Ознакомительная версия.
Медальон с Варенькиным портретом ушел на дно саженях в трех-четырех от начала моста - глубина там уж всяко была не менее сажени. Нырнуть несложно, нырять он еще парнишкой выучился, знать бы - где!
Может, и вовсе какая-нибудь рыбина заглотала…
К нему подошел поручик Тучков и увесисто хлопнул по плечу.
– Ну, Федя, видать не судьба - не про нас тот портрет, - уже справившись с собственным легким огорчением, объявил Левушка. - Пошли! Господин обер-полицмейстер уже изволит по-народному выражаться.
Поглядел Федька на темную воду, вздохнул, повернулся и пошел к экипажу.
Ему вдруг стало ясно, что никогда более он не встретит Вареньку. Вокруг нее такие страсти, такие интриги! Может, ее и вовсе на границу ушлют, от греха подальше. И он ступал тяжко, прихрамывая, повесив буйную голову, и вздыхал столь тяжко, что Михей расхохотался.
– Эй, Федя, у нас вот так-то буренка дышит, когда ей телиться пора!
Архаровцы собрались у экипажа, наконец отвязали лошадей. Обер-полицмейстер взял к себе в экипаж Сашу и Левушку, Никодимку выставил и велел лезть на телегу.
– Николаша, сперва - на Пречистенку, - потребовал Левушка. - Ты погляди, на что мы все похожи!
Архаров дважды кивнул. И крикнул Сеньке, чтобы вез домой как-нибудь в объезд, огородами. Потому что и Сенька, и едущие следом за экипажем архаровцы имели такой вид, будто участвовали в знаменитом Чесменском морском сражении.
Оглядев свое воинство, обер-полицмейстер остановил взгляд на Макарке. Этому орлу удалось и в реку не свалиться, и в грязи не вываляться.
– Ну-ка, скачи в контору. Может статься, там есть новости о Каине, черти б его побрали. Потом - ко мне. По коням, молодцы.
И полез в карету. Дело было сделано, хотелось посидеть и помолчать, пусть даже под Левушкины восторги и ужасы.
Полицейские ехали вслед за архаровским экипажем молча. Некому было вдруг завести песню о молодце, что шагает вдоль по крутому бережку, или об утице луговой, или о миленьком на троечке. И все они разом затосковали по звонкому, переливчатому, вечно-юному голосу. Скрип колес разве что, стук копыт, какие-то далекие голоса были сейчас их музыкой - музыкой победителей, которым победа не в радость, потому что надобно еще отыскать и с честью похоронить Демкино тело…
Добравшись до Пречистенки, обер-полицмейстер отправил всех в людскую - пусть там бабы приведут их в порядок, дадут умыться, обсушат как-нибудь. Меркурию Ивановичу велел поглядеть раненого - может, еще не безнадежен. Сам же отправился в свои покои - хотел всего-навсего продиктовать письмо.
Его встретил на лестнице Лопухин - нарядный, в светло-зеленом модном кафтане, напудренный, чуть нарумяненный - не иначе, собрался к невесте в гостиную, пленять дядюшек и тетушек. Отправляясь на тайные ночные свидания в саду, он так не наряжался.
– Я в окно глядел, когда вы подъезжали. Ну и кавалькада у тебя, Архаров, - сказал Лопухин. - С кем это вы воевали?
– Коли угодно, спустись да погляди в телеге, - не совсем любезно отвечал Архаров.
– Непременно самому надобно было ездить?
– А сидя в кабинете, много не накомандуешь.
– Вот тут и видно, что в полиции все устроено неправильно. Начальник должен распоряжаться, подчиненные исполнять. Что же это за устройство, коли начальник сам должен вместо подчиненных трудиться? - резонно спросил Лопухин. - Я, Архаров, записку готовлю, имей в виду, об улучшении полицейской деятельности.
– Готовь, коли охота. К невесте собрался?
– Сперва - к Пашотт, потом все вместе поедем ужинать к его сиятельству. Архаров, ступай умойся да и приезжай туда! Ее сиятелство передавать изволила, что дамы по тебе соскучились.
В голосе и взгляде Лопухина было известное лукавство. Не иначе, намекал на Вареньку.
Надобно было что-то отвечать, но пристойные слова на ум не шли. Выручил Левушка - прискакал через три ступеньки, исполненный восторга:
– Лопухин, кабы ты видел, как я сегодня дрался!
Оставив приятелей, одного - безудержно хвастаться, другого - внимать со скрытым недовольством, Архаров прошел к себе и потребовал мокрое полотенце - обтереться, во время вылазки он взмок под кафтаном нещадно. Никодимка тут же принес и свежую рубаху.
– У ваших милостей сор в волосиках, - сказал он, - перечесать бы заново.
– Чеши…
Глядя на Никодимку, Архаров подумал: надо бы еще как-то поблагодарить. Ведь додумался - открыл окошко, выстрелил.
– Эй, дармоед, тебя Марфа, что ли, стрелять выучила?
– Марфа, чтоб ее приподняло да шлепнуло… Она и не то еще умеет, она и из пушки стреляла!
Архаров догадался - это было в те времена, когда Каин, хвастаясь богатством, устраивал народные увеселения и баловал красивую подружку тем, что всюду выводил на главное место.
– Дай-ка бархатный кафтан, тот, вишневый.
Никодимка принес кафтан, и Архаров пошарил в карманах. Он помнил, что в этом наряде был у Волконского, усадили за карточный стол, он что-то даже выиграл, не выигрыш был незначительный, так и остался в кармане. Сказалась обычная архаровская брезгливость по отношению к деньгам, что достались неправедным путем. Пошарив, Архаров выгреб несколько монет.
– На твое счастье, - сказал он Никодимке и разжал кулак.
Счастье оказалось внушительным и странным - два золотых червонца и перстенек с неведомым камнем, вроде рубина, но цветом - как слабый клюквенный морс. Ну, значит, такова дармоедова удача.
– Да ваши милости!…
– Забирай и кончай с волосами возиться. Крикни там Сеньке, чтобы седлал Фетиду и Тучкову - Агата. Поедем в контору.
Архарову совершенно не хотелось слушать Никодимкины благодарности и пожелания. Сам он полагал, что главную награду выдал там, на берегу, явив свою благосклонность к окрошке.
А теперь он, освеженный и причесанный, хотел побыть один хоть четверть часа.
И ему это почти удалось.
Он пошел в спальню и сел на постель. Дунька по обычной кошачьей наглости спала на подушках. Он перевернул ее на спинку и растормошил, добиваясь, чтобы стала покусывать пальцы. Это его смешило.
– А почему, Дунька, все сегодня получилось? - спросил он котенка. - А потому, что они крысы, а мы с тобой - коты… Иначе, Дуня, и быть не могло. Всякая крыса знает, что однажды явится кот…
Он вспомнил мертвое лицо. Этот навеки неизвестный человек сделал все, что мог - все, что причитается соответственно ремеслу крысы. Ничего не боялся, человеческая жизнь в его глазах не стоила ни гроша, если интрига требовала. И чуть было не увенчалась его пакостная затея успехом.
Он вспомнил и мертвые руки с тонкими смуглыми пальцами, нечеловечески ловкими - что кундштюки с орехами проделывать, что шпажный эфес держать.
Это тело было словно нарочно создано для скорости и риска, оно исполняло любой приказ своего владельца - прыгнуть ли вверх на зависть коту, бежать ли быстрее коня, биться ли с лучшим фехтовальщиком.
У Архарова в полицейской конторе таких ловкачей не водилось - разве что Клаварош, но Клаварош уж немолод.
Грустно и неприятно стало от мысли, что тело (Левушка сказал бы - идеальное) загублено, что ум, способный заплетать неслыханные узлы, не может быть более употреблен. Словно бы по любимому архаровскому английскому пистолету треснули во всю дурь кувалдой.
Но предаваться скорби по врагу вовсе не имело смысла.
Архаров кликнул Сашу и продиктовал письмо графу Орлову-Чесменскому. Это не было победной реляцией - Архаров кратко извещал, что некая персона обезврежена, и предлагал встретиться для важного разговора. В конце концов, следовало как-то решить судьбу сервиза графини Дюбарри. Письмо повез конюшонок Павлушка.
Ему было велено седлать Фирса и скакать сразу же. Потому, услышав стук копыт во дворе, Архаров рассердился - это что же, парень до сих пор собирался? Он подошел к открытому окну, чтобы изругать бездельника, и увидел Макарку.
– Ваша милость! - закричал Макарка, поднявшись в стременах. - Тимофей Кондратьевич велел сказать, что десятские Грызика и встретили, и проводили! И Скес с ними был! Так что все известно! И стерегут!
– Стой, жди меня! - приказал Архаров. И побежал вниз, и ворвался в людскую, где сидели за столом его молодцы.
– Каина обложили, - удержав голос, негромко сообщил он. - Кому неохота его брать - оставайтесь, кто желает - по коням!
Возбуждение, охватившее обер-полицмейстера, ему самому сильно не понравилось. Казалось - в теле появилась, как у железных кукол механиста Пьера Дюмолина, некая железная штуковина, вызывающая дрожь. Пока что силой воли можно было держать ее в узде. Но могло ли этой силы хватить надолго?
Он не мог рассуждать, как рассуждал на речном берегу и в спальне о погибшем «черте». К «черту» он отнесся философски - француз, итальянец, или кем там был покойник, служил врагам Отечества, и хотя он затеял убийство обер-полицмейстера, это дивным образом не вызывало у Архарова ни возбуждения, ни раздражения. Всякий из них делал свое дело, один сделал лучше, другой расплатился жизнью - вот и вся недолга.
Ознакомительная версия.
