Наконец 18 мая, на тридцать шестой день пути, с «Петербурга» увидели Нагасаки. Было Вознесенье Господне, большой праздник. Капитан маневрировал почти сутки, чтобы войти в бухту в будний день. Лейтенант Степура объяснил пассажирам:
– Нужно немного обождать. Нехорошо в праздник причаливать.
– Это отчего же? – поинтересовались православные.
– Да там, как бросишь якорь, сразу подплывают фунэ, а в них – юдзё.
– Что такое фунэ? – спросила дочка Фомина.
– Это японские лодки.
– А юдзё?
– Вот это слово вам, барышня, знать еще рано! – отрезал лейтенант. Девица покраснела и бегом удалилась в каюту.
Праздник отметили, а на другое утро пароход проник в бухту. Горловина ее была всего в двести саженей, но за ней открылась большая красивая акватория. Два длинных мыса широкой дугой охватывали значительное пространство. Бухта длинным рукавом вытянулась с запада на восток. Цепь невысоких гор поросла лесом, из которого живописно выглядывали крыши домов и храмов. В центре, под самой высокой горой, расположился город. В обе стороны от него расходились поселки. Бросался в глаза искусственный остров Дэдзима, старая голландская фактория. Помимо главной бухты обнаружилось еще несколько небольших заливчиков, забитых рыбацкими кунгасами и легкими сампанами. Слева возвышался сухой док, возле него дымил какой-то завод. В акваторию набилось полсотни кораблей всех типов. Они стояли на якорных банках, между ними и берегом сновали взад-вперед юркие баркасы. Вид в целом был красивый и даже величественный.
Едва «Петербург» бросил якорь, к нему со всех сторон ринулись сампаны. Они сгрудились с обоих бортов, и по веревочным лестницам на палубу шустро полезли японцы и японки. Скоро стол в каюте Лыкова и Таубе оказался завален экзотическими предметами. Тут были складные вееры, лаковые шкатулки, старинные монеты с дырками, фарфоровые вазы и детали самурайского доспеха. Все стоило очень дорого и выглядело ярко, но аляповато. Алексей позвал на подмогу опытного Бирингтона. Мичман выгнал всех торговцев, кроме двоих, сбил в несколько раз цену, и сыщик стал обладателем полудюжины сувениров.
Уняв зуд приобретательства, друзья отправились в город. Надо было встретиться с консулом и с его помощью попробовать взять след. Переверзев, бывший повар ермолаевского трактира, беглый каторжник. Служил здесь в русском ресторане и погиб в прошлом году. Могут быть зацепки!
Выйдя на палубу, Алексей замер в изумлении. Корма «Петербурга» была, словно строительными лесами, покрыта бамбуковыми шестами. Последние соединялись между собой веревками. На этих веревках, как обезьяны на ветках, стояли десятки японцев и передавали друг другу маленькие корзинки с углем. Баркасы с топливом качались у бортов. С улыбками, смехом и непрерывными разговорами грузчики переваливали уголь в бункеры парохода. Все делалось быстро и слаженно. Степура-Сердюков переходил от борта к борту и наблюдал за погрузкой.
– Вот молодцы! – сказал он путешественникам. – Две тысячи тонн за восемь часов! Ей-ей! И все это за один шиллинг для человека, на английские деньги. Да с песнями! Русские бы так работали…
– Леонтий Митрофанович, мы на берег собрались. У кого можно рубли на иены поменять?
– У судового казначея, – ответил лейтенант. – Но только не на иены, а на мексиканские доллары.
– Почему на мексиканские? – удивились приятели. – Дотуда как до луны. Мексика на другом берегу океана!
Лейтенант пожал плечами.
– Черт его знает… Но именно мексиканское серебро бойко тут ходит. И курс выгодный. Идите, меняйте и возвращайтесь сюда, я вызову вам фунэ.
Через двадцать минут, с карманами, набитыми крупнокалиберными монетами, друзья ступили на берег. На них тут же с криками накинулась целая толпа рикш. Лыков ошалел. Ездить на людях ему не хотелось. К тому же его схватили сразу за оба рукава и кричали в оба уха, норовя растащить на части. Таубе не растерялся, ткнул пальцем в ближайшего рикшу и приказал:
– Ты! Минами Яматэ!
Парень аж взвизгнул от радости и повел пассажиров к своей коляске. Не тут-то было! Другие рикши схватили его и не отпускали. Что делать? Вдруг из-за спины барона вышел коренастый белый мужчина и смачно плюнул жевательным табаком в лицо самому шумному из крикунов. Тот вспыхнул было, но сразу же отступил. Другие тоже разбежались, не дожидаясь оплеух. Белый поднял котелок и сказал (Виктор перевел его слова Алексею):
– С этими желтыми обезьянами иначе нельзя. Только строгость!
И ушел, помахивая тростью. Таубе недовольно скривился.
– Арабов-торговцев мы и сами с тобой учили в этом плавании – за жадность и наглость. Но японцев как-то не хочется. Не тот народ.
Рикша усадил седоков и рванул в гору.
– Куда мы едем? – спросил Алексей, крутя головой по сторонам.
– В Минами Яматэ. Западный пригород Нагасаки, там селятся европейцы.
Русский консул Василий Яковлевич Костылев жил в указанном районе в доме номер пять. Это был уютный одноэтажный особняк, обсаженный высокими туями. В сторону моря уходил большой сад, из глубины которого почему-то выглядывал Андреевский флаг.
– Там наш военно-морской госпиталь, – пояснил всезнающий барон. – Консульство прикупило по случаю земли. Теперь у них даже часовня есть!
Гости вручили свои визитные карты камердинеру-японцу и были проведены в кабинет консула. Костылев оказался сорокалетним бородачом с умными, немного ехидными глазами.
– Флигель-адъютант и камер-юнкер… – сказал он с усмешкой. – Что за придворно-свитский десант на Сахалин? Отродясь там таких не бывало! Уж не по моему ли рапорту, господа? Насчет беглых каторжных.
– Соблаговолите сначала надписать ваш прекрасный труд, – ответил Таубе, протягивая дипломату книгу. Лыков с изумлением прочел на обложке: «Очерки истории Японии».
– Вы везли ее из Петербурга? – польщенно улыбнулся Костылев. – Что ж, охотно!
Он расписался на шмуцтитуле и вернул книгу барону. Все трое сели. Таубе дал камердинеру выйти и сказал:
– Вы правы в части Алексея Николаевича. Он едет на Сахалин временно заместить должность начальника Корсаковского округа. Но имеет тайное поручение от МВД разобраться с побегами. А именно – выяснить, как наши «иваны» убегают в Японию и кто и зачем их здесь убивает.
– А вы, барон?
– Я просто выслуживаю полковничий ценз.
– Во всей империи не нашлось другой вакансии, кроме 4-го Восточно-Сибирского линейного батальона? – ухмыльнулся консул. – И это для любимца двух императоров?
Подполковник и бровью не повел, молча отхлебывая чай.
– Ну секрет так секрет. Что требуется от меня?
– Японскую часть загадки совсем невозможно разгадать? – спросил Алексей.
– Совсем. Русские корабли зимуют в Нагасаки уже тридцать лет. Был короткий перерыв в шестидесятых, когда эскадра уходила в Хакодате, но потом она снова вернулась сюда. Все отлажено: ремонт, бункеровка, отдых экипажей. Выстроены госпиталь, склады, мастерские, есть русская баня. Половина населения города понимает наш язык. Отличные отношения! Но это только внешняя сторона. Текущая жизнь, без политики. На самом деле правительство не спускает с нас глаз. Здесь очень хорошая полиция, особенно тайная. И то, что не позволено знать иностранцу, он не узнает никогда.
– А население? – вставил Таубе.
– Население предупреждено.
– Даже так?
– Увы. Простые японцы настроены к нам благожелательно. Столько их кормится от обслуживания эскадры! Но общество очень закрытое и… дисциплинированное, скажем так. Когда пошла команда «молчать!», все ее дружно исполнили.
– То есть такая команда была? Это точные данные?
– Точнее не бывает.
– Выходит, – продолжил Алексей, – в дело об убитых каторжных замешано правительство? Иначе зачем такая скрытность?
– Я уже думал об этом, – нахмурился Костылев. – Казалось бы, для чего им наши кандальники? Своих хватает. Вот в Тако-Симских каменоломнях тысячи их машут кайлом. Но в части секретности вы правы. Следствие об убийстве троих русских закрыто без объяснения причин. Мои попытки что-то узнать натыкаются словно бы на каменную стену. Слуга уволился, а потом и совсем пропал. Негативы разбили. Начальник полиции велел меня не принимать. Это самое характерное: чтобы японский чиновник не принимал иностранного дипломата! Такую команду могли дать только из Токио. Значит, власть не хочет, чтобы мы что-то узнали. Мы и не узнаем…
– Чем вы это объясняете? – спросил Лыков. – Не может же сама власть быть как-то связана с убийством наших каторжников?
– Нет, конечно, – согласно кивнул коллежский советник. – Я думал об этом. Объяснение лишь одно: тут замешана якудза.
