Ознакомительная версия.
Ксению Георгиевну его высочество доверил мне, и задача выглядела непростой. Великая княжна вышла к завтраку с покрасневшими глазами, вся бледная и печальная, а ведь вечером ей предстояло делать визиты и после ехать в Петровский дворец на малый ужин с серенадой.
Георгий Александрович посоветовался со мной, как быть, и мы пришли к заключению, что для изгнания меланхолии действеннее всего физические упражнения. Пусть играет в теннис, повелел его высочество, благо день выдался хоть и пасмурный, но сухой. После чего надел цивильное и уехал по каким-то неизвестным мне делам, поручив устройство игры мне.
— Афанасий, но с кем же мне играть? — спросила Ксения Георгиевна.
В самом деле, выходило, что партнёров для её высочества нет. За англичанами по поручению Симеона Александровича заехал князь Глинский и увёз их кататься в Сокольники, а оттуда на обед в генерал-губернаторскую резиденцию. Я вспомнил, как его высочество вчера заинтересовался изящным мистером Карром и встревожился, но не столь уж сильно, потому что у меня были заботы и посерьёзней.
Немного подумав, Ксения Георгиевна сказала:
— Иди к Эрасту Петровичу, пригласи его. Больше ведь не с кем.
Я отправился к Фандорину. Перед тем как постучать, прислушался, и до моего слуха донеслись очень странные звуки: глухие удары, громкое сопение и дребезжание стёкол. Встревожившись, я легонько постучал и приоткрыл дверь.
Перед моим взором предстала удивительная картина. Господин Фандорин и господин Маса, оба в одних белых подштанниках, исполняли какой-то странный ритуал: каждый по очереди разбегался, до невероятности высоко подпрыгивал и бил ногой в стену, отчего и происходило испугавшее меня дребезжание. Эраст Петрович проделывал это диковинное упражнение в полном молчании, зато его слуга пыхтел, пофыркивал, а совершив очередное нападение на стену, не просто отскакивал обратно, но мячиком прокатывался по полу.
— В чем… дело? — отрывисто спросил Фандорин, прервав вопрос на середине для нового удара.
Хороший дворецкий никогда ничему не удивляется. А если и удивляется, то не подаёт виду. Поэтому я как ни в чем ни бывало поклонился и передал просьбу Ксении Георгиевны.
— Поблагодарите её высочество за оказанную честь, — вытирая пот, ответил он. — Но я не умею играть в теннис.
Я вернулся к великой княжне, а она уже успела переодеться в просторное теннисное платье и белые туфли.
Отказу Фандорина очень расстроилась:
— Что же мне, самой себе мячи подавать? Все равно проси. Скажи, научу.
И в глазах слезы.
Я опять поспешил к Фандорину и теперь уже попросил его как следует, упомянув и о поручении Георгия Александровича.
Эраст Петрович вздохнул и покорился. Я мигом принёс ему теннисный костюм Павла Георгиевича, оказавшийся почти в пору, разве что немножко узким в плечах.
Начался урок. Я наблюдал из-за сетки, так как занять себя мне было нечем. Вскоре ко мне присоединился Маса, а чуть позднее вышел и мистер Фрейби, привлечённый упругими звуками мяча, чарующими для английского уха.
Ученик из Фандорина получился неплохой, и уже через четверть часа мяч стал перелетать через сетку раз по десять кряду. Ксения Георгиевна повеселела, разрумянилась, из-под шляпки выбились светлые локоны — смотреть на неё было приятно. Славно смотрелся и её партнёр. Ракетку он держал неправильно, по мячу бил слишком сильно, будто саблей рубил, однако по корту передвигался ловко, да и собою был хорош, следовало это признать.
— They make a beautiful pair, don't they? — сказал мистер Фрейби.
— Курасивая пара, — перевёл для меня Маса.
Я был покороблен этим замечанием и отнёс его к издержкам перевода. Никакой парой её высочеству Фандорин, разумеется, быть не мог, ни в каком смысле. Однако после слов мистера Фрейби взглянул на Ксению Георгиевну повнимательней, и на душе у меня впервые, как говорят в народе, заскребла кошка. Такого сияющего взгляда у её высочества я не видел даже перед её первым «взрослым» балом.
— Ну всё, Эраст Петрович, хватит зря время терять! — крикнула она. — Вы умеете уже достаточно, чтобы мы сыграли один гейм на счёт. Правила очень просты. Подавать буду я, потому что вы все равно не умеете. Сначала я ударю мячом в этот квадрат, потом в тот, и так поочерёдно до победы. А вы отбивайте, только попадайте в площадку. Понятно? Проигравший пролезет под сеткой. А судить я попрошу англичанина.
Она обратилась к мистеру Фрейби по-английски, тот с серьёзным видом поклонился и вышел к сетке. Однако прежде, чем подать знак к началу гейма, повернулся к нам и что-то сказал.
— Хочет пари, — объяснил Маса, и в его маленьких глазках вспыхнули азартные огоньки. — Два пуротив одзин за реди.
— За что? — не понял я.
— За барысьня, — нетерпеливо ответил японец и тоже залопотал по-английски, показывая то на своего господина, то на её высочество.
— Аll right, — согласился британец. — Five to one.
— Пячь пуротив одзин, — перевёл Маса.
Сокрушённо вздохнул, достал откуда-то из-за пазухи цветной бумажный кошель, показал мистеру Фрейби мятую пятирублевую купюру и положил её на скамейку.
Англичанин немедленно вытащил скрипучий, хорошей кожи бумажник и извлёк оттуда четвертную.
— What about you, mister Zyukin? — спросил он, и это было понятно без перевода.
На мой взгляд, затея с пари выглядела не вполне прилично, но Георгий Александрович, уходя, наказал: «Веселье и непринуждённость, Афанасий. Надеюсь на тебя». И я решил вести себя непринуждённо.
Опять же дело выглядело беспроигрышным. Ксения Георгиевна с детства отличалась гибкостью и ловкостью, а в теннис ей среди дам и вовсе не было равных. Да что дам — я не раз видел, как она обыгрывала и Павла Георгиевича, и Эндлунга, Фандорин же сегодня впервые взял в руки ракетку. Если Маса и поставил на своего господина, то лишь из-за преданности, которая, как я читал, доходит у японских слуг до фанатизма, превосходящего все и всяческие пределы. Пишут (не знаю, правда ли), что японский слуга предпочтёт распороть себе живот, лишь бы не подвести своего хозяина. Этакая самоотверженность в духе дворецкого Вателя, который пронзил себя шпагой, когда принцу Конде вовремя не подали к столу рыбное блюдо, ничего кроме уважения вызывать не может, хотя, конечно, вываливание собственных кишок на зеркальный паркет — поступок, в приличном доме совершенно невообразимый.
И мне стало любопытно, насколько далеко простирается жертвенность японского камердинера. В кошельке как раз лежало пятьдесят рублей, отложенных для помещения на мой сберегательный счёт в банке. Я вынул банкноты и положил туда же, на скамейку.
Японец — надо отдать ему должное — не дрогнул. Вытащил из своего портмоне ещё десятку, и тогда мистер Фрейби крикнул:
— Go!
Правила игры мне были хорошо известны, так что к выкрикам англичанина я мог не прислушиваться.
Ксения Георгиевна, грациозно изогнувшись, сильно подала мяч, так что Фандорин едва успел подставить ракетку. Мяч отлетел вкось, задел верхний край сетки и, немного поколебавшись — куда падать, перевалился на сторону её высочества.
Ноль пятнадцать в пользу Эраста Петровича. Повезло.
Её высочество перешла на другую сторону площадки, послала труднейший, сильно закрученный мяч и стремительно выбежала к сетке, заранее зная, куда противник отобьёт подачу — если вообще отобьёт.
Фандорин отбил, да так сильно, что мяч наверняка улетел бы за пределы площадки. Если б не угодил её высочеству прямо в лоб.
Вид у Ксении Георгиевны сделался несколько ошеломлённый, а у Фандорина испуганный. Он бросился к сетке и приложил платок ко лбу её высочества.
— Ничего, это ничего, — пролепетала она, придержав Фандорина за запястье. — Мне совсем не больно. А вы — настоящий везунчик. Ноль тридцать. Но я вам сейчас покажу.
Третья подача была из разряда таких, взять которые невозможно. Я даже толком не разглядел мяча — лишь быструю молнию, пронёсшуюся над кортом. Фандорин все же каким-то чудом успел зацепить мяч ракеткой, но крайне неудачно: белый шарик неуклюже взлетел вверх и стал падать прямо на сетку.
Ксения Георгиевна с торжествующим возгласом выбежала вперёд, готовая вколотить лёгкий мяч в площадку. Размахнулась — и с хрустом припечатала мяч, который опять угодил в верх сетки, только на сей раз не перевалился к противнику, а откатился под ноги её высочеству.
На лице великой княжны появилось смятение — гейм выходил какой-то странный. Должно быть, из-за этого самого смятения её высочество на последней подаче дважды промахнулась, чего прежде никогда не случалось, и игра была проиграна вчистую — или, как говорят спортсмены, «под сухую».
Первый приступ неприязни к Фандорину я испытал, когда его камердинер преспокойно засунул в своё цветастое портмоне немалый выигрыш. К мысли о нелепейшей потере пятидесяти рублей ещё нужно было привыкнуть.
Ознакомительная версия.
