– Я из сыскного. Банкнот, даденный сейчас поляком, отложить. Известить управляющего, больше никому ни слова. А это, – тут он выложил на конторку извещение о краже вкладного билета, на бланке и со своей подписью, – для учета при обслуживании клиентов. Я зайду позже.
И, не дав ошарашенному кассиру сказать ни слова, быстро вышел на улицу.
Поляк обнаружился впереди него, уже саженях в двадцати. Он шел по Рождественской, в сторону Софроньевской площади, легкой походкой молодого гуляки и ловеласа; подмигивал встречным дамам и барышням, на ходу осматривал вывески магазинов, весело помахивал тросточкой. Лыков увеличил дистанцию до пятидесяти саженей, из опасения быть обнаруженным. Выслеживаемый им человек был, видимо, не прост: то и дело пялился в зеркальные витрины или вертел головой во все стороны, словно заезжий турист, что позволяло ему вести задний обзор.
Ниже по Рождественской, недалеко от Козмодемьянской церкви, находился еще один банк – Нижегородский Купеческий. Если поляк зайдет и в него, с той же целью размена денег, то это будет означать только одно – что происходит осмотр всех банков в городе с целью подготовки их ограбления. «Варшавские» – элита преступного мира, ловкие взломщики сейфов, славились своим искусством не только в России. Два месяца назад, в марте, были ограблены два банка: один в Праге, другой в Аахене, и следы в обоих случаях явно указывали на «варшавских». Нешто и досюда добрались?
Алексей перешел на другую сторон у улицы, укрылся в москательном магазине Обрядчиковых и сквозь его витрину увидел, что поляк зашел в Нижегородский Купеческий банк. Вышел оттуда через четыре минуты, поднял тросточку, к нему подлетел извозчик с белым номером[1], забрал пассажира и, получив указание, двинул обратно к Скобе. Алексей из своего укрытия запомнил номер «ваньки» и, дав ему отъехать, прошел в кассовый зал. Показав, как положено, документ, изъял под расписку сданный поляком банкнот (на этот раз четвертную), строго предупредил кассира, чтобы он известил об этом только директора. Не забыл и оставить уведомление об украденном билете.
В управлении Лыков выгнал на улицу всех свободных агентов – для поиска извозчика, и уже через час узнал: подозрительный поляк проживает в «Большой Московской гостинице», лучшей в городе, что на Благовещенской площади. А одновременно с ним там же поселились еще три солидных пана с большими чемоданами. Итак, «варшавские» приехали на гастроли?
Павел Афанасьевич Благово любил своего помощника Лыкова и старшего агента Титуса и возлагал на них обоих большие надежды. А если он кого любил, то жизнь такого человека становилась особенно трудна: Благово требовал от него соответствовать высоким ожиданиям…
Эстлянец Яан Титус начальника радовал. Умный, наблюдательный, всегда тонко оценивает ситуацию. Опасность чувствует за версту и ловко ее избегает, но, если нужно, становится храбр и хладнокровен. И удивительный актер: может загримироваться и сыграть кого угодно – от великого князя до татарки-торговки.
А вот Лыков нужных высот никак не достигал. Помощник начальника сыскной полиции – это будущий начальник, первый преемник. Год назад Благово так ему это и объяснил, когда брал в помощники. Целый год Алексей бьется, толк вроде бы есть, но все не то, не то. Авантюрист! Ему бы с револьвером по подворотням бегать да жуликов чугунными кулаками в штабель укладывать. А думать за него все еще должен Благово.
О прошлом годе Федор Ратманов по кличке Буффало, фантастический стрелок, неделю лишнюю задержался в Нижнем, учил Лыкова стрелять. Таким, как он, Алексей, конечно, не стал, но из туза пятерку с пятнадцати шагов теперь делает, чем очень гордится.
Потом он начал брать уроки солдатского рукопашного боя у отставного преподавателя фехтования знаменитого Тенгинского пехотного полка. Эти полковые учители фехтования любого Дэ Артаньяна в три терции проткнут, потому как у них школа такая, на поле боя учились, не в манеже. Вот и этот старый хрыч – четверть века отвоевал, семнадцать ранений имеет, и ни одного из них тяжелого. Когда узнал, что Лыков за полтора года войны два тяжелых получил – смеялся очень… Стал натаскивать сыщика за три рубля в месяц, по субботам и воскресеньям, так, что тот приходил на службу в понедельник весь в ссадинах и синяках. Даже неудобно бывало его брать на совещания к губернатору, ибо походил на пьяного буяна, выпущенного из холодной.
А Лыкову этого всего мало показалось. И так здоровый как черт, а тут еще заказал на Курбатовском заводе десятипудовый гимнастический снаряд, которому русского названия нет, а немцы зовут его «штанге». Занимается с ним ежедневно, плечи набил такие, что в вагон конно-железной дороги давеча едва пролез.
Все это, конечно, для полицейской службы и неплохо, но уж очень ребячеством отдает. Агентуры своей до сих пор еще не завел, с людьми сходится трудно, они ему, по молодости лыковских лет, не доверяют. В феврале, правда, отличился наш голиаф: брали двух очень опасных московских бандитов в Почтовой гостинице на Ошаре, те бросились в бега через черный ход, а там Лыков стоял. Потом свои показания залетные в письменной форме давали, ввиду сломанных в четырех местах челюстей; хорошо, оба грамотные оказались…
С недавних пор, однако, уроки Благово до Алексея все же стали доходить. На прошлой неделе самостоятельно разыскал убийцу провизора Бомбеля. За сутки. Благово вычислил душегуба уже к обеду, но молчал, наблюдал за своим помощником. Ничего, справился. И вот теперь эта история с поляками, в которой Лыков проявил уже профессиональную наблюдательность.
Титус сходил вечером в «Большую Московскую», выиграл на биллиарде пятнадцать рублей и «срисовал» всех четырех панов. После этого перетряс картотеку и двух из них мигом опознал. Оказались знаменитые ребята, сами братья Зембовичи по кличке «Двойка пик»! Казначейство в Вильно, банки в Петергофе, Лодзи, Гельсингфорсе, Киеве и, возможно, касса взаимопомощи в Керчи. Теперь приехали к нам в Нижний, залезть в «карман России».
«Варшавских» взяли под очень осторожное наблюдение. В гостинице за ними следила сама обслуга (хозяин – давний агент Благово), на улице вел только Титус, остальным своим людям статский советник не доверял. Уже через день выяснилось, что братья Зембовичи навестили секретно на квартире бухгалтера Нижегородского Купеческого банка, тоже поляка. Объект готовящегося нападения, таким образом, был определен.
Благово доложил все полицмейстеру Каргеру. Решили брать «варшавских» прямо на деле, в банке. Арестовывать их в гостинице не хотели по двум причинам. Во-первых, схватить с поличным эффектнее и срок паны получают больше. Во-вторых, что важнее («Двойка пик» и без того уже шла в розыске по трем статьям), у «варшавских» своя уголовная этика, очень своеобразная. Они никогда никого не убивают и даже не ранят при ограблениях, только аккуратно связывают. Не было еще случая, чтобы поляки кого-то из своих жертв кончили на грабеже. Зато уж при аресте они сопротивляются отчаянно, всегда бесстрашно отстреливаются (а с оружием ходят все), и полицейские часто несут потери. Наши русские убивцы делают все наоборот: при нападениях частенько режут всех до единого, зато при аресте быстро сдаются без боя, чтобы быстрее уйти на каторгу и бежать с нее потом.
По всем этим причинам полицейские арестовывать панов очень не любили, и Каргер решил в лучшей гостинице города, всегда населенной, перестрелок не устраивать.
К полицмейстеру тайно вызвали управляющего Купеческим банком и известили о готовящемся налете. Почтенный банкир пришел в ужас. Он же, немного успокоившись, и пояснил, почему именно его учреждение стало интересно грабителям. Оказалось, банк выдал недавно необычайно большой онкольный кредит в пятьсот тысяч рублей правлению Варшавско-Лодзинской железной дороги. Выдал по рекомендации своего бухгалтера, поляка по национальности (того самого!), который оказался зятем председателя правления дороги. В качестве обеспечения кредита взяли от заемщика вкладные билеты и акции на предъявителя Санкт-Петербургского Частного Коммерческого Банка, Общества для заклада движимых имуществ в Санкт-Петербурге и Московского городского кредитного общества. Бумаги являлись надежными, но мелкого номинала, сданы были под залог несколькими большими пачками, да еще с купонными листами на 5–10 лет, поэтому опись по номерам и сериям пока еще не сделали.
Замысел «варшавских» стал ясен. Послезавтра – семик, затем Троица и Духов день; банк, как и весь город, три дня не работает. Значит, ограбят в Родительскую субботу, а хватятся не раньше вторника; за это время паны успеют разъехаться по России и к среде скинут бумаги с дисконтом и обратят их в деньги. Почти полмиллиона навару – неплохо, неплохо…
– Как охраняется ваш банк в двунадесятые праздники?[2] – спросил Каргер у управляющего.
