— Я говорю серьезно, папа.
Я посмотрел на свой дом. Солнце быстро садилось, освещая поля оранжевым светом. Рабы заводили коз в их загончики. Из зарослей на берегу реки неожиданно выскочили Диана с Метоном и устремились к дому.
— Лето — очень важное время в поместье. У меня есть планы — построить водяную мельницу, например…
— Поместьем может управлять Арат, папа. Для этого его здесь и держат. Ах, да, тебе он не нравится, но я еще не услышал о чем-нибудь подозрительном, из-за чего ему не следовало бы доверять. Перевези Вифанию и детей в город. Побудь со мной.
— В доме на Эсквилине? Он едва вместит нас всех.
— Там много комнат.
— Но недостаточно, чтобы Вифания и Менения вели раздельное хозяйство.
— Папа…
— Нет, тем более что сейчас время выборов, как ты мне напомнил, а я не хочу находиться в городе в то время, когда по улицам ходят толпы кандидатов со своими свитами и каждый рыботорговец на рынке считает себя значительной фигурой и разглагольствует по поводу Республики. Нет, спасибо. К тому же в этом месяце в городе очень жарко. Когда доживешь до моего, поймешь — кости научатся ненавидеть холод, а сердце не сможет переносить жару.
— Папа…
Я поднял руку и сделал суровое лицо, чтобы остановить его. Затем я смягчился и положил руку ему на колено.
— Ты хороший сын, Экон; ты специально ради меня проделал этот путь. Ты предлагаешь мне дом, который я передал тебе. Но я не вернусь в Рим. Не стоит беспокоиться — мне кажется, что Рим и сам меня найдет.
Мы спустились с холма, разбудили Билбона и отвели лошадей в конюшню. Я почувствовал, как с моих плеч свалился огромный груз. Убеждая себя в том, что причиной облегчения является вино, я тем не менее признавал, что вовремя доверился близкому человеку и высказал ему свои тревоги. Возможно, мне следовало послушать совета Экона; кто знает, какой бы путь уготовил мне Рок, если бы лето и осень я провел в Риме, а не в Этрурии? Но я не» тот человек, который задумывается над несбывшимся, особенно когда дело касается такого незначительного выбора, — более запутанные и неразрешимые загадки еще только готовились войти в мою жизнь.
Все обрадовались приезду Экона; я и не подозревал, насколько мои домашние были ошеломлены происшествием с Немо, пока Экон не снял эту напряженность. Диана уселась ему на колено и заставила качать ее. (Со смешанным чувством я осознал, что у него в двадцать семь лет могла бы быть дочь такого возраста и что вскоре мне следует ожидать появления внуков.) Метон выказывал одновременно и любопытство, и зависть при виде брата, на десять лет старше его; ведь он еще мальчик, а брат — взрослый мужчина. Несмотря на их разное происхождение и на разрыв в возрасте, они всегда легко ладили друг с другом. Вифания без всякого стеснения похвалила его прическу и модную бородку.
Билбон, охраняющий дом на Эсквилине вот уже много лет, немного потолстел, хотя его плечи были по-прежнему широкими, а кулаки напоминали кузнечные молоты. Диана принялась играть с его поседевшими рыжими бакенбардами, пока Вифания не осадила ее и не пригрозила, что Конгрион не даст ей меда с миндальными орехами.
Экон хотел уехать на следующее утро, но я уговорил его остаться на день. Я попросил его просмотреть хозяйственные записи Арата, которые он нашел безукоризненными, показал ему план водяной мельницы, и он внес в него несколько поправок. Когда мы прогуливались по двору, я показывал ему различные усовершенствования, которых не было в его прошлый визит, и обсуждал с ним план дальнейших работ.
Вечером Вифания сама приготовила простую еду, к которой Экон привык с ранних лет. С тех пор его вкусы несколько утончились, но он похвалил, хотя бы и из вежливости, блюда из чечевицы и ячменя. После ужина рабы вынесли подушки в атрий, и вся семья уселась кругом, чтобы посмотреть на звезды. Мы попросили Вифанию спеть египетскую песню ее детства, и под звуки ее пения Метон и Диана уснули. Мы же сидели дальше под безлунным небом, и по настоянию Вифании Экон поведал нам о своей жизни в городе вместе с молодой женой. Я сидел молча и радовался его рассказу.
Позже Вифания разбудила Метона и приказала ему идти спать в свою комнату, а сама подняла и унесла Диану, оставив нас с Эконом одних.
— Папа, — сказал он, — когда я вернусь в город, я попытаюсь разузнать, насколько это возможно, о планах Катилины и Целия. Секретно, конечно же.
— Не связывайся с опасностью.
Он пожал плечами, и я узнал свой характерный жест.
— Любопытный человек в Риме всегда подвергается опасности, папа. Ты и сам знаешь.
— Даже если так…
— Я не могу спокойно смотреть, как вокруг тебя что-то затевается и как тебя стараются втащить в сомнительное предприятие. Эти люди — которые подкинули безглавое тело — они не остановятся ни перед чем.
— Потому у меня и не остается никакого выбора — только подчиниться их требованиям. Человек, окруженный огнем, не должен бесцельно метаться внутри него. Нужно смело ринуться в огонь и выйти по ту сторону. Это единственный способ остаться в живых.
— И где же ты тогда окажешься?
Я глубоко вздохнул, внимательно посмотрел на звезды и промолчал. Экон не требовал ответа.
Так прошел последний день июня. Наступили календы квинтилия,[2] и рано утром Экон вместе с Билбоном отправился домой, в Рим. Я проводил их до Кассиановой дороги и смотрел им вслед, пока они не превратились в две точки — черную и белую — на пыльном горизонте, который уже начинал плавиться от жары.
В день отъезда Экона я всерьез взялся за строительство водяной мельницы. Арат, обладающий большими практическими познаниями, нежели я, просмотрел мои планы и сказал, что они вполне сносны; на самом деле я тайно порадовался, увидев, что он удивился. Он позвал рабов, умеющих работать по дереву, и приказал им делать различные части от мельницы.
Тем временем мы с Аратом осмотрели выбранное мной место, измерили глубину и ширину реки. Сначала я думал, что нужно будет перегородить небольшой участок реки, но потом понял, что можно отвести поток, выкопав канал на моей стороне. Таким образом, я не причиню беспокойства своему соседу Публию, только лишь немного замучу ему воду. Но рабыни не будут жаловаться, в этом я был уверен, мне самому были ни к чему распри между рабами. Предстояло еще судебное разбирательство — кто имеет первоочередное право распоряжаться рекой. Оно могло затянуться на месяцы и даже годы, а я вовсе не хотел затягивать строительство мельницы. Возможно, если я предложу Публию пользоваться мельницей, он не будет протестовать против моего проекта; конечно же, он увидит, что это и ему пойдет на пользу. Я убеждал вести себя благоразумно и доброжелательно, собираясь посетить Публия Клавдия.
Наши владения не соединялись никакой дорогой. Чтобы добраться до его дома, нужно было проехать по Кассиановой дороге к северу, объехать поместье Мания Клавдия и только потом вернуться обратно на юг. Переправиться через реку при наших прохладных отношениях казалось мне проявлением наглости, но другого пути не было. Я решил взять с собой Арата и одного из полевых рабов — самого сильного и высокого, на случай непредвиденных обстоятельств. Метона я оставил дома и попросил его вместо Арата наблюдать за рабами, ремонтировавшими кусок стены. Он поворчал, что его бросают одного, но видно было, что он очень доволен своим важным поручением.
Мы выехали сразу же после полудня. Летом многие сельские жители отдыхают в эти часы, спасаясь от жары в тени, и я надеялся, что застану Публия сытым после обеда и немного навеселе после выпитого вина. Я бы тогда подошел к нему с протянутой для приветствия рукой, как сосед к соседу. Пусть наши рабы немного поссорились возле реки, но, как следовало из рассказа Конгриона, сам Публий не высказывал никаких особых угроз в мой адрес на семейном собрании. Возможно, мы договоримся и избежим неприятностей в дальнейшем.
Вот так на меня подействовал приезд Экона — прогнал прочь беспокойство и привел меня в добродушное состояние.
Мы переправились через реку и поднялись на холм. Когда мы ехали среди полей, я видел, как здесь и там под деревьями отдыхают рабы. Они удивленно смотрели на меня, но никто из них даже слова не сказал.
Поместье было гораздо в худшем состоянии, чем мне казалось раньше. С моего наблюдательного пункта оно выглядело идиллическим уголком, но на таком расстоянии не разглядеть ни покосившегося сарая из гнилых досок, ни пораженных какой-то болезнью деревьев в саду. Трава вокруг нас была очень высокая и уже не годилась на сено. Она шелестела под копытами лошадей, и из нее выпрыгивали кузнечики и стрекочущие цикады. Арат пощелкал языком, неодобрительно рассматривая загоны для скота.
— Одно дело, когда в городе видишь такую грязь — ведь там миллион жителей. Кто будет там каждый день убираться? Но в сельской местности все должно содержаться в чистоте и порядке. Если у человека достаточно рабов, ничто не может оправдать такой беспорядок.
