– То-то. И не перебивай… Всех касается. А то развели тут птичий базар, понимаешь. Продолжайте, Роман Мирославович.
– Спасибо. Да, так вот… Глаза убийца удаляет стамеской или ложкорезом, а головы отделяет от тела, скорее всего, обычной пилой. Была идея, что это делается, к примеру, саблей или палашом, но края раны не подтвердили эту догадку – слишком рваные и неровные.
– Так и куда ж мы дальше с этим добром? – снова спросили из зала, но голос тут же спохватился и добавил: – Прощения просим.
– Н-да, – с грустью усмехнулся в ответ Муромцев. – Это очень хороший вопрос. Весьма. По сути, направлений у нас, считай, что и нет, потому как и зацепок кот наплакал. Однако наука не стоит на месте и сильно помогает в сыскном деле. Вы слыхали, господа, про такого австрийского специалиста, как Зигмунд Фройд?
В зале кто-то заерзал, но своего знакомства с подозрительным австрийцем не подтвердил. Большинство же полицейских отрицательно покачали головами.
– Ну, это ничего страшного. В сущности, нам здесь нужна лишь небольшая часть его учения, которое гласит, что всякие действия людей, в особенности действия странные и девиантные, обусловлены травматичным опытом. Чаще всего в детском возрасте, но не обязательно только в нем. И из такого взгляда на вопрос у моих коллег родилось две версии касательно жизни и причин поведения нашего индивида. Первая версия: убийца происходит либо близко контактировал с некой религиозной общиной, возможно, сектой. Я слышал, что в округе есть такие – скопцы, прыгуны, хлысты.
– Да, всякие есть, – послышалось из зала, и нестройный гул голосов поддержал говорившего.
– Тихо! – тут же встрепенулся городской полицмейстер. – Загоготали опять. Данишкин… где ты там?
– Здесь, ваше высокоблагородие.
На ноги поднялся широкоплечий крепыш с круглыми щеками и лихо закрученными напомаженными усами. Он больше походил на циркового силача, чем на полицейского. Если бы не мундир, конечно.
– А ну-ка доложи, что у нас по Богоявленскому уезду.
– Так точно. Докладываю: были у нас тут сопуны. Их в народе так прозвали, потому что они сопели друг на друга во время молитвы. Вроде как кто-то там из них прочитал в одном из псалмов «окропиши мя иссопом»… Ну и пошло-поехало. Молились, сопели, скакали как оглашенные, окрестных крестьян к себе зазывали. Но плохого ничего не делали. В проступках каких не замечены, во вредительстве тоже. Да и в последнее время о них даже и не слыхать ничего. Тишина.
Муромцев кивнул:
– Надо проверить сопунов этих. А то мало ли, не ровен час, кто-то из них, кроме сопения, решил еще и «око за око» напрямую в жизнь воплощать.
– Слыхал, Данишкин? – спросил полковник Бубуш. – Теперь сопуны на твоей совести. Завтра же займись. К вечеру жду отчет.
– Так точно.
Здоровяк сел на место, а Роман Мирославович обвел всех полицейских взглядом и поинтересовался:
– Все? Больше никаких странных общин или сект в городе или в уездах нет? Может быть, были слухи или сообщения о каких-нибудь жестоких обрядах? Или непристойных? Или еще что-то странное?
В ответ только отрицательные покачивания десятков голов.
– Хорошо. Оставим тогда пока что версию о сектантах. Вторая мысль, которая появилась в связи с действиями убийцы: некое тайное общество, секретный клуб местной элиты, спиритическое сообщество, масонская ложа, в конце концов. Случается, что такие увлечения тоже приводят к весьма плачевным последствиям. Не исключено, что увлечение оккультизмом или некие тайные обряды оказали на нашего преступника свое пагубное действие.
– Хе-хе, – подал голос Симон Петрович и, прежде чем заговорить, отпил воды из стакана. – Так тайные общества, Роман Мирославович, на то и тайные, чтоб никто о них не знал. Ну, кроме участников, само собой. От себя могу сказать следующее: я вхож в Дворянское собрание и в городской клуб, а потому доподлинно знаю, что никаких масонов у нас нет. Ну разве что старый барон Шварценфельд. Так это он еще с юнкерской молодости в Москве все никак не набалуется – веса в обществе себе набивает. Только ему уже сто лет без малого, так что сильно сомневаюсь, что он способен на какие-то серьезные действия. Ну или сиделка с ним в сговоре. И доктор Ванадин, который его пользует уже лет двадцать, тоже. Но если хотите, отправлю к нему урядника – поинтересоваться.
– Буду признателен.
– Потом что еще? А! Есть в Энске кружок декадентской поэзии. Но это совершенно безвредное сборище. Там в основном студенты, молодежь. По-моему, даже несколько гимназистов ходят. Можно было бы их в «декабризме» заподозрить или какой другой крамоле, но у меня там внучка состоит – совершенно невинное дитя, – и, по ее рассказам, они там только стишки и читают друг другу. Одним вечером пишут, другим свою писанину друг другу зачитывают и вздыхают. Короче, какая-то романтическая ерунда. Собираются чаще всего в особняке Мосина – это глава нашей торговой гильдии, уважаемый человек.
– Хорошо, давайте поэтов оставим на потом, если появится дополнительное основание…
– И кто у нас там еще остался? О, точно. Кружок спиритистов у нас в городе есть. Как не быть? В конце концов, и до нас доходят новомодные веяния. Фотографические карточки, столоверчение, пузеля всякие.
– А известно, кто состоит в этом кружке спиритистов? – попытался вернуть мысли главного полицмейстера в нужное русло Муромцев.
– Коне-е-ечно! Я вам список могу хоть сегодня же прислать – там все имена известны. Жаль разочаровывать, Роман Мирославович, но в нашем городе либо совсем нет тайных обществ, либо нам ничего о них не ведомо.
– А как же князь Павлопосадский?
В первом ряду поднялся невысокий лысоватый мужчина с пенсне на носу. Это был помощник полковника Бубуша, Антон Никанорович Головин. Он вежливо чуть поклонился начальнику и, дождавшись его кивка, обратился к питерскому сыщику:
– Лет десять назад было у нас одно неприятное дело. Симон Петрович его, скорее всего, не помнит, так как еще не принял бразды правления. Это все при прошлом главе энской полиции было. Так вот. Дворянское собрание тогда возглавлял князь Павлопосадский. Уважаемый человек, потомственный дворянин… Но понемногу по городу ползли слухи, а затем уж и не до слухов стало – вся история на поверхность вылезла. В общем, непонятно из-за чего, но князь помешался, вообразил себя байроновским вампиром и решил создать скрытый орден Сатаны. Наружу все это непотребство вылезло, когда пропала молодая барышня – не помню сейчас ее имени, горничной работала. Она должна была поехать к матери, но так до нее и не добралась. Обеспокоенная родительница, само собой, заявила в полицию. Мы стали искать, опрашивать. И в итоге выяснилось, что в последний раз девушку видели входящей в особняк князя Павлопосадского. А когда стали его прислугу спрашивать, выяснилось, что откуда-то из подвалов периодически слышны крики. Ну мы, понятное дело, подвальные помещения обыскали, а там… Не хочется вспоминать. Жуть, что он там с этими несчастными творил, какие проводил опыты, ритуалы или бог его знает что еще. Я такое повидать и врагу не посоветую. В общем, арестовали мы его сиятельство. Но вы ж понимаете, имя, дворянская кровь, родство с семьей самого государя… В итоге суда так и не было, а самого князя определили в Охтымьевский монастырь.
– И что, он постриг принял? – с волнением спросил Роман Мирославович, изо всех сил стараясь не обольщаться. Такая давняя история могла быть никак не связана с текущим расследованием. Но уж больно жутко она звучала… прямо как отпиливание головы и выковыривание глаз ложкорезом.
Антон Никанорович отрицательно покачал головой, и его пенсне холодно блеснуло.
– Нет, что вы! Его рассудок после ареста окончательно повредился, и его сиятельство совершенно потерял связь с реальностью. Он вел себя как дикое животное, нападал на всех, кто к нему приближался. Так что, насколько я слышал, его в Охтымье держат в цепях где-то в подвалах. Чтоб не навредил никому. Ну и себе заодно.
– А что с его сторонниками? Ведь они должны быть, раз он создал какой-то орден.
