разведотдела, и ли кем там у них Яшка служит. Дела… Ребята, оказывается, давно к восстанию готовились. То-то в последние дни навезли продуктов и оружия ящиками, то-то она, не переставая, печатала ведомости, еще удивлялась: куда столько? Теперь понятно, куда.
А ей-то сейчас что делать? Идти через всю Москву домой на Садовую? Нет уж. Если ребята будут свергать большевиков, то домой она, конечно же, не пойдет. Пропустить такое? Да вы что?! Она же революционерка! Боевой отряд ВЧК — это и ее отряд!
— Никит! — крикнула она парню на часах, который смотрел вслед зашедшим в особняк Попову и Дзержинскому, все еще машинально примыкая и отмыкая штык. — Где мне винтовку можно взять?
— К Семенову обратись. Стрелок! — часовой отмахнулся.
И Фаня пошла в оружейку. Семенов, критически окинув взглядом фигурку девушки, хмыкнул и вынес ей короткий казачий карабин. Как-никак на целый килограмм легче трехлинейки, глядишь, и удержит. Щедро отсыпал патронов — наверное, штук пятнадцать даже. Фаня их кинула в сумочку, отвела затвор (пригодились уроки на стрельбах!), вставила обойму и — о, черт! — поцарапала палец. Сунула в рот, зализывая рану. Посмотрела на Семенова, тот усмехнулся и пожал плечами, мол, что с вас, баб, возьмешь. Видел бы он, как она пули в десятку кладет! Фаня со злости закинула винтовку за спину, да так сильно, что мушкой треснула себя по голове. Ну что за невезение такое, хоть реви. И еще браунинг свой под подушкой забыла, думала: зачем мне на работе браунинг. Вот дура!
Вошла в особняк и сразу наткнулась на Попова.
— Ты чего это с винтовкой? — изумился он. — А ну марш домой, это приказ!
— Не пойду я никуда, Митя. Вы будете историю делать, а я дома сидеть? Нет!
Попов засмеялся.
— Ладно, воин Рубинштейн. Или как там воинов называют у женщин?
— Воительница! — вспомнила Фаня папины уроки. Еще в памяти всплыло «Двора». Кого она там победила? Ханаанцев, вроде. Так что…
Из особняка выкатился броневик, двинул в сторону Лубянки. Несколько конных взялись рысью, помчались к Пятницкой. Десяток вооруженных бойцов, наоборот, вбежал внутрь здания.
— Ладно, воюй. Только отсюда — никуда, поняла? Ставлю тебя охранять штаб Боевого отряда… Что молчим?
Фаня непонимающе посмотрела на Попова.
— Надо отвечать «есть»! Воительница! — и быстрым шагом вошел в штаб.
— Есть! — сказала Фаня ему в спину.
Ощущение было странным: вокруг все время происходило какое-то движение, одни бежали туда, другие — сюда, невнятные крики, хаос. «Вот так выглядит революция! — думала Фаня. — И я все это вижу! Все это происходит со мной! Я — боевая единица, воительница. У меня в руке винтовка, в сумочке — три обоймы патронов, дома еще есть браунинг — жалко, не захватила! И с одеждой надо что-то придумать: не в юбке же воевать». Вспомнила одесскую знакомую Маню, «солдата революции» в армейских галифе и тяжелых ботинках: «Надо будет так же одеться, хватит расхаживать барышней!»
Начало смеркаться. Где-то далеко шла пальба. Сначала одиночные винтовочные хлопки, потом залпы — и опять тишина. И вдруг все словно взорвалось: пулеметные очереди, беспорядочная стрельба, мимо уха что-то свистнуло — «Пуля!», — ужаснулась Фаня и невольно присела.
Совсем стемнело. Похоже, часов одиннадцать вечера, летом темнеет поздно. Домой она не пойдет, это ясно. «Участник исторических событий», — подумала Фаня про себя и громко прыснула в ладошку. Часовой Никита удивленно посмотрел на нее, смеяться, вроде, было не над чем.
Где-то через час заморосил дождь и, несмотря на непрекращающуюся пальбу, начали слипаться глаза. Никуда история не денется, если я пару часиков подремлю, решила девушка, и отправилась в особняк, сама себе удивляясь: вокруг вершится мировая история, а она сейчас упадет и уснет, наверное от волнения.
А в особняке стоял страшный разгром: обрывки газет, плакатов, документов густо засыпали пол, везде стояли стаканы с недопитым чаем, хрустели под ногами осколки разбитой посуды. Нет, положительно надо найти себе более подходящую одежду! В юбке, хоть и короткой, революцию не сделаешь.
Хотела пройти к себе в приемную: там стоял роскошный кожаный диван с удобными валиками, можно свернуться калачиком и сладко выспаться. Но путь в кабинет преградил часовой с винтовкой.
— Нельзя, барышня! Там арестованные.
— Какая я вам барышня!? — вспылила Фаня, стягивая с плеча карабин — показать, что она такой же боец, как и он.
— Нельзя, — часовой в свою очередь взял винтовку наизготовку, видно, решил, что Фаня будет сейчас стрелять. Пришлось ретироваться.
В одной из комнат составила два стула, покрыла мятой газетой, и, хоть было ужасно неудобно и ломило все тело, моментально заснула. Показалось, что спала-то всего-ничего, но уже светало, когда ее подкинуло от страшного грохота. Просто невыносимого, сразу заложило уши. Не успев испугаться, схватила карабин, выбежала на улицу, где сильно пахло сгоревшим порохом. Увидела пушку, суетящихся возле нее бойцов, поняла: наши открыли артиллерийский огонь.
Кто-то приобнял ее за плечи:
— Все. Сейчас все будет кончено, — Митя Попов, уже без своей бескозырки, но счастливый. — Город наш, воительница! Сейчас Ленина с Троцким из Кремля выкурим — и все, победа!
Вот здорово! Жалко, что все проспала. Впрочем, главное, наверняка, еще впереди. Это точно. Правильно, что она вчера домой не пошла.
В это время где-то неподалеку так долбануло, что Фаня на пару секунд оглохла. Откуда-то посыпалась штукатурка и невидимо застучали вокруг то ли камушки, то ли осколки снарядов.
— Полундра! — заорал кто-то. — По нам из трехдюймовок садят!
— Латыши!.. Латыши вернулись! У них пушки! — кричал другой, пытаясь скрыться от обстрела в особняке. Митя побледнел, забыл про Фаню, кинулся к кричавшему, схватил за ворот:
— Без паники! Ты что, скотина, творишь? Народ пугаешь, провокатор? — и полез царапать кобуру нагана. В это время очередной взрывной волной Фаню подкинуло, отбросило на тумбу ворот, больно ударило спину и затылок, чуть не потеряла сознание. И сразу наступила тишина. Она видела, как метался Митя, пытаясь привести в порядок свое войско, как какой-то матросик с подломившимися ногами пролетел мимо нее и упал. Как подпрыгнула и перевернулась разбитая пушка, та самая, что должна была выкурить из Кремля Ленина и Троцкого. А Фаня неожиданно равнодушно подумала, что, скорее всего, ее убило, и она сейчас умрет. Наверное, надо заплакать и посмотреть всю свою короткую жизнь, которая обязательно пролетит перед глазами. Но перед глазами оказался Митя Попов, который подхватил ее подмышки и куда-то потащил, что-то крича, но она ничего не слышала.
— Быстрей, девочка, быстрей! — вдруг ворвалось в уши. — Ну, быстрей же!
Попов тащил ее, больно прижав грудь ладонями, это было даже не стыдно, просто очень неприятно. Ее как мешок
