— Фрэнсис, — сказала она, — погляди на эти стулья. Когда мы их покупали? Тебе не кажется, что они уже слегка расшатались? — Леди Люси сильно надавила на сиденье одного из стульев. Он чуть-чуть пошатнулся — пожалуй, это и впрямь означало, что очень грузный человек, усевшись на него, может внезапно очутиться на полу.
Пауэрскорт давно привык к этой постоянной борьбе за совершенствование домашнего быта. Иногда он приходил домой и обнаруживал, что вся мебель в гостиной переставлена. Иногда шторы, которые раньше полностью всех устраивали, внезапно перекочевывали из его кабинета в пустующую спальню. А однажды целый платяной шкаф вдруг переехал из его спальни в кладовую, находящуюся в нескольких метрах дальше по коридору.
— Мне просто не нравился этот шкаф, Фрэнсис, — сказала в тот раз леди Люси. — Он был такой безобразный. — В душе Пауэрскорт уже побаивался, а не окажется ли он сам жертвой одного из подобных мероприятий — вдруг его тоже отправят куда-нибудь в угольную яму или на чердак конюшни, чтобы не портил эстетического впечатления от прочего домашнего интерьера. Порой он отшучивался, говоря, что кухне и впрямь самое место в чулане, а дети должны спать в передней: тогда они скорее будут попадать по утрам в школу. В ответ его обзывали ленивым обывателем, не верящим в идеал домашней гармонии. И напрасно Пауэрскорт пытался доказать жене, что совершенство — это всего лишь мечта, что-то вроде платоновской идеи, маяк на далеком холме, греза, которой никогда не стать явью, и потому все ее усилия обречены на неудачу.
— Ты городишь чепуху, Фрэнсис, — с усмешкой отвечала ему леди Люси. — Я просто-напросто стараюсь сделать наш дом как можно уютней. Ты ведь не хочешь, чтобы наши дети выросли в безобразной обстановке?
Вот и теперь, когда был поднят вопрос о стульях, Пауэрскорт решил, что наилучшим решением будет мгновенная капитуляция.
— Пожалуй, ты права, Люси. Лучше поменять их, от греха подальше.
Леди Люси не привыкла к таким быстрым победам. Чаще всего Пауэрскорт возражал, что эта мебель прослужит еще лет пять-шесть, или, как это свойственно мужчинам, бормотал какие-то бессвязные, угрожающие пророчества о грядущем разорении. Она внимательно вгляделась в лицо мужа. Может, он, по своему обыкновению, опять ее дразнит?
— Ты серьезно? — недоверчиво спросила она.
— Абсолютно, — уверил ее муж. Леди Люси решила дознаться, в чем причина такой странной покладистости. Если ей повезет, это поможет планировать будущие кампании.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Фрэнсис? — Леди Люси вдруг испугалась, что ее муж заболел.
— Со мной все в полном порядке, любовь моя, — сказал Пауэрскорт, легонько целуя жену в щеку. — Просто я тороплюсь. Мне срочно надо в Королевскую академию. И еще мне нужен твой совет.
Леди Люси опустилась на один из сомнительных стульев. Пауэрскорт заметил, что она сделала это без малейших колебаний. Похоже, мебели в столовой вовсе не нужен ремонт… Но он отнюдь не собирался затевать долгое разбирательство по этому поводу и усилием воли изгнал из головы всякие мысли о домашних проблемах.
— Нам требуется найти кое-кого в Челси, — начал он. Услышав слово «нам», леди Люси радостно встрепенулась. Не «мне», а «нам» — множественное число!
— Кого именно, Фрэнсис? — с улыбкой поинтересовалась она.
— Я знаю только ее имя, — сказал Пауэрскорт. — Розалинда. У нее был роман с погибшим Кристофером Монтегю. Муж, говорят, не очень покладист. И живет она в Челси, эта Розалинда. Вот и все.
— Я спрошу у сестры Монтегю, — ответила леди Люси, обрадованная тем, что ее гигантский родовой клан, как называл его Пауэрскорт, может наконец оказаться полезным.
— Попробуй, — с сомнением откликнулся Пауэрскорт, — но у меня уже был разговор с ней, хотя конкретных вопросов об этой связи я не задавал. Она сказала, что брат не посвящал ее в подробности своей личной жизни.
— Ясно. Щекотливая ситуация, правда? Не можешь же ты развесить по всему Челси объявления с просьбой о том, чтобы Розалинда, у которой был роман с Кристофером Монтегю, зашла к тебе на Маркем-сквер выпить чашечку чая.
Пауэрскорт рассмеялся.
— Я думал о почте, — заметил он. — Люди в подобных случаях часто обмениваются письмами — договариваются о следующем свидании, жалуются, что им скучно друг без друга, ну и так далее. А если ты забываешь убрать такое письмо с глаз подальше, рискуешь нарваться на неприятности.
Леди Люси с подозрением поглядела на мужа.
— Выходит, ты специалист по этой части, а, Фрэнсис?
— Нет, конечно. Честное слово, — снова засмеялся Пауэрскорт. — Но мне доводилось сталкиваться с такими вещами во время расследования. Один парень, как я слышал, даже отправлял свои послания с почтовым голубем. Изобретательности влюбленных нет предела.
— Томас — большой друг нашего почтальона, — сказала леди Люси. — Иногда, по субботам, он берет Томаса с собой на утренний обход площади. Я сама видела, как Томас опускал письма в почтовые ящики. Он это обожает.
— Что ж, возможно, почтальон пригодится. Но нам нужен хотя бы конверт, подписанный Монтегю. Его убийцы не оставили в квартире ни единого клочка бумаги. У нас до сих пор нет образца его почерка. — Пауэрскорт глянул на часы. — Боже мой, Люси, я опоздаю! Как ты думаешь, когда я вернусь, у нас уже будут новые стулья?
Леди Люси усмехнулась.
— Иди-иди, обыватель! — сказала она. И нежно поцеловала его на прощание.
Объявление, вывешенное у входа в Галерею Декурси и Пайпера, гласило, что сегодня она откроется для посетителей только в одиннадцать часов утра. Пока что все двери были заперты. Эдмунд Декурси и Уильям Аларик Пайпер находились в полуподвале. Ведущая туда дверь тоже была заперта.
— Осталось только два, — сказал Пайпер, слегка запыхавшись. Он положил маленькую тряпочку на гвоздик, торчащий в основании рамы. Затем потянул, еле-еле. Гвоздик не тронулся с места. Пайпер попробовал снова, на сей раз чуть посильнее. Но гвоздь сидел крепко.
— Черт бы побрал эти гвозди! — сказал Пайпер. Он боялся тянуть как следует из опасения повредить картину или раму. Вдобавок и он, и Декурси прекрасно знали, что весьма скоро им придется совершить обратную операцию.
Он сделал очередную попытку. Очень неохотно гвоздик все-таки согласился расстаться с рамой. У Декурси уже был наготове листок бумаги. На нем значилось: нижний ряд, первый справа. Декурси с благоговением опустил гвоздик на бумагу, потом завернул его и положил в коробку. Он укладывал туда гвозди в том же порядке, в каком их вынимали из дерева.
— Есть! — сказал Пайпер. Последний гвоздик был выдернут. Декурси очень аккуратно отделил холст от рамы. Затем скатал его в рулон и обернул двумя кусками полотна, специально вырезанными для этой цели. Другой такой же сверток уже лежал на полу. Совсем недавно эти картины висели наверху, в залах галереи, где проходила Венецианская выставка. Потом обе были проданы и сняты с экспозиции.
— Сколько у него времени? — спросил Декурси.
— Думаю, не больше трех недель. Но он ведь работает очень быстро, так что этого должно хватить, — отозвался Пайпер, вытирая руки и пряча коробочку с гвоздями в настенный сейф. — Я сказал новым владельцам, что картины нуждаются в чистке и это займет некоторое время. Как по-твоему, за три недели он управится?
— Пожалуй, — ответил Декурси. — Правда, отдыхать ему будет некогда. Заодно с картинами я отправляю туда эти фотографии. — Он показал компаньону журнальные страницы, выкраденные из клуба «Боуфорт».
— «Семья Уильяма П. Маккракена». — Пайпер пристально вгляделся в фотографию: он хотел удостовериться, что Уильям Маккракен и его семейство сняты не на фоне Третьей пресвитерианской церкви на Линкольн-стрит в Конкорде, штат Массачусетс. Здание за их спинами действительно не было церковью. Он вздохнул с облегчением. — А это мистер Льюис Б. Блэк, стальной король, — продолжал он, переводя взор на другую предполагаемую жертву. — И миссис Блэк! Да еще и две мисс Блэк! Я понимаю, почему ты так разволновался из-за перьев, Эдмунд. Это будет великолепно!
Декурси завернул фотографии вместе с картинами. Сегодня, ближе к вечеру, весь груз должен был покинуть Лондон и отправиться к месту назначения, известному только Декурси и Пайперу. Семьям Блэков и Маккракенов предстояло путешествовать в компании «Портрета мужчины» Тициана и «Портрета знатного венецианца», написанного Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, более известным под именем Джорджоне.
Лорд Пауэрскорт не мог отвести недоверчивого взгляда от картин, украшающих стены кабинета сэра Фредерика Ламберта. Со времени его прошлого визита их все успели заменить на другие. В голову Пауэрскорта закралась шальная мысль: а вдруг леди Люси заключила с председателем тайный контракт и теперь регулярно наведывается сюда с Маркем-сквер, чтобы обновить внутреннее убранство его помещений? Гектор, которого волокли вдоль стен Трои, куда-то исчез. Его место заняла еще более огромная картина. Слуги стаскивали на середину площади перед гигантским дворцом разные вещи и складывали их на костер. Кто-то нес туда кровать колоссальных размеров. За колонной на втором этаже стояла и смотрела вниз обезумевшая от горя царица. Придворный что-то нашептывал ей на ухо. В левом нижнем углу был изображен великан в одной лишь набедренной повязке; его темная кожа лоснилась от масла. Он направлялся к сложенному в центре костру с пылающим факелом. Дидона, бывшая возлюбленная Энея и действующая повелительница Карфагена, готовилась предать себя огню.
