Ознакомительная версия.
– Боюсь, имя убийцы может назвать только Сергей Петрович, – уже без всякой улыбки ответил бывший следователь. – Я беседовал с ним много раз, и из его поведения мне стало ясно, что он совершенно точно знает, кто убийца, но ни за что мне в этом не признается.
– Значит ли это, что убийцей являлся он сам? – быстро спросила Амалия.
– Возможно.
– Или речь шла о Надежде Кочубей?
– Я бы не стал исключать и этого.
– Но вы, Меркурий Федорович…
– Нет, я не могу ткнуть пальцем в него или в нее и с чистой совестью заявить: это тот, кто вам нужен. Я уж не говорю о том, что эта парочка вообще могла действовать сообща…
– Чтобы убить Луизу Леман?
– Чтобы убить Луизу Леман, – эхом откликнулся Курсин. – Но я, кажется, совершенно беспардонным образом манкирую своими обязанностями хозяина дома. Может быть, вы желаете чего-нибудь, сударыни? Чай или кофе? Я распоряжусь…
Спохватившись, Амалия повернулась к Луизе, о чьем присутствии, по правде говоря, успела почти забыть, и перевела ей вопрос Меркурия Федоровича, а также вкратце изложила суть их беседы. Луиза сказала, что она выпила бы кофе. Через минуту появилась хозяйка дома – круглолицая молодая особа лет тридцати, и следователь поглядел на нее с видимым удовольствием. Потом за дверями послышался какой-то шум, прибежали дети – две девочки и мальчик, и тут Курсин расцвел совершенно. Извинившись, он вышел с ними из комнаты, и по тому, как они цеплялись за него и забрасывали словами, Амалия поняла, что для детей он лучший друг и отец на свете.
«Однако любопытная получается картина… Следователь Фиалковский обрел смысл жизни в мздоимстве, а его честный коллега Курсин на восьмом десятке обзавелся семьей и счастлив… Хотя, в сущности говоря, какое мое дело? Жаль только, что он не может назвать нам имя убийцы… Значит, в Выборг мы приехали зря…»
Потом Меркурий Федорович вернулся, а его жена под каким-то предлогом удалилась. Хозяин дома и его гостьи пили кофе и словно по молчаливому уговору беседовали о чем угодно, только не о деле, которое привело сюда Амалию и ее спутницу. «И почему мама уверяла, что он похож на лису? – размышляла баронесса фон Корф, поглядывая на бывшего судебного следователя. – Это иллюзия из-за того, что у него волосы когда-то были рыжими, и даже сейчас заметно, что они рыжие, несмотря на возраст и седину. На самом деле в нем куда больше от волка… Достаточно хотя бы посмотреть, как он скалится по-волчьи, когда говорит о Мокроусове, сумевшем от него ускользнуть… Конечно, если бы он знал о преступнике что-то определенное, то не стал бы молчать… Но он не знает».
– Мадемуазель Делорм отказали в доступе к материалам дела, – сказала баронесса фон Корф, когда с кофе было покончено. – Можете ли вы рассказать нам, как проходило следствие, пока вы его вели? Обрисовать основные этапы…
– Боюсь, вам это будет не слишком интересно, – серьезно ответил Меркурий Федорович.
Он шевельнулся, поудобнее устраиваясь в кресле. Из соседней комнаты вышла пестренькая кошечка, сверкнула зелеными глазами на двух напряженных незнакомых женщин и скользнула на колени к хозяину, который машинально погладил ее.
– Я имею в виду, – продолжал Курсин, – что следствие кажется интересным только в каких-нибудь уголовных романах[5]. На самом деле это работа, причем грязная и довольно утомительная.
– Однако вы все же стали следователем, – не преминула поддеть его Амалия.
– Да, потому что я был молод и вполне искренне считал, что мое присутствие в системе правосудия поможет ее улучшить. У меня были свои принципы, понимаете? И никто тогда не потрудился мне объяснить, что в жизни чаще всего выигрывает не тот, кто придерживается принципов, а тот, кто вовремя умеет от них отказаться. Заметьте, слово «вовремя» тут ключевое. Если предать свои принципы не вовремя, то можно заполучить такие неприятности, что по сравнению с ними все остальное покажется сущими пустяками.
«Значит, он все-таки немного завидует Фиалковскому, – мелькнуло в голове у Амалии. – Конечно, особняк в Петербурге, дача в Парголово… Чужой собственности мы придаем такое значение только тогда, когда нам самим чего-то не хватает».
– Скажите, – спросила она вслух, – а вы знали Луизу Леман? Я имею в виду, до того как…
– Нет.
– А Сергея Петровича или кого-нибудь из Кочубеев?
– Кажется, я видел только Ольгу Кочубей. Но я не был ей представлен.
– Получается, вы могли судить о происходящем совершенно беспристрастно, – сказала Амалия.
– Возможно. Во всяком случае, не стану спорить, – улыбнулся Меркурий Федорович. – Но в тот момент я видел только овраг, в котором лежало тело убитой женщины. Ваш отец сказал, что он переворачивал мадемуазель Леман, чтобы убедиться, что ей уже ничем нельзя помочь. Мне это не понравилось, но я вынужден был признать, что по-своему он был прав.
– Что вы можете сказать о причине смерти?
– Ее зарезали ножом или чем-то вроде того. Позже Серапион Афанасьевич сказал мне, что убийца нанес четырнадцать ударов.
– Серапион Афанасьевич?
– Врач, господин Гостинцев.
– Кстати, вы не знаете случайно, где он сейчас живет?
– Знаю, в Полтаве. Я могу дать вам его адрес, если пожелаете.
– Позже, если вы не против. Можно ли сказать что-то об убийце, если исходить из характера ранений?
– Удары наносились беспорядочно, смертельными оказались только два или три.
– Можно ли сделать из этого вывод, что убийца был в ярости?
– Это вполне вероятно.
– А что насчет орудия преступления?
– Я же сказал: нож или нечто подобное.
– То есть орудие не нашли?
– А как вы думаете, почему господину Мокроусову и его любовнице удалось избежать наказания? – колюче спросил бывший следователь. – Если бы я нашел этот нож и сумел бы доказать, что он принадлежал Сергею Петровичу или Надежде Илларионовне, их песенка была бы спета. Но главная улика – предмет, которым совершили убийство, как сквозь землю провалился, и не думайте, что я не предпринимал усилий для его поисков.
– Очень жаль, что он исчез, – вздохнула Амалия. – Что ж, пойдем дальше. Когда вы были на месте обнаружения тела, вы заметили что-нибудь?
– Вам бы быть следователем, госпожа баронесса, – усмехнулся ее собеседник, поглаживая кошку. – Вообще-то я заметил многое. Например, что жертва была убита вовсе не там, где ее нашли, потому что ни на земле, ни на траве крови не было. В то же время поблизости отсутствовали следы колес или подков, а также следы волочения тела. Я вернулся на дорогу, но по ней за это время проехало много повозок и экипажей, так что отпечатки, которые я искал, стали неразличимы. Я расспросил вашего отца и дядю, каким именно путем они двигались после того, как заметили на ветке шаль. Это позволило мне не без некоторого труда, но все же отыскать следы постороннего человека, глубоко впечатавшиеся в землю – так, как если бы он нес что-то тяжелое. Судя по размеру ноги, это мог быть только мужчина, причем вряд ли он был низкого роста. Следы вели в лес от дороги, и теперь я был почти уверен, что мое первоначальное предположение оказалось верным и что тело на чем-то привезли, а уже потом на руках донесли до оврага. Так что история, которую я позже выслушал от вашего слуги, вовсе не стала для меня откровением…
Он покосился на Луизу, и Амалия, вспомнив о своих обязанностях переводчицы, вполголоса пересказала ей все, что удалось узнать у следователя.
– Шаль, – подала голос мадемуазель Делорм. – Почему она оказалась на ветке?
– Вероятно, зацепилась за нее, когда Сергей Петрович переносил тело в овраг, – спокойно ответил Курсин.
– И он этого не заметил?
– Было уже поздно и достаточно темно. Конечно, если бы он заметил шаль, он бы снял ее с ветки. Ведь она, можно сказать, кричала, вопила о преступлении.
– Итак, – вмешалась Амалия, – вы поняли, что мужчина высокого роста привез тело и оставил его в овраге. Что было потом?
– А потом хлынул ливень, который уничтожил все следы на месте преступления. Все, что я смог сделать, – распорядился положить тело на подводу, и мы перебрались в дом Кочубеев.
– Почему именно к ним?
– Потому что Виктор Кочубей явно нервничал, – холодно ответил бывший следователь, и его глаза сузились. – И нервничал он вовсе не так, как ваш отец, который поехал за игрушками для сына и наткнулся на труп… И не так, как ваш дядя, который собирался приятно провести время у соседей, а вместо того вынужден был этот труп караулить. Вообще господин Браницкий был не на шутку раздражен тем, что ему пришлось отказаться от привычных развлечений. Если бы это зависело от него, то он бы отправился играть в карты как ни в чем не бывало…
– Да, – кивнула Амалия, – это вполне в духе моего дядюшки. Скажите, Меркурий Федорович, в тот момент вы уже знали о Надежде Кочубей?
– Да, ваш дядя мне все рассказал. В сущности, я рассчитывал на то, что мне удастся с ней побеседовать, но меня к Надежде не пустили.
Ознакомительная версия.
