Неторопливо обойдя конторку, он встал перед Бестужевым и, с претензиями на величавость скрестив руки на груди прямо-таки наполеоновским жестом, какое-то время разглядывал Бестужева, словно энтомолог, с сознанием собственного превосходства созерцающий в лупу редкостное насекомое. Двое его сообщников (а как их еще в данной ситуации прикажете именовать?) встали по бокам Бестужева, будто конвойные в суде. Однако эта компания, Бестужев все больше убеждался в первоначальном мнении, никак не могла представлять закон и порядок…
— Ну что, прыткий молодчик? — солидным басом произнес верзила. — Не надоело еще шмыгать по Вене под носом у занятых людей?
— Простите? — недоумевающе пожав плечами, сказал Бестужев. — Здесь определенно какая-то ошибка, я коммерсант из…
— Ври больше, — отрезал верзила. — Из тебя такой же коммерсант, как из меня балерина. Франтик, светский хлыщ, щеголь… На кой черт тебе понадобился телеспектроскоп, проныра? Ну-ка, живо отвечай, пока я тебе башку не пробил…
Вот как? Этот субъект, изволите ли видеть, без малейшей запинки, привычно произнес название не самого простого электрического аппарата… Профессор Клейнберг упоминал о каком-то мрачном верзиле, прикидывавшемся то ли журналистом, то ли торговым агентом… описание внешности в общем соответствует, верзила изрядной мрачности, и не похож ни на репортера, ни на коммерсанта…
— Вы меня ни с кем не путаете? — любезно осведомился Бестужев. — Право же…
Верзила тут же его прервал:
— Хватит, молодчик! Врать нужно уметь, а ты как раз не умеешь. Не ожидал на нас тут наткнуться, а? А чего же ты еще хотел, если вынюхиваешь насчет телеспектроскопа?
— Насчет чего?
Верзила вздохнул тяжко, удрученно:
— Не надо считать других дурней себя… За тобой следили, приятель, и достаточно давно. По какому-то совпадению ты болтался исключительно в тех местах, где могли что-то знать о Штепанеке… да мы и сейчас в одном из таких мест. Ты о нем и его аппарате расспрашивал самых разных людей…
Бестужев решил изменить тактику.
— Допустим! — воскликнул он с нескрываемым возмущением. — Ну и что? Я совершил какое-то преступление? По какому праву вы вообще меня задерживаете?
— Да вот по этому самому, — ухмыльнулся верзила.
И, извлекши «бульдог», чуть задрал дулом подбородок Бестужеву, глядя в глаза с неприкрытой угрозой. Бестужев прекрасно видел, что столкнулся с субъектами, способными убить человека, без промедления и колебания. Такой уж у них у всех был вид. Насмотрелся подобных, не раз выпадал случай…
Убрав револьвер, верзила осведомился:
— Убедительно, право, выглядит?
— Пожалуй, — вынужден был признать Бестужев.
— То-то, — удовлетворенно хмыкнул его собеседник. — Будь уверен, молодчик, если понадобится, мы тебя пристукнем тут же…
Конвоир слева проворчал:
— Для начала, чтобы понял, что с ним не шутят, неплохо было бы пару раз дать по морде…
Это было высказано на чистейшем французском. «Весьма даже интересно, — подумал Бестужев. — В игре неведомо откуда оказались французы. Что, Дузьем бюро[4] тоже заинтересовалось? Или это кто-то другой?»
— Насилие должно быть оправданным, — наставительно ответил главарь. — Пора бы знать. Если он окажется достаточно умным и все поймет, к чему бить?
Чтобы прояснить ситуацию, Бестужев живо ответил на французском:
— Ах, так вы из Франции, господа? Ездите в такую даль, чтобы избавлять неудачников от бумажников и часов?
— Заткнись, болван, — с явным неудовольствием сказал главарь. — Твоим паршивым бумажником никто не интересуется. Перед тобой, скотина, люди идеи — анархисты. Читаешь газеты?
— Частенько, — сказал Бестужев.
Снова сложив руки на груди — Наполеон, ага! — главарь произнес с расстановкой, не без гордости:
— Я — Луи Гравашоль. В газетах обо мне иногда пописывают…
Оба его сообщника расхохотались, словно услышали хорошую шутку. Гравашоль с непроницаемым лицом задрал подбородок. «Ну конечно, — подумал Бестужев, — позер невероятный, как и большинство его собратьев по всей Европе…»
Забавно, но в первый миг он ощутил не тревогу, а самый натуральный охотничий азарт, полицейские привычки моментально проснулись, как у любого другого на его месте, независимо от страны, которую он представлял…
— Слышали обо мне? — спросил Гравашоль.
— Немало, — кивнул Бестужев.
Он нисколечко не лгал. И его профессия была тут ни при чем — о Гравашоле давно и часто и подробно писали газеты всей Европы, так что и мирные обыватели были прекрасно осведомлены об этой жутковатой фигуре. Луи Гравашоль, самый знаменитый французский анархист. Подкладывал бомбы в полицейские префектуры и другие государственные учреждения, грабил банки, совершал покушения на сановников, поджигал и рушил, не раз без зазрения совести устраивал перестрелки с полицейскими агентами чуть ли не в центре Парижа. Именно он первым придумал совершать налеты на банки и устраивать террористические акты с помощью автомобилей, на которых молниеносно прибывал к месту «экса» и столь же быстро скрывался. В полиции любой европейской страны, включая и Россию, на него на всякий случай заведены розыскные дела — подобные пташки совершают самые неожиданные перелеты и могут объявиться где угодно. По достоверным сведениям, сам президент Французской республики твердо обещал тем, кто непосредственно изловит Гравашоля, ордена Почетного Легиона не самой низшей степени. Человеческих жизней на счету этого субъекта…
— Ну? — насмешливо спросил Гравашоль. — Судя по вашему лицу, франтик, вы теперь представляете, с кем связались?
— Конечно, Луи, — фыркнул конвоир справа. — Видишь, как его испугом прошибло? Пискнуть боится…
Этот скот и не предполагал, что Бестужев сейчас не от страха оцепенел, а, наоборот, в течение нескольких секунд обдумывал возможные действия. Никак нельзя сказать, что вступить в схватку было бы смертельным риском. Риск, конечно, был, но, можно сказать, рутинный — за время его службы выпадали переделки и опаснее…
Эти самонадеянные господа даже не озаботились его обыскать, так что браунинг пребывал на прежнем месте, в потайном кармане слева. Все трое давным-давно спрятали оружие, Гравашоль к тому же стоит, скрестивши руки, а потому, если начнется пляска, неминуемо потеряет драгоценные секунды…
Даже не оборачиваясь к тому, что слева, лишь держа его краешком глаза — набалдашником трости по горлу. Одновременно пакет с акварелями летит в лицо Гравашолю. Того, что справа — каблуком по голени, локтем в лицо… Браунинг будет выхвачен раньше, чем Гравашоль опомнится и сможет извлечь свою пушку. Эти двое будут справляться с болью и ошеломлением не менее минуты… Четвертый, если услышит шум и выскочит, получит пулю без промедления… Живым, собственно, следует брать одного Гравашоля, не награды ради, конечно, а как человека, который знает о деятельности своей организации практически все…
План вполне реальный… но дальше-то что? Это в России достаточно открыть городовому свое инкогнито, чтобы моментально получить самое активное содействие. Рядовому австрийскому «хохлатому»[5] наверняка придется долго объяснять, кто такой Гравашоль и почему следует немедленно уведомить тайную полицию, — при том что раскрывать свои инкогнито Бестужеву категорически не следует. Но даже если он останется при вымышленном имени, все равно, получится ненужная огласка — надо же, коммерсант Готлиб Краузе в одиночку разделался с группой опаснейших французских анархистов и захватил их главаря! Придется долго торчать в полиции, давать объяснения, подписывать протоколы, теряя драгоценное время, отведенное на главную миссию. А тем временем, скорее рано, чем поздно, появятся люди гораздо более серьезные, нежели простой комиссар из полицейского управления и, тут и думать нечего, заинтересуются означенным коммерсантом, герром Краузе, российским немцем: почему носит при себе браунинг, странствуя не по разбойничьим глухим лесам, а по блестящей Вене, отчего оказался так проворен и ловок, что справился в одиночку с этой бандой… Любой мало-мальски толковый сотрудник тайной полиции прямо-таки обязан будет присмотреться к лихому иностранному коммерсанту.
Бестужеву, разумеется, при таком обороте дел не грозят ни тюрьма, ни суд, но он будет безнадежно засвечен, и о поручении, с которым его послали, придется забыть, убраться потихонечку из Вены, а это категорически невозможно.
Все это пронеслось у него в голове в считанные секунды, и он не без сожаления отказался от бравой внезапной атаки. Пусть уж погуляет на свободе, каналья этакая, аппарат Штепанека гораздо важнее сейчас…
— Господа! — воскликнул он с видом крайнего изумления. — Вы меня совершенно запутали, я ничего не понимаю… Зачем вам аппарат Штепанека?
