Ди Ланна являлся членом палаты депутатов, и Флавия рискнула направиться туда, хотя обнаружить его в будний день в своем кабинете надежды было мало. В период между сессиями депутаты такого калибра появлялись здесь лишь по особым случаям, чтобы предстать перед телевизионными камерами. Она вошла в приемную. Странно, место секретаря пустовало, никакой охраны, помощников, снующих туда-сюда, посетителей, суматохи, обозначающей присутствие в кабинете важной персоны. На двери — небольшая табличка, прикрепленная поверх другой, более помпезной, объявляющей, что прежде здесь сидел лидер партии христианских демократов. Флавия была убеждена, что в кабинете никого нет, но все же решила постучать, потому что открывать дверь без стука казалось неприличным.
И тут свершилось чудо: дверь ей открыл сам Ди Ланна. Немыслимо. Назовите хотя бы одного серьезного итальянского политика, который способен на подобное. В том-то и дело, что таких нет. Не может серьезный политик вдруг вот так подняться со своего кресла и открыть посетителю дверь. Ведь это будет означать, что он не такой уж серьезный. А вот Ди Ланна, кажется, не испугался упасть в ее глазах. Он улыбнулся Флавии и вежливо кивнул на кресло. Ясно, изображает простого человека, обозначает свою левизну, подумала она. Или это так называемая американская простота свободного раскованного бизнесмена. Не может такое поведение быть искренним.
— Что-то вы рано, — промолвил он.
— Вы так считаете? — удивилась Флавия.
— Да. Ведь я назначил вам после четырех. Впрочем, если пришли, давайте займемся делом. Но не ожидайте, что я расскажу что-нибудь интересное.
— А я как раз на это надеялась, — сказала она. Ди Ланна откинул голову и рассмеялся:
— Садитесь, садитесь. Как вас зовут?
Он занял свое место за столом и внимательно посмотрел на Флавию. Его глаза озорно блеснули. Позднее, размышляя об этой встрече, Флавия решила, что именно озорным блеском Ди Ланна ей сразу очень понравился. Ни у кого из «нормальных» политиков таких глаз просто быть не может. Преобладание твида в одежде предполагало намек на английский стиль, однако все остальное — прическа, манера сидеть, двигать руками — свидетельствовало о простоте и демократичности, что необыкновенно подкупало любого собеседника.
— И кто же я, по-вашему? — спросила Флавия.
— Журналистка? Пришли выпытывать, когда я собираюсь сменить кабинет министров?
Флавия протянула ему удостоверение. Ди Ланна не выказал удивления.
— Я хочу уточнить, — произнесла Флавия, — в вашем кабинете можно вести конфиденциальные разговоры?
Он взглянул ей в лицо.
— По средам утром я обнаруживаю здесь «жучок» или два и сразу убираю. Они это знают, но продолжают ставить. Не потому, что ожидают услышать что-либо интересное, просто извещают, что я под наблюдением. Но в данный момент здесь чисто.
— А кто они?
Ди Ланна пожал плечами:
— Понятия не имею. Видимо, какие-то темные государственные структуры. Ладно, лучше расскажите, почему мной заинтересовалось управление по борьбе с кражами произведений искусства?
— Вы можете иметь отношение к одной из краж. Я предполагаю, что это вы на прошлой неделе прислали мне три миллиона долларов для выплаты выкупа.
Ди Ланна усмехнулся, давая понять, что прислать кому-то три миллиона долларов — дело для него пустяковое. Что скорее всего так и есть.
— Странно. Меня заверили, что никакого расследования не будет.
— Можете быть спокойны, официально расследование не ведется. Я пришла сюда, поскольку возникли определенные проблемы, связанные с гибелью вашего родственника.
Упоминание Саббатини не вызвало на лице Ди Ланны ни смятения, ни печали.
— А мне казалось, — сказал он, — это снимает все проблемы.
— Наоборот. Дело в том, что, когда позвонили насчет выкупа, он скорее всего был уже мертв. Это означает, что у Саббатини был сообщник, у которого сейчас эти деньги, или кто-нибудь другой намеренно использовал его стиль игры, чтобы сбить нас с толку.
Ди Ланна внимательно слушал.
— Предположим, я не единственная, кто знает о вашей родственной связи, — продолжила Флавия. — В таком случае следует предположить и вероятность того, что трюк был нацелен на вас.
Он качнулся несколько раз в кресле. Очередной американизм, подумала Флавия.
— Думаю, вы правы. Если об этом станет известно, то моей репутации будет нанесен ущерб.
— Да, — согласилась Флавия. — Человек, получивший ваши деньги, знает все о похищении картины и выкупе. И у него есть доказательства. Вы бы желали, чтобы средства массовой информации раструбили, что из музея похищена картина, сохранность которой гарантировал сам премьер-министр Италии, и которая была возвращена незаконным способом при вашем содействии?
— Разумеется, нет.
— Именно поэтому я пришла к вам. Все-таки неплохо выяснить, кто за всем этим стоит. Тогда уменьшится вероятность неприятного сюрприза, что однажды утром вы раскроете газету, а там…
Ди Ланна кивнул:
— Мудро. Вообще-то я чувствовал, что этот мерзавец так или иначе обязательно сделает мне какую-нибудь гадость.
— Вы с ним часто встречались?
— Нет. Я не видел его почти двадцать лет. Даже не разговаривал по телефону. Для меня этот человек просто не существовал. Он предатель.
— Зачем же вы присылали ему деньги?
Ди Ланна вопросительно вскинул брови.
— Я была в адвокатской фирме, перечислявшей ему ежемесячное содержание.
— Это деньги его отца, они находятся в доверительном управлении. Я изрядно потратился на адвокатов, чтобы ограничить сумму выплат, и кое-что удалось. Но все равно средств у него было достаточно. Поэтому я очень удивился, узнав, что он решился на грабеж. До сих пор не понимаю, зачем ему это понадобилось. Он обладал одним хорошим качеством, очевидно, единственным, — ему было наплевать на деньги. Если они у него были, он их тратил. Если нет — ему было безразлично.
— Но сейчас получается так, что это похищение к деньгам отношения не имеет.
Ди Ланна пожал плечами.
— У него были какие-то друзья, приятели? — спросила Флавия.
— Тут я вам не помощник. — Ди Ланна помрачнел. — Лучше покопайтесь в полицейском досье. Что касается меня, то я об этом негодяе знать ничего не желаю.
— Чем же он так перед вами провинился? Подумаешь, однажды по-шутовски ограбил банк.
— При чем здесь это, синьора? Его кривляния меня совершенно не трогали. Он виновен в гибели моей жены. Своей сестры.
— Извините, — произнесла Флавия после непродолжительного молчания. — Я этого не знала.
— Маурицио водил дружбу с теми людьми, и, естественно, они знали все о его родственниках. Ему нравилось изображать революционера, но он не хотел, чтобы кто-то забывал, что он происходит из богатой и влиятельной семьи. Может, таким способом Маурицио бунтовал против своего отца, сильного человека, который имел диктаторские замашки, желал, чтобы все было только, как он сказал. Отец души не чаял в своей дочери, а к сыну относился прохладно. А те люди доверяли Маурицио не более, чем он им. Они держали его за шута и, конечно, пользовались его деньгами. А когда надумали провернуть эту акцию, использовали его на сто процентов. Выпытали все о родственниках. Главным образом их интересовала сестра. Он рассказал им, какой у нее распорядок дня, какие магазины она посещает и прочее. — Ди Ланна на несколько секунд замолчал, затем произнес сдавленно: — Синьора, никого в жизни я так не любил. Мы были женаты всего восемнадцать месяцев. Ее похитили, потребовали выкуп. Деньги были готовы — я заплатил бы много больше, — но вмешалась полиция. Они вычислили место, где, по их мнению, террористы держали мою жену. Окружили дом, потом начался штурм со стрельбой. Всех террористов уничтожили, но Марии там не оказалось. Ее нашли на следующий день на холме Яниколо рядом со статуей, с простреленной головой. Марии было всего двадцать четыре года. Я обезумел от горя. Ее отец слег и после этого не оправился. Двадцать пятого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Это день, когда закончилась моя жизнь.
— Странно, но я ничего не слышала о той трагедии, — промолвила Флавия.
— Неудивительно, — отозвался Ди Ланна. — Она нигде не зафиксирована. Власти решили — и мы согласились — не способствовать популярности террористов. Они явно рассчитывали, что поднимется шум. Тело жены забрали, прежде чем пресса что-либо пронюхала. Официально объявили, что она погибла в автомобильной катастрофе. Люди так и не узнали истинной причины. От этого было еще больнее, но… Я в этом и сейчас уверен. — Он устало развел руками. — До сих пор не могу с этим смириться и, наверное, никогда не смирюсь. И уж определенно никогда ему не прощу. Так что, пожалуйста, не спрашивайте меня о нем.
— Извините, я не знала, — повторила Флавия.
— Как вы могли знать? — Ди Ланна качнулся в кресле. — Министром внутренних дел тогда был Сабауда, нынешний премьер-министр. Он первый сообщил мне горестную весть. Постарался утешить. — Он усмехнулся. — От меня все ждут, когда я его сменю. Но разве я могу ответить черной неблагодарностью человеку, поддержавшему меня в столь тяжелый период? Открыто заявить об этом нельзя. Если бы стало известно, что я поддерживаю его из благодарности, это повредило бы моей репутации как политика. Поэтому приходится говорить о поддержании стабильности в обществе, единстве рядов партии и прочем. Однако считается, будто я выжидаю подходящий момент, чтобы всадить ему в спину кинжал.
