Джордж, хмурясь, неторопливо шел ей навстречу.
— Неужели я теперь не буду видеть вас без этих отродий?
— Джордж! Не говорите так о ваших кузенах.
— Разве это неправда? Они ходят за вами по пятам с тех пор, как вы привезли их домой. А мама серьезно настроена сделать из вас служанку. Вы ведь знаете об этом, не правда ли?
— Я уже люблю этих детей, — пробормотала Фанни, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. Его лоб был слегка нахмурен, а карие глаза были слишком яркими, почти лихорадочными.
— Пойдемте погуляем. Давайте пойдем лесом на другую сторону озера.
— Не сейчас, Джордж.
— Но следующего раза уже никогда не будет. Я почти не вижу вас. Вы такая хорошенькая, Фанни. Я бы хотел… — его пальцы были на вороте ее платья.
— Джордж! — она рванулась назад. — Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне!
Он тут же раскаялся. Теперь его глаза стали тусклыми. Он вдруг стал выглядеть на годы моложе, настоящим школьником-переростком.
— Я сожалею. Я не хотел сделать вам больно. Но Амелия сказала, что вы ведете себя так, как если бы влюбились за время своего путешествия в Лондон.
— Амелия дразнит вас, — возмущенно сказала Фанни.
— Да? Да, я так и подумал. — Джордж провел рукой по лбу. — Вы должны любить только меня, Фанни. Я не позволил бы… не позволил бы…
— Джордж, дорогой, разве вам не нора отдохнуть? Вы же знаете, доктор сказал, что вы должны отдыхать после полудня каждый день.
— Да, полагаю, пора. У меня начала болеть голова. Разрешите мне пройти рядом с вами, Фанни. Я обещаю не прикасаться к вам. Но не позволяйте этим отродьям занимать все ваше время. Если они будут делать это…
— Что тогда произойдет? — спросила, улыбаясь, Фанни.
— Вы знаете, как я получил эту рану? Этот казак размахивал своей саблей, как дьявол. Но я мог пользоваться шпагой. Я и сейчас могу. Моя правая рука не повреждена. Я был лучшим фехтовальщиком в полку, вы знали об этом? Вы такая хорошенькая, Фанни. Никто из девушек, бывавших на полковых балах, не годится вам и в подметки.
— Входите, — сказала Фанни с неловкостью. — Жаркое солнце…
— Да, да, я иду. Когда у меня прекратятся эти ночные кошмары, я буду в полном порядке. Вы будете терпеливы, не так ли, Фанни?
— Конечно, — пообещала Фанни. Что еще можно было сказать?
В комнате леди Арабеллы шторы были задернуты от солнца, так как почтенная дама любила теплый подводный сумрак. Нолли стояла, завороженно разглядывая пустую птичью клетку.
Маркус удовлетворенно запихивал сладости в рот, но Нолли держала свои в руке нетронутыми.
— Где птица? — страстно допытывалась она.
— Она умерла, моя дорогая малышка. Я говорила тебе. Кажется, ей было девяносто пять лет. И у нее был такой плохой характер. Хотя я была ужасно расстроена, я также испытала некоторое облегчение, найдя ее однажды утром лежащей на дне клетки. Фанни, эти дети очаровательны. Мальчик еще крошка, но эта, ее вопросы… — леди Арабелла с удовольствием покачала головой. — О, я буду иногда проводить с ней время. Посмотрите на эти ясные глаза. Они собираются подмечать все.
— Вы солгали мне, — сказала Нолли, поворачиваясь к ней. — Эта птица умерла не в своей клетке. Она была в дымоходе.
Леди Арабелла поморгала и изумленно уставилась на нее.
— О, нет, любовь моя. Ты говоришь о белой птице, которая все мечется, мечется и не может вырваться. Не о моем неряшливом Бонн. Он-то был здесь, это уж точно. Он не стал бы лазить вверх и вниз но дымоходам. У него было слишком много здравого смысла. Нет, это была белая…
— Бабушка Арабелла! — резко прервала Фанни. — Не надо!
— Не надо! — Глаза с тяжелыми веками с изумлением посмотрели на Фанни. — Вы предполагаете, что я не могу рассказать этому ребенку историю?
— Не эту.
— Потому что эта птица сегодня утром упала вниз из дымохода, — категорично заявила Нолли. — Дора вынесла ее прочь на совке.
Леди Арабелла наклонилась вперед, ее щеки порозовели.
— Нет! Белая? В вашей комнате? Но что это означает?
— Это был скворец, — сказала Фанни. — Он был черный. Дора столкнула его вниз, когда пыталась разжечь огонь. Он, должно быть, попал там в ловушку зимой. Это ничего не значит. И я действительно не хочу, чтобы вы рассказывали детям такие вещи.
— Так вот почему я не должна рассказывать им истории. Вам я много их рассказывала, когда вы были в таком возрасте, не так ли? И вам они правились. Вам хотелось еще. Кроме того, что это за новости? Неужели вы теперь устанавливаете в этом доме порядки?
— Конечно же нет, бабушка. Но Нолли уже… Фанни посмотрела на пылающее оскорбленное лицо леди Арабеллы и подумала, к чему же все это привело. Рассказывать истории было слабостью старой леди, ее нельзя было останавливать. А в Нолли уже были посеяны семена страха. Она теперь мрачно размышляла над пустой птичьей клеткой и воображала, что слышала что-то ночью.
Однако то, что она слышала ночью, произошло до того, как она услышала эту утомительную жуткую легенду.
— Не могли бы они поиграть с Людвигом? — предложила Фанни.
— Людвиг! В его-то возрасте! Какой ему интерес возиться с детьми? Он скрипит от ревматизма, так же как и я. Но я придумала! — леди Арабелла внезапно хлопнула своими пухлыми руками. — Мы будем играть в «спрячь наперсток». По крайней мере в эту игру мы можем играть все вместе. Кто будет первым? Маркус, конечно. Он самый маленький. А мы, девочки, уходим в спальню, пока он не найдет подходящее место, чтобы спрятать его. Ты понял, дорогой? — старая леди вложила серебряный наперсток в липкую ручку Маркуса. — Малыш, малыш, ты уже весь в сахаре. Мы будем очень умными и выследим тебя. Теперь я открою тебе один секрет. Все смотрят под часами, по никто не ищет в моей рабочей корзинке. Позови нас, когда будешь готов. Поторопись.
Начиная улыбаться, Маркус лукаво оглядел комнату. Леди Арабелла поступила умно, придумав нечто, что он мог делать сам, чтобы Нолли не захватывала лидерство. Без сомнения, она и сама могла становиться большим ребенком и с головой погружаться в любую игру. По крайней мере, в этой игре не было ловушек или неожиданных потрясений.
Нолли была слегка обескуражена тем, что не ее выбрали первой прятать наперсток, но, когда Маркус позвал, она позабыла о том, что собиралась дуться и с готовностью кинулась в комнату.
Это была такая беспорядочная комната, было почти невозможно найти в ней что-нибудь, если это было хорошо спрятано. Диванные подушки были разбросаны, скатерти подняты, вазы перевернуты вверх дном. Нолли опустошила коробочку для шпилек леди Арабеллы, обнаружив завораживающую коллекцию пуговиц, клочков фальшивых волос, булавок и разрозненных бусинок. Леди Арабелла была убеждена, что Людвиг, выглядевший очень обеспокоенным, сидит на наперстке, а Маркус взрывался смехом на ее гримасы. Нолли поднимала ковры и трясла занавески.
— Он слишком умен, твой маленький братец, — прохрипела леди Арабелла. — Я думаю, он волшебник. Ну так во что же превращен этот наперсток? Как я буду шить сегодня вечером? — Она суетилась кругом, заглядывала в одни и те же места но два раза, опускалась па четвереньки, чтобы заглянуть под софу и кресла.
— Он выше, — задыхаясь, проговорил Маркус. — Он не на полу, бабушка Арабелла.
— Тогда он па столе. Или на бюро. Или на каминной полке. Фанни, что вы делаете? Положите это!
Фанни остановилась в удивлении, с подушечкой для иголок и булавок в руках. Она подумала, что подбитая верхняя часть ее поднимается и открывает, возможно, маленькую рабочую шкатулку. Но переход от веселья в голосе леди Арабеллы к резкой команде заставил ее замереть.
— Она полна булавок, вы только уколетесь. — Леди Арабелла наблюдала, как Фанни, несколько ошеломленно, поставила подушечку для булавок обратно на маленький столик в углу. Затем она сказала изменившимся, усталым голосом: — Ну что же, Маркус, ты слишком умен для нас. Мы сдаемся. Где же тайник?
— Вот он, бабушка Арабелла! — торжествующе крикнул малыш, доставая наперсток из кармана своей курточки.
— Ты играл нечестно, нечестно! — закричала Нолли. — Тебе нельзя было прятать его на себе. Правда, он играл нечестно, бабушка Арабелла?
— Он еще очень маленький, — сказал старая леди. — А я вдруг почувствовала, что очень устала. Приходите ко мне завтра снова. А теперь уходите!
Утром, когда из деревенского почтового отделения, как обычно, принесли почту, дядя Эдгар послал за Фанни, велев прийти к нему в библиотеку.
В руках он держал письмо. Он выглядел изумленным и, как подумала Фанни, обеспокоенным.
— Фанни, этот молодой человек, который сопровождал детей из Тильбюри — как, вы говорили, его зовут?
Сердце Фанни сделало резкий скачок. Неужели Адам написал, чтобы сообщить, что он собирается приехать па пустоши? Написал самому дяде Эдгару? Или, может быть, чтобы разузнать о детях и Чинг Мей?
— Его звали Адам Марш, дядя Эдгар.
— И он действительно был респектабельным молодым человеком?
