— Поэтому тебе хочется подышать атмосферой отчего дома и узнать мнение своих близких, — с пониманием отозвался аббат. — Я могу тебя понять. Разумеется, поезжай в Лонгнер, — ты ведь пока свободен в своих поступках. Можешь, если понадобится, там переночевать. И поразмысли как следует над тем, что ты выиграешь, если уйдешь от нас, и что проиграешь. Ты должен еще раз все хорошенько обдумать. А когда примешь окончательное решение — каково бы оно ни было, — возвращайся и сообщи мне об этом.
— Я так и поступлю, отец мой, — промолвил Сулиен почтительным и смиренным тоном, который он хорошо усвоил за время пребывания в Рэмзи, однако его взгляд был устремлен в пространство, к только ему видимой цели, — по крайней мере, так показалось аббату, который гораздо лучше за свою жизнь научился читать по лицам, чем Сулиен — в его возрасте — скрывать свои чувства.
— Итак, поезжай, сын мой, с Богом! — Аббат вспомнил, какой длинный и тяжелый путь совсем недавно проделал юноша, и добавил: — Выведи из стойла мула, на нем ты доберешься до дому засветло. И передай брату Кадфаэлю, что тебе разрешено остаться в Лонгнере до завтра.
— Спасибо, отец мой! — Сулиен поклонился и поспешил удалиться.
Аббат Радульфус посмотрел ему вслед с улыбкой и с сожалением. Он подумал о том, что этот юноша смог бы многого добиться, выбери он монашескую стезю. Но мудрый настоятель начал подозревать, что Сулиен так и не примет постриг. Ведь за время своего послушничества юноша уже однажды был дома — когда привез из Уилтона тело своего геройски погибшего отца, чтобы похоронить его на родине. Тогда по этому поводу он задержался на несколько дней, а затем все-таки предпочел вернуться в Рэмзи. С тех пор прошло уже семь месяцев, и у него было время все обдумать, поэтому внезапное желание посетить Лонгнер теперь, когда для этого не было, по видимости, серьезных оснований, показалось аббату свидетельством того, что Сулиен для себя уже все решил.
Кадфаэль шел через двор в церковь, на вечернее богослужение, когда Сулиен остановил его и сообщил новость.
— Ничего удивительного, — с пониманием сказал Кадфаэль, — что тебе захотелось повидать мать и брата. Поезжай с Богом, и, что бы ты ни решил, Господь благословит твой выбор.
Однако, глядя, как юноша выезжает на муле за ворота, он подумал о том же, о чем и аббат Радульфус. Натура Сулиена Блаунта явно не создана была для монашеской жизни, хотя тот и старался волевым усилием убедить себя в противоположном. Ну что ж, он еще сутки проведет дома, в окружении близких, ночью будет спать в своей постели, и это, возможно, поможет ему принять окончательное решение.
Во время вечерни Кадфаэлю было никак не сосредоточиться на молитве. Он не мог отвлечься от размышлений о том, что могло заставить этого юношу уехать из дому в монастырь, да еще в такой дальний.
Сулиен возвратился на следующий день к концу мессы. На лице его видна была торжественная решимость. Он как-то резко повзрослел, стал похож, на мужчину, а не на юношу, каким пришел несколько дней назад к ним в монастырь. Он мужественно и стойко перенес события в Рэмзи, как и подобает настоящему мужчине, но оставался еще юношей, жизнелюбивым и мятущимся, — таким его запомнил Кадфаэль. И вот сейчас мужчиной — серьезным и целеустремленным — вернулся он из Лонгнера. Он по-прежнему был в рясе, но держал себя уже совсем по-другому. Самое время, доброжелательно подумал Кадфаэль, этому парню вернуться к тому, что для него более свойственно.
— Я прямо сейчас иду к настоятелю, — заявил Сулиен брату Кадфаэлю.
— Так я и предполагал, — кивнул Кадфаэль.
— Ты пойдешь со мной, брат?
— Разве в этом есть нужда? Я уверен, тебе есть что сказать нашему аббату. И не думаю, что это его удивит.
— Дело в том, что я хочу сообщить ему нечто важное, — без улыбки произнес Сулиен. — Ты был при нашем разговоре, брат, когда он в первый раз меня принял. Именно тебя послал он к шерифу — передать доставленные мною печальные новости. От моего брата я узнал, что ты имеешь право свободного доступа к Хью Берингару. Теперь мне стало известно то, о чем я прежде не знал, а именно: что на Земле Горшечника, когда участок стали распахивать, были найдены тайно захороненные останки. Знаю, что подозревают брата Руалда, хотя и нет никаких доказательств. Я убежден, что это неправда, это не может быть правдой. Прошу тебя, пойдем со мной к аббату Радульфусу, будь свидетелем нашей беседы. Вполне вероятно, что ему опять понадобится гонец.
В манере речи Сулиена была такая стремительность, а в его словах — такая настойчивость, что Кадфаэль и не собирался больше возражать.
— Я выполню твое желание. Пошли!
Аббат Радульфус немедленно принял их. Он именно в это время и ожидал возвращения Сулиена и, кажется, не очень удивился, увидев, как тот пришел вместе с братом Кадфаэлем — то ли как со своим защитником, то ли как с наставником.
— Итак, сын мой, — начал аббат, — надеюсь, ты всех застал в добром здравии в Лонгнере? Помогло ли тебе посещение родного дома принять окончательное решение?
— Да, отец мой. — Сулиен стоял перед аббатом в несколько напряженной позе, с побледневшим лицом, на котором сияли ясные голубые глаза. Взгляд его был серьезен и прям. — Я пришел просить вашего позволения покинуть Орден и жить в миру. Таково мое решение.
— Ты хорошо все обдумал? — спросил аббат без всякого удивления. — У тебя не осталось никаких сомнений?
— Их нет больше, отец мой. Я совершил ошибку, когда решил жить в монастыре, и теперь я это наконец-то понял. Я пренебрег своим долгом ради собственного успокоения. Вы же сказали, отец мой, что я сам должен сделать обдуманный выбор.
— И я это повторяю, — подтвердил аббат. — Ты не услышишь от меня ни слова упрека. Полагаю, ты стал не только годом старше, но и мудрее, с тех пор как решил избрать для себя духовное поприще. Гораздо лучше добросовестно заниматься любым другим богоугодным делом, чем оставаться в монастыре, когда душа не лежит к монашеской жизни. Однако, как я вижу, ты еще не снял рясу, — сказал аббат с улыбкой.
— Конечно нет, отец мой! — Самолюбие Сулиена было слегка задето. — Мог ли я снять облачение прежде, чем вы позволите мне уйти из монастыря? Пока вы не благословите меня жить в миру, я не считаю себя свободным!
— Я отпускаю тебя, сын мой. Я был бы рад, если бы ты остался, но я чувствую, что для тебя лучше будет жить в миру, да и твои родные, наверное, будут довольны. Ступай, сын мой, с моего разрешения и благословения, и служи Господу там, где тебе подскажет сердце.
С этими словами аббат Радульфус отвернулся к столу, где лежали документы, требующие его внимания, давая понять, что аудиенция окончена, хотя и не проявляя явного нетерпения, но Сулиен не трогался с места, пристально глядя на настоятеля. Аббат повернул голову и внимательно посмотрел на послушника, которого только что отпустил в мир:
— Ты еще о чем-то хочешь меня спросить? Само собой разумеется, мы будем за тебя молиться.
— Отец мой! — воскликнул Сулиен. — Теперь, когда мое дело улажено, меня прежде всего заботят несчастья других. В Лонгнере брат поведал мне о том, чего мне не говорили здесь, не знаю — случайно или намеренно. Я узнал, что недавно, когда начали распахивать землю, которую мой отец в прошлом году подарил августинской обители в Хомонде, а потом она при обмене участками отошла к вашему монастырю, плуг наткнулся на труп женщины, тайно погребенной год или несколько лет назад. Все говорят, что это жена брата Руалда, которую он бросил, уйдя в монастырь.
— Возможно, так и говорят, — согласился аббат, устремив на Сулиена строгий взгляд и нахмурив брови, — но определенно об этом ничего не известно. Никто не знает, кто эта женщина и при каких обстоятельствах она умерла.
— Но за пределами монастыря говорят нечто иное, — упрямо продолжал Сулиен. — Когда узнали об ужасной находке, люди сразу же сделали естественные выводы. Труп был найден как раз там, где прежде жила женщина, которая потом исчезла, никого не предупредив. Поневоле станешь думать, что это ее труп. Конечно, можно допустить, что это не так. Но, как я слышал, у самого Хью Берингара те же подозрения. Хотя нет прямых доказательств, все вроде бы указывает на то, что виновник — Руалд. Мне сказали, что его повсеместно считают убийцей, хотя и признают, что у него могут быть смягчающие вину обстоятельства.
— Власти вряд ли прислушиваются к сплетням, — возразил аббат. — Разумеется, это не касается шерифа. Если он собирает сведения о брате Руалде, то лишь исполняет свой долг. И в случае надобности он прибегает к опросу свидетелей. Я так понял, что сам брат Руалд даже не заикнулся тебе об этой истории. Если сам подозреваемый не проявляет беспокойства, то почему ты должен так за него тревожиться?
— Но, отец мой, я как раз об этом и хотел поговорить! — с пылом воскликнул Сулиен. — Я хочу снять с брата Руалда все подозрения. Только тогда о нем не надо будет тревожиться. Да, никто не может точно определить, кто эта женщина. Но я могу с полной уверенностью сказать, кем она не может быть. Я располагаю доказательством, что Дженерис, жена Руалда, находится в полном здравии, или, по крайней мере, находилась еще три недели назад!
