Хиро очень надеялся, что полиция не станет слишком рьяно расследовать это преступление.
— Прошу простить мне мою бесцеремонность, — сказал отец Матео, — но нам бы укрыться от дождя.
Вместе они дошли до моста, ведущего к дороге Марутамати. Там Акира с Казу повернули в сторону богатого жилого квартала, где располагался императорский дворец и сегунат, а Хиро с отцом Матео перешли мост и направились домой.
Когда они прошли мимо храма Окдзаси, отец Матео спросил:
— Как думаешь, Казу в безопасности? Похоже, Акира ему верит, но самураи часто скрывают свои мысли.
— Казу сможет о себе позаботиться, — сказал Хиро.
— Кстати, откуда у него синяки? И этот запах…
— Сакэ, — сказал Хиро, — смешанное с тем, чем оно стало спустя несколько часов.
— А синяки?
Хиро пожал плечами. Всякий синоби знал, как можно нанести раны самому себе, но Хиро не смог бы этого объяснить, не раскрыв того, что Казу был не просто обычным человеком из провинции Ига.
Кроме того, не все повреждения Казу выглядели так, будто он нанес их себе сам. Не каждый мужчина сможет разбить себе губу или поставить такой фингал. Казу, должно быть, попросил кого-то помочь ему, но Хиро не знал, кому молодой человек смог бы настолько доверять.
Внезапно в голове Хиро возникло одно имя. Это казалось абсурдным, но Хиро знал, что не ошибся. Он покачал головой и улыбнулся, однако его выражение быстро сошло на нет, когда он увидел, кто стоял на дороге напротив дома отца Матео.
Незнакомец носил темно-коричневую рясу и плетеные сандалии. Лысую голову покрывала седая щетина. Он стоял на улице, держа под уздцы тощего каштанового мерина и лоснящегося черного жеребца, который месил копытами грязь, словно от нетерпения.
На коричневой лошадке примостилось простенькое седло и уздечка из веревки, в то время как на жеребце красовалась дорогая кожаная сбруя и заграничная узда с серебряными кольцами.
Отец Матео на мгновение помедлил, а потом поспешил к лошади.
— Самураи не бегают, — пробормотал Хиро и увеличил длину шага, чтобы поспеть за священником.
Отец Матео замедлил шаг, нервно махнув в сторону жеребца.
— Это конь отца Вилелы.
— Тот, который черный?
Произнеся эти слова, Хиро понял, что его отношение к священникам изменилось. Два года назад он решил бы, что такая лошадь принадлежит богатому чужеземцу, однако аскетичный образ жизни отца Матео внес свои коррективы. Теперь синоби считал странным, что священник-иезуит ездит на столь дорогом жеребце.
Отец Матео уловил удивление в голосе Хиро.
— Это подарок сёгуна.
— Интересно.
Хиро скрыл свою обеспокоенность за обыденностью тона. Отец Вилела никогда прежде не приезжал к иезуиту.
Отец Матео пробежал рукой по своим каштановым волосам.
— Наверное, привез какие-то новости из Португалии.
Слуга в коричневой рясе поклонился, но глаз от земли не поднял. Отец Матео поклонился в ответ, однако сделал это, не останавливаясь.
Обычно соблюдение иезуитом японского этикета сопровождалось удовлетворенным кивком Хиро, но страх на лице отца Матео стер удовлетворение синоби напрочь. У иезуита в Португалии осталась семья и друзья. Новости приходили не часто, и только трагические вести могли привести к персональному визиту отца Вилелы.
Отец Матео скинул сандалии и поспешил в дом. Хиро последовал за ним, настороженный и полный тревоги. Отец Матео еще не овладел навыком скрывать эмоции в трудных ситуациях, и в такие эмоциональные моменты Хиро испытывал неловкость.
* * *
Синоби видел Гаспара Вилелу лишь однажды, да и то с определенного расстояния, но облаченного в кимоно иезуита узнал сразу же.
Если не обращать внимания на внешность и деревянный крест, висящий на гуди, отец Вилела вполне мог сойти за самурая. Его волосы были настолько темными, что даже японец не назвал бы их каштановыми. Одевался он как самурай, брил голову и завязывал аккуратный узел на макушке. Между глубоко посаженных карих глаз пристроился крючковатый нос, а губы сложились в суровые, но безучастные линии.
Хиро очень бы хотелось, чтобы отец Матео тоже выглядел как самурай.
Отец Вилела поклонился, но не встал. Хиро с отцом Матео вернули приветствие и присоединились к вышестоящему иезуиту у очага.
— Матео, — обратился к священнику отец Вилела, — надеюсь, ты не против, что я тебя дождался.
Он говорил на японском, несомненно в знак уважения к присутствию Хиро. Синоби решил, что это тоже весьма интересно.
— Конечно нет, — ответил отец Матео. — Ваш визит для меня большая честь.
— И несомненно он привел тебя в замешательство. — Суровость отца Вилелы растаяла в его улыбке. — Тебе удобно в этом доме? Теперь, побывав здесь, я думаю, что он довольно мал.
— У меня есть все необходимое, мои прихожане ценят скоромность дома.
Отец Вилела кивнул:
— Если тебя это устраивает, то и меня тоже.
Глядя на иезуита, Хиро задумался (уже не в первый раз), почему клиент самурай нанял Ига-рю защищать Матео, а не Гаспара Вилелу. Оба приехали из Португалии, и Вилела был, без сомнений, гораздо важнее для церкви.
Хиро не была известна личность нанимателя, и о его мотивах он догадаться тоже не мог, но причина, по которой был выбран отец Матео, лежала далеко за пределами католической веры.
Как и всегда, Хиро постарался забыть этот вопрос, как только он появился у него на уме. Пока наниматель платит по счетам, синоби будет следовать данным ему указаниям, а человек, настоявший на охране отца Матео, платил вовремя и весьма прилично.
— Могу я предложить вам чай или пирожные?
Отец Матео поискал глазами Ану.
— Твоя служанка уже предлагала, когда я прибыл, — ответил отец Вилела, словно читая мысли иезуита. — Но, к сожалению, я приехал ненадолго, чтобы можно было насладиться твоим гостеприимством.
— Есть новости из Португалии?
Отец Матео снова провел рукой по волосам, но на этот раз покраснел от стыда и опустил ладонь на колено.
Хиро с удовлетворением заметил его смущение. По крайней мере, священник запомнил, что в Японии нервозность — признак слабости.
— В последнее время новостей не было. — Отец Вилела покачал головой, словно его удивил этот вопрос. Почти сразу его глаза распахнулись от понимания. — Ты решил, что я принес плохие вести из дома? Нет, я пришел не за этим.
Отец Матео облегченно вздохнул, но тон, каким отец Вилела произнес последние слова, был очень похож на то, как самураи выражают недовольство. Хиро приготовился услышать неприятные новости.
— Миёси Акира сегодня утром отправил мне сообщение, — сказал отец Вилела.
— Акира — христианин? — отпрянул от неожиданности отец Матео.
— Нет, — ответил отец Вилела, — хотя несколько высокопоставленных членов его клана приняли нашу веру. Акира выразил недовольство вашим обращением с прислугой сёгуна.
У отца Матео отпала челюсть.
— Уверяю вас, мы ни с кем плохо не обращались.
Он взглянул на Хиро в поисках поддержки.
— Наоборот. — Сейчас отец Вилела походил на самурая больше, чем когда бы то ни было. — Вы слишком хорошо с ними обращались. В добавление к сказанному, Миёси-сан выразил недовольство твоим заявлением, что христианство доступно для простолюдинов.
На лицо Вилелы набежало подобие улыбки, которая тут же исчезла.
— Он обвиняет тебя в том, что ты веришь, будто бы все люди равны.
— Все люди равны перед Господом, — ответил отец Матео. — Мне стоит убеждать их в обратном?
— Японцы народ сложный, со своими замысловатыми социальными правилами. Здесь нам удалось зайти довольно далеко, но этот прогресс должен соответствовать японским обычаям. Отец Ксавье оставил довольно четкие указания — мы можем спорить с японцами только по жизненно-важным вопросам.
— Равенство перед Господом — жизненно-важный вопрос, — в голосе отца Матео послышалась напряженность.
Отец Вилела поднял руку, словно родитель, успокаивающий свое дитя.
— Его обидело то, как ты это сказал. Тебе нужно научиться говорить правду иным способом. Самураи не хотят слышать о том, что слуги равны благородным людям.
— Я не променяю истину на невежливость самурая. — Отец Матео говорил миролюбиво, но сдерживал себя уже с трудом. Хиро редко, если вообще когда-либо, видел священника таким разозленным. — Никто не заслуживает жестокого обращения только потому, что родился не в той семье.
— Я не прошу о жестоком отношении к кому бы то ни было, — спокойным, словно полуночный пруд, голосом сказал отец Вилела, — просто помни о том, что ты говоришь не только от своего имени.
— Я говорю от имени тех, кто не может говорить за себя.
— И как ты поможешь их чаяниям, если их же господа ополчатся против нас?
