Когда Тюльпанов закончил, следователь облизнул белесым языком толстые губы и медленно повторил:
– Акушерка из нигилисток? Свихнувшийся студент? Купчина-сумасброд? Так-так…
Ижицын вскочил со стула, забегал по комнате, взъерошил волосы, чем нанес непоправимый ущерб идеальному пробору.
– Превосходно! – вскричал он, остановившись перед Анисием. – Я очень рад, что вы, Тюльпанов, решились откровенно со мной сотрудничать. Какие могут быть тайны между своими, ведь одно дело делаем!
У Анисия по сердцу пробежал противный холодок – ой, зря проболтался. А следователя уж было не остановить:
– Что ж, попробуем. Мясников я, конечно, все равно арестую, но пусть пока посидят. Обработаем сначала ваших «медиков».
– Как это «обработаем»? – запаниковал Анисий, вспомнив милосердного брата и докторшу. – «Колбаской» что ли?
– Нет, с этой публикой надо по-другому.
Следователь немного подумал, сам себе кивнул и изложил новый план действий:
– Стало быть, действовать будем так. С образованными, Тюльпанов, своя метода. От образования в человеке душа размягчается, становится чувствительной. Если наш брюхорез – человек из общества, то это оборотень: днем он обычный, как все, а ночью, в момент преступного исступления, в него как бы бес вселяется. На этом и сыграем. Я возьму их, голубчиков, когда они обычные, и предъявлю им дело рук оборотня. Посмотрим, выдержит ли их чувствительность этой картины. Уверен, что виновный сломается. Увидит при свете дня, какие дела его другое «я» творит, и выдаст себя, непременно выдаст. Тут, Тюльпанов, психология. Решено. Проводим следственный эксперимент.
Анисию почему-то вдруг вспомнилось, как маменька в детстве рассказывала сказку, жалобно причитая за Петю-Петушка: «Несет меня лиса за синие леса, за высокие горы, во глубокие норы…»
Шеф, Эраст Петрович, плохи дела-то, совсем плохи.
* * *
В подготовке «следственного эксперимента» Анисий не участвовал. Засел в кабинете Захарова и, чтобы не думать про допущенную оплошность, стал читал лежавшую на столе газету – все подряд, без разбору.
«Московские ведомости» сего 6 (18) апреля сообщали следующее:
Окончание строительства Эйфелевой башни
Париж. Агентство Рейтер сообщает, что здесь наконец достроено гигантское и совершенно бесполезное сооружение из чугунных палок, которым французы хотят удивить посетителей Пятнадцатой всемирной выставки. Эта опасная затея вызывает законное беспокойство парижских жителей. Можно ли допускать, чтобы над Парижем торчала какая-то бесконечная фабричная труба, принижая своею смешною высотой все дивные монументы столицы? Опытные инженеры выражают сомнение в том, что такая высокая и относительно тонкая постройка, возведенная на основании втрое меньшем ее вышины, способна устоять под напором ветра.
Дуэль на саблях
Рим. Вся Италия обсуждает дуэль, состоявшуюся между генералом Андреотти и Кавалло. В своей речи, произнесенной на прошлой неделе перед ветеранами сражения при Сольферино, генерал Андреотти выразил беспокойство по поводу еврейского засилия в газетном и издательском мире Европы. Депутат Кавалло, по происхождению иудей, счел себя оскорбленным этим совершенно справедливым утверждением и, выступая в парламенте, обозвал генерала «сицилийским ослом», в результате чего и состоялась дуэль. На второй схватке Андреотти был легко ранен саблей в плечо, после чего дуэль прекратилась. Противники обменялись рукопожатиями.
Болезнь министра
С. – Петербург. Заболевшему на днях воспалением легких министру путей сообщения несколько лучше: болей в груди нет. Прошлую ночь больной провел спокойно. Сознание вполне сохраняется.
Анисий прочел и рекламы: про освежающую глицериновую пудру, про мазь для калош, про новейшие складные кровати и антиникотиновые мундштуки. Охваченный странной апатией, долго изучал картинку с подписью:
Привилегированный безвонный пудр-клозет системы инженер-механика С.Тимоховича. Дешев, удовлетворяет всем правилам гигиены, может помещаться в любой жилой комнате. В доме Ададурова близ Красных ворот можно наблюдать клозет в действии. Для дач отдаются в прокат.
Потом просто сидел и уныло смотрел в окно.
Зато Ижицын был сама энергия. Под его личным присмотром в прозекторскую внесли дополнительные столы, так что получилось их общим счетом тринадцать. Двое могильщиков, сторож и городовые приволокли из ледника на носилках три опознанных трупа и десять безымянных, среди которых была и малолетняя бродяжка. Следователь несколько раз велел перекладывать тела то так, то этак – добивался максимального зрительного эффекта. Анисий только ежился, когда из соседнего помещения через закрытую дверь доносился пронзительный командный тенорок Ижицына:
– Куда стол двигаешь, дура!? «Покоем» я сказал, «покоем»!
Или того хуже:
– Не так, не так! Брюхо ей пошире распахни! Ну и что, что смерзлось, а ты заступом, заступом! Вот теперь хорошо.
Задержанных доставили в третьем часу пополудни: каждого в отдельной пролетке под конвоем.
Тюльпанов видел в окно, как сначала в морг провели круглолицего, плечистого мужчину в мятом черном фраке и съехавшем на сторону белом галстуке – надо полагать, это и был фабрикант Бурылин, так и не попавший домой после вчерашнего задержания. Минут через десять привезли Стенича. Он был в белом халате (видно, прямо из лечебницы) и затравленно озирался по сторонам. Вскоре прибыла и Несвицкая. Она шла меж двух жандармов, расправив плечи и подняв голову. Лицо повивальной бабки было искажено от ненависти.
Скрипнула дверь, в кабинет заглянул Ижицын. Лицо возбужденное, пылающее – ну чисто театральный антрепренер перед премьерой.
– Они, голубчики, пока в конторе дожидаются, под присмотром, – сообщил он Анисию. – Загляните-ка, хорошо ли.
Тюльпанов вяло поднялся, вышел в анатомический театр.
В середине обширной комнаты было пустое пространство, с трех сторон окруженное столами. На каждом – прикрытый брезентом труп. За столами, вдоль стены – жандармы, городовые, могильщики, сторож: по одному на два покойника. У крайнего стола на простом деревянном стуле сидел Захаров в своем всегдашнем фартуке и с неизменной трубкой в зубах. Лицо у эксперта было скучливое, даже сонное. Сзади и чуть сбоку торчал Грумов, будто супруга при благоверном на мещанской фотокарточке, только что руку на плече у Захарова не держал. Вид у ассистента был пришибленный – очевидно не привык тихий человек к подобному столпотворению в этом царстве безмолвия. Пахло дезинфектантом, но сквозь резкий химический запах настойчиво потягивало сладковатым смрадом разложения. Сбоку на отдельном столике лежала стопка бумажных пакетов. Все предусмотрел обстоятельный Леонтий Андреевич – ну как вырвет кого.
– Здесь буду я, – показал Ижицын. – Здесь они. По моей команде эти семеро возьмутся правой рукой за одно покрывало, левой рукой за другое, и сдернут. Зрелище исключительное. Скоро сами увидите. И носом, носом их, мерзавцев, туда, в самую кашу. Уверен, что у преступника нервы не выдержат. Или выдержат? – вдруг встревожился следователь, скептически оглядывая мизансцену.
– Не выдержат, – мрачно ответил Анисий. – Причем у всех троих.
Он встретился глазами с Пахоменкой, и тот украдкой подмигнул: не журысь, мол, хлопчик, про мозолю помни.
– Заводи! – гаркнул Ижицын, оборотясь к двери, поспешно отбежал в самую середину комнаты и встал в позу непреклонной суровости: руки скрещены на груди, одна нога выставлена вперед, узкий подбородок выпячен, брови насуплены.
Ввели задержанных. Стенич сразу уставился на страшные брезентовые саваны и вжал голову в плечи. Анисия и прочих, кажется, даже не заметил. Зато Несвицкую столы не заинтересовали вовсе. Она оглядела присутствующих, задержала взгляд на Тюльпанове и презрительно усмехнулась. Анисий мучительно покраснел. Купец встал подле столика с бумажными пакетами, оперся на него рукой и принялся с любопытством вертеть головой. Захарову подмигнул. Тот сдержанно кивнул.
– Я человек прямой, – сухим, пронзительным голосом начал Ижицын, чеканя каждое слово. – И потому ходить вокруг да около не стану. В последние месяцы в Москве произошел ряд чудовищных убийств. Следственным инстанциям доподлинно известно, что эти преступления совершены одним из вас троих. Я сейчас покажу вам кое-что интересное и загляну в душу каждому. Я опытный сыскной волк, меня не проведешь. До сих пор убийца видел дело своих рук только ночью, находясь во власти безумия. А теперь полюбуйтесь, как это выглядит при свете дня. Давай!
Он махнул рукой, и саваны словно сами собой сползли на пол. Линьков, правда, немножко подпортил эффект – дернул слишком резко, и брезент зацепился за голову покойницы. Мертвая голова деревянно стукнулась о поверхность стола.
