– Это так, – подала голос Куликовская-Романова. – Тем не менее, дело пошло дальше. Претенденты из романовской ветви Кирилловичей не спят. Самые последние интересные новости: буквально позавчера у меня состоялась встреча, конфиденциальная встреча, с одним молодым человеком, бывшим работником из аппарата мэра Собчака. И сообщил удивительную информацию. Абсолютно секретную. Оказывается, его бывший начальник в свое время дал приказ городскому отделу записи актов гражданского состояния – сокращенно это учреждение называется ЗАГС… Дал приказ выписать свидетельства о смерти следующим гражданам: Романову Николаю Александровичу, Романовой Александре Федоровне, их детям Ольге, Татьяне, Марии, Анастасии и Алексею.
– Это шутка? – изумленно воскликнула Новосильцева. – Такое беззаконие или наглость просто невозможны. Вы, конечно, шутите?
– Нисколько! – заявила Куликовская-Романова. – Копии свидетельств у меня уже имеются. Официально заверенные.
– Но основания?! Должны быть основания! – недоумевала Новосильцева. – На что они рассчитывают? Кто признает такие документы? Иван Иванович, что это?
– Для меня это действительно новость, – сказал Иван Иванович. – Мне ничего не было известно.
– Нашлись и основания для выписки свидетельств, – сообщила Куликовская-Романова, – если их можно таковыми назвать. Свидетельства выписаны на основании официального заключения судмедэксперта главного бюро судебно-медицинской экспертизы министерства здравоохранения РФ некоего доктора Абрамова Сергея Сергеевича. Вот, можете взглянуть, – она предложила листок Новосильцевой, которая быстро пробежала глазами текст.
– Потрясающе! – с восхищением проговорила Новосильцева. – Я в восторге! Просто гениально. Нет, вы только послушайте, что пишет этот высокопоставленный судебный медик, ответственный государственный чин… Нет, уважаемые коллеги, это не простой эксперт. Это кудесник! Это Богочеловек! Посильнее Иисуса Христа!
Куликовской-Романовой сравнение явно не понравилось, и она демонстративно перекрестилась.
– Чем же я не права? – обратилась к ней Новосильцева. – Иисус оживил только одного – Лазаря. И то – только не более, через три дня после его непонятной смерти, которая, кстати, могла быть комой или летаргическим сном. А тут Сергей Сергеевич Абрамов… Вот что он пишет: «На основании осмотра трупов… пришел к выводу, что они принадлежат…» и так далее, по очереди – Романову Николаю Александровичу и остальным. Абрамов из кучки костей и косточек сотворил пять полноценных трупов, опознал их! Назвал их фамилии, год рождения! А потом – еще больший подвиг: из ничего сотворил Абрамов тех, о которых даже комиссия Немцова не упоминает: Алексея и Анастасию[181]! Он их тоже осмотрел и идентифицировал! Господи, Твоя воля! – вздохнула графинька и медленно, с чувством, перекрестилась, отметив уголком глаза, что после этого взгляд Куликовской-Романовой несколько смягчился.
– Как юрист, – подал голос Онтонов, – могу сказать, что эти документы опротестовать легко.
– Но ведь кто-то их получил! – сказала Новосильцева. – Кто?
– Известно кто, – угрюмо ответил Онтонов. – Мадам Леонида Георгиевна Багратиони-Мухранская-Кэрби-Романова. Она сейчас уже в Лондоне.
Новосильцева расхохоталась до слез.
– Бедная она, бедная… – доставая носовой платок, произнесла Новосильцева. – Бедняжка! Как мне жаль ее, вот видите – до слез жалко!.. Надеюсь, коллеги, в случае надобности, засвидетельствуют, что я, действительно, пролила красивые чистые слезы в адрес Мухранской. Очевидно, она решила, что лондонские выжиги не заинтересуются деталями сотворения трупов из неизвестных костей или из пустоты.
Она аккуратно вытерла свои красивые чистые слезы.
– Ну вот, теперь можно жить дальше!.. Совесть спокойна, – сказала она. – Ольга Николаевна, вы даже не представляете, как мы с Иваном Ивановичем вам благодарны за то, что вы сумели поднять нам настроение!.. Иван Иванович!
– Да? Я весь внимание, – предупредительно отозвался Иван Иванович.
– Немедленно отвечайте: у вас поднялось настроение? Только честно!
– Очень! – подтвердил он. – Дальше некуда.
– Что-то кисло вы улыбаетесь, – с подозрением заметила Новосильцева. – И восторг ваш недостаточно ярко выражен. Ну, хорошо, об этом я еще с вами поговорю отдельно! – пригрозила она и спрятала платочек. – Вернемся к делу: для экономии времени и полной внятности и ясности, предлагаю сейчас обсудить два блока вопросов. О наличии сведений об интересующих нас событиях в архивах ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ и, наконец, ФСК и ФСБ, в которых мы с Иваном Ивановичем копались несколько месяцев. Истины ради надо признать, что больше копался он. Я занималась больше мистической стороной вопроса. Второй блок – открытые документы.
Никто не возражал.
– По первому вопросу, не сомневаюсь, все ждут сенсаций или, по крайней мере, что-нибудь новое, – предположила Новосильцева. – Вынуждена всех разочаровать. Сенсация в том, что никаких сенсаций нет. Потому что ничего, кроме того, что нам большей частью известно, в архивах указанных органов не имеется. Повторяю для ясности: ни-че-го! Увы!
Гости в замешательстве переглянулись. Лица Онтонова и Беляева вытянулись. Куликовская-Романова недоверчиво покачала головой.
– Не может быть! – с разочарованием воскликнул Онтонов. – Мы так надеялись! Вам, наверное, не все документы показали! Конечно! Разве можно было ждать от них другого!..
– Я не могу гарантировать, что показали всё, – согласилась Новосильцева. – Но думаю, что почти всё – ходатайства у нас перед руководством русских спецслужб были очень серьезные. Но я хочу я еще не все сказала: кое-что накопали. Но ничего суперсенсационного или явно секретного. Что я хочу этим сказать?.. О существовании некоего захоронения в Поросенковом Логу, которое и было сейчас и раскопано и выдано за находку, в двадцатые годы знали не только истинные создатели захоронения и некоторые посвященные в страшную тайну сотрудники ЧК, потом – ГПУ. Знало много посторонних лиц. Точнее, лица из определенного круга. Но все равно – их было слишком много! Столько – что это не дает никакого основания говорить, что похоронщики во главе с Юровским действительно хотели скрыть следы! А уж после того, как в 1928 году было напечатано стихотворение Маяковского «Император», о могиле расстрелянного Николая Второго узнали все! Маяковский точно указал место: на 9-й версте от Екатеринбурга по московскому тракту. И даже упомянул два кедра, остатки которых тоже можно разглядеть на месте и сейчас. Кто мог в 1928 году дать Маяковскому такие сведения? Сам Маяковский называет председателя исполкома Парамонова. Оказывается, в тех краях до 1937 года была традиция у наиболее видных уральских партийных и советских работников: по случаю, фотографироваться на память около этого самого захоронения под шпалами и указывать, что фото сделано около «могилы царя». Существует несколько таких фотографий. Это я относительно тайны, секретности и сенсационности открытия Рябова-Авдонина… Кто-нибудь знает это стихотворение?
Оказалось, никто.
– Иван Иванович, – сказала графинька. – Публика просит.
Иван Иванович слегка откашлялся.
– Читаю только фрагмент, – сообщил он. – Вступление пропускаю. Оно не относится нашей к теме.
ИМПЕРАТОР
За Исетью, где шахты и кручи,
За Исетью, где ветер свистел,
Приумолк исполкомовский кучер
И встал на девятой версте.
Вселенную снегом заволокло.
Ни зги не видать – как на зло.
И только следы от брюха волков
По следу диких козлов.
Шесть пудов (для веса ровного!),
Будто правит кедров полком он,
Снег хрустит под Парамоновым,
Председателем исполкома.
Распахнулся весь, роют снег пимы.
– Будто было здесь?!
Нет, не здесь.
Мимо! —
Здесь кедр топором перетроган,
Зарубки под корень коры.
У корня, под кедром, дорога,
А в ней – император зарыт.
Лишь тучи флагами плавают,
Да в тучах птичье вранье,
Крикливое и одноглавое, ругается воронье.
Прельщают многих короны лучи.
Пожалте, дворяне и шляхта.
Корону можно у нас получить,
Но только вместе с шахтой!
Последние слова он произнес «с выражением», как советский школьник на уроке литературы, чем вызвал злобноватую усмешку Онтонова.
– Спасибо. Садитесь. Аплодисментов не надо. Кроме того… – продолжила Новосильцева.
– Разрешите, Лариса Васильевна, – подал голос Онтонов.
– Прошу покорнейше!
– Мне показалось, – начал Онтонов, – что в этом стихотворении есть чрезвычайно интересные сведения. Маяковский говорит, что император зарыт прямо в грунт дороги, оказавшейся под корнями кедра. Это сколько же лет должно быть должно быть кедру, чтобы он из подростка превратился в более-менее молодое дерево?