гуриели» – за новое звание Калины Аггеевича и за то, что они с Алексеем живы. Голунов медленно приходил в себя. Недавно он выказывал туркам свое презрение, когда те пытались взять кубанца в плен. А тут испугался – того, что расстреляют свои. Что опозорят его имя. Идти на штыки много легче, чем разговаривать с иными генералами…
