Теперь Колычев, взрослый, солидный, образованный человек, снова просил помощи у сильного и мудрого бога, как растерявшийся мальчишка…
«Господи, пусть с Бетси все будет хорошо и пусть она сейчас появится передо мной!»
И Бетси появилась. Она бежала по улице, высоко подобрав пышные юбки, и так быстро, как женщины и бегать-то не должны. Мелькали, почти не касаясь земли, ее стройные ноги в белых чулках, и казалось — Бетси летит.
Дмитрий вышел из тени на середину улицы, освещаемую луной и тусклым фонарем. Бетси подлетела к нему и устало выдохнула:
— Это какой-то кошмар!
— Что, что случилось? Что с тобой? Почему ты бежала? За тобой гнались?
По лицу Бетси полились слезы. Опуская юбки, она выронила что-то, что зажимала в руке. Дмитрий наклонился. У ног девушки лежал большой стальной нож.
Колычев ожидал увидеть все, что угодно, но только не нож. Подняв этот удивительный предмет, выпавший из нежных рук девушки, он машинально стал его рассматривать.
Это был необыкновенно остро отточенный нож заграничной работы с большим широким лезвием из блестящей стали, на которой виднелось фабричное клеймо «Золинген». Такими ножами пользуются повара для разделки дичи и мяса.
Надо сказать, в Демьянове подобные предметы были большой редкостью — люди попроще пользовались кустарными ножами, изготовленными местными слесарями-умельцами, в состоятельных домах были в ходу ножи нижегородской фабрики стальных изделий Кондратова, которые продавались в городских лавках.
Ну, положим, Бетси, колесившая с цирком по всей стране, могла привезти немецкий нож откуда угодно, но почему она бегает с ним ночью по городу?
Бетси должна была все объяснить. Колычев напряженно ждал этого объяснения.
— Митя, на меня напали, — прошептала девушка, едва шевеля губами.
В этот вечер Бетси задержалась в цирке: надо было наложить повязку подруге, подвернувшей на манеже ногу.
Пока Эмилия держала на распухшей ноге холод, пока нашли бинт, пока бинтовали ее щиколотку, время шло. Сняв грим и переодевшись, Бетси увидела, что цирковые зрители, даже самые медлительные, успели разойтись.
Площадка перед цирком и дорожка к пристани были совершенно безлюдны. Девушка направилась к Народному саду, чтобы срезать путь до Митиного дома. Но сторожа уже заперли на ночь ворота сада, и пришлось его обходить вдоль ограды по каким-то темным безлюдным задворкам.
Пару раз ей казалось, что сзади мелькает черная тень, боковым зрением Бетси заметила какое-то мельтешение за спиной, но в спешке не обратила внимания. Она знала, что Митя давно ее ждет, и торопилась к нему.
Наконец близкие шаги за спиной стали слышны совершенно отчетливо. Бетси обернулась. Из темноты выступила фигура, до самых глаз замотанная в огромный темный платок, и кинулась на Бетси с ножом, целясь в шею, не защищенную ничем, кроме цепочки с маленьким медальончиком.
И тут мисс Бетси почувствовала свой знаменитый кураж, за который ее так ценили цирковые. Она резко отпрянула в сторону, и нож нападавшего ушел в пустоту. Не давая существу в платке опомниться, Бетси изо всех сил ударила его сильной тренированной ногой в живот.
Существо скрючилось от боли и выронило нож. Дав ему хорошего пинка, заставившего темную фигуру пролететь несколько шагов и шлепнуться в канаву, Бетси подхватила нож и кинулась бежать. Существо злобно и страшно завыло вслед.
Дмитрию сразу вспомнился рассказ Васи про ведьму, бродившую ночами по городу.
«А парень-то не врал! Хотя потусторонние силы тут ни при чем, ожившие мертвецы не боятся ударов в живот. Но кому-то выгодно изображать выходца с того света».
Колычев с трудом подавил в себе желание немедленно бежать на задворки Народного сада в поисках убийцы.
Конечно, некто в платке не сидит в канаве и не ждет, когда за ним придут. Давно уж и след простыл… А Бетси бросить одну после такого происшествия было бы величайшим свинством.
— Ты испугалась? — заботливо спросил Дмитрий, обнимая девушку.
— Да, немного. И очень противно, такая гадость… А главное, я боюсь, что потянула ногу. У тебя дома найдутся бинты?
— Поищу. В крайнем случае разрежем для тебя простыню. Подойдет?
— Пожалуй. Мне срочно нужна давящая повязка. Эмилия завтра не сможет работать свой аттракцион. Что будет, если я тоже не выйду на манеж?
Когда Бетси, уже успокоившаяся, сидела, устроив повыше на подушках завязанную ногу, и пила липовый отвар, Колычев наконец приступил к расспросам:
— Ты рассмотрела лицо нападавшего?
— Нет. Во-первых, этот черный платок, намотанный до самых глаз… Потом все было так быстро и неожиданно! И страшно. И темно…
— А мог нападавший скрывать под платком бороду?
— Мог. Но мне, честно говоря, показалось, что это была женщина…
— Женщина? Ты уверена? Или все-таки переодетый мужчина?
— Не знаю. Я даже не могу объяснить, почему существо было похоже на женщину. Не только из-за платка и балахона, в который оно было одето. Но теперь, Митя, когда ты говоришь, что это мог быть мужчина, я уже ни в чем не уверена.
Утром, когда ночные страхи не так тревожили, Митя рассказал Бетси о предложении Йогансона.
— Местный фотограф мечтает сделать твой портрет на память. Он почему-то считает, что ты скоро уедешь…
— Я действительно уеду, так что о портрете на память стоит подумать.
— Уедешь? Как это — уедешь?
— Ну конечно, дурачок, цирк ведь не будет вечно гастролировать в вашем Демьянове. Мы отправимся дальше. Мы и так задержались в Демьянове дольше, чем рассчитывали, из-за всех этих событий. А делать сборы в одном и том же городе долго нельзя. Публике надоест представление, и она перестанет ходить в цирк. И потом скоро осень… К осени Арнольди обычно увозит труппу в южные города, где потеплее.
— Бетси, а ты не можешь остаться? Я не хочу тебя терять.
— Остаться? В качестве кого? Твоей содержанки? Или ты делаешь мне предложение?
— Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы сделать тебе предложение. Я сейчас немного к этому не готов, но… Если наша любовь сразу загорелась ярким огоньком, то теперь он превращается уже в настоящее пламя.
Произнеся эту фразу, Дмитрий поморщился. Он не любил таких вычурных оборотов в разговоре, но вот как-то само сказалось. Потом он подумал, что Бетси неправильно истолкует его заминку, и быстро продолжил:
— Я близок к тому, чтобы сделать последний шаг к алтарю.
— Митя, ты, конечно, говоришь очень красиво. Яркий огонек, превращающийся в настоящее пламя… Ты почти поэт! Но беда в том, что ты не сможешь на мне жениться — это повредит твоей карьере, положению, всему. Начальство будет на тебя косо смотреть, жены твоих друзей и сослуживцев не захотят принимать меня в своих домах, мы будем жить изгоями и слышать злобное шушуканье за спиной.
— Ну, мнением начальства и чужих жен можно пренебречь. И далеко не все будут относиться к тебе с презрением, умные люди выше сословных предрассудков.
— Не скажи. А потом, что я буду делать в Демьянове без цирка? Выращивать капусту на огороде? Ходить на рынок? Варить щи вместе с твоим Васькой? Признаюсь, я испытываю некоторое отвращение к семейной жизни, с детства насмотревшись на своих родителей. Я — из цирковой семьи. Когда семейство занимает огромный особняк и дети живут с гувернанткой в отдельном крыле дома, может быть, для них многое загадка в отношениях папы и мамы. Когда вся жизнь проходит на колесах в маленьком фургончике, секретов нет. У моих родителей когда-то давно была очень красивая любовь — и во что же она превратилась с годами?
Про их венчание цирковые старики до сих пор рассказывают легенды. Мама была сиротой, которую воспитал наездник-немец, взявший ее в свой номер под именем фройлейн Александрин и получавший у директора цирка за нее жалованье. Опекун держал ее очень строго и фактически беззастенчиво эксплуатировал. Ни о каком замужестве своей воспитанницы он и слышать не хотел. Тогда артисты их труппы решили помочь влюбленным обвенчаться тайно. Цирк гастролировал в Риге. Директор цирка очень любил ставить массовые пантомимы, в которых была занята вся труппа. В тот вечер шла историческая пантомима «Взятие Карса». Мама, протанцевав свой танец, кинулась к служебному выходу, куда уже были поданы два экипажа. Мама, отец и их провожатые помчались к ближайшему протестантскому храму, где пастор наскоро совершил обряд венчания, причем венчаться маме пришлось в том самом коротком балетном платье, в котором она выступала на арене. Ее опекун, вернувшись в свою гримерку, нашел на столе записку: «Об Александрине не беспокойтесь. Она уже обвенчана». Похоже на французский роман, правда? Но только все любовные романы и даже детские сказки кончаются свадьбой, потому что после свадьбы начинается уже не жизнь, а кошмар…
