Сердце мое томительно сжалось:
— Значит, печенье и в самом деле было отравлено?
— Совершенно здоровый поросенок, которому я скормил твое печенье, околел через час. Если не предполагать, что его поразил гнев богов, значит, причина — яд.
— Ты говоришь, поросенок умирал целый час? Так долго? Судя по всему, это очень слабый яд.
— Не обязательно. Все эти слухи о ядах, которые действуют мгновенно, не имеют ничего общего с реальностью. Я никогда еще не сталкивался с ядом, который убивал бы взрослого мужчину меньше чем за час. А в большинстве своем они действуют гораздо дольше, вызывая нестерпимую боль и конвульсии. Вынужден сказать тебе, друг мой, что кто-то желает твоей смерти.
— У тебя есть предположения относительно того, какой это яд? — спросил я.
— Я уже говорил тебе, что определить это чрезвычайно трудно. Околевшего поросенка я вскрыл, но не нашел никаких признаков внутреннего кровоизлияния. Конвульсий тоже не наблюдалось. Возможно, отравитель использовал вытяжку из ядовитых грибов. Не исключено также, мы имеем дело с ядом египетской кобры, к которому было добавлено некое неизвестное нам вещество, превратившее его в порошок.
— Яд египетской кобры? Очень экзотично. Кстати, я своими глазами видел, как зеленый юнец, подсыпавший в печенье отраву, выходил из шатра знахарки-травницы. Как ты думаешь, можно там купить нечто подобное?
— Деревенские знахари отлично разбираются в ядовитых грибах. Быть может, на вид эта женщина и показалась тебе простоватой, Деций, но это не говорит о ее невежестве. Лекций ученых врачевателей она, разумеется, не посещала, но в свойствах местных трав и растений разбирается отменно. Мне доводилось слышать, что в окрестностях Рима произрастает некая трава, из корня которой делают яд, причем значительно более сильный, чем те, что известны ученикам Гиппократа.
— В любом случае, добыть яд в Риме не слишком трудно, — заметил я.
— Разумеется, твой враг мог купить отраву где угодно. Но если ты задашься целью, то сумеешь это выяснить. Проницательности тебе не занимать. Ты не из тех, кто довольствуется только лишь очевидным ответом на вопрос.
— Благодаря этому мне порой удается добиться успеха, — согласился я. — Моя интуиция отказывается верить в то, что лежит на поверхности. Если объяснение представляется слишком простым и ясным, это возбуждает мое подозрение. Или, если меня слишком настойчиво пытаются в чем-то убедить, я начинаю искать, какова причина подобной настойчивости.
— Да, в разумных пределах подозрительность способна принести немалую пользу. Но беда, когда она начинает болезненно разрастаться. Сильные мира сего особенно подвержены этому недугу. Они везде видят интриги и заговоры и испытывают наслаждение, обрекая на смерть своих подлинных и мнимых врагов.
— И все-таки я думаю, тому, кто служит сенату и народу Рима, не следует быть слишком доверчивым, — возразил я. — Особенно в случае, когда наличие злодейского замысла не вызывает сомнений, и смерть злополучного поросенка является тому веским подтверждением. Кстати, сколько я тебе за него должен?
— Двенадцать сестерциев.
— Двенадцать? Немалая цена за несостоявшееся жаркое. А ты уверен, что мясо не годится в пищу? Наверняка яд поразил только жизненно важные органы, а в мясо не проник.
— Когда речь идет о пище для гладиаторов, я предпочитаю не рисковать. Не забывай, Деций, именно на мне лежит ответственность за их здоровье. Так что все-таки тебе придется заплатить двенадцать сестерциев.
Я нехотя извлек из складок туники кошелек и принялся отсчитывать монеты.
— Полагаю, гадалка не солгала, когда сказала, что мальчишка не покупал у нее яд, а всего лишь просил предсказать будущее, — размышлял я вслух. — Пожав его руку, я заметил, что он носит перстень с отравой. Мой раб Гермес проследил за ним и сообщил, что по пути домой юнца два раза вырвало. Все это говорит, что он не имеет никакого опыта по части заговоров и еще не приобрел привычку убивать. Что ж, ему придется пожалеть, что для первой попытки он выбрал именно меня.
— И все же, зачем он направился к предсказательнице? — уточнил Асклепиод.
— Вероятно, хотел узнать что-нибудь о благоприятных знаках и тому подобной ерунде. Не думаю, что он стал открывать ей, какого рода дело ему предстоит. Очевидно, мальчишка сильно волновался, иначе не стал бы носить с собой перстень с отравой. А у гадалки он наверняка хотел узнать, в какой день боги благоволят к опасным авантюрам. А может, надеялся получить подтверждение того, что впереди у него еще много лет жизни.
— До того дня вы с ним не были знакомы. Ты догадываешься, по чьей указке он действовал?
— Список подозреваемых пока не слишком длинен, но в ближайшее время он может вырасти. Разумеется, возглавляет его Клодий. Правда, думаю, он предпочел бы разделаться со мной лично.
— С возрастом даже Публий Клодий мог стать осмотрительнее и благоразумнее, — заметил Асклепиод. — Я своими ушами слышал, о нем говорили, как о человеке, способном оказать на жизнь города немалое влияние.
— О, не сомневаюсь, многие его таковым и считают. Но это означает лишь, что он состоит во главе одной из самых сильных городских банд.
— О твоем лучшем друге Тите Аннии Милоне говорят в точности то же самое, — усмехнулся Асклепиод.
— Ну да, они же с Клодием соперники. Но Милон — мой друг, а Клодий — мой злейший враг!
Иногда эти греки не понимают самых элементарных вещей.
— Ты просил меня осмотреть труп Эмилия Капитона, — напомнил Асклепиод.
— Да, конечно. Я совсем забыл. Когда выясняется, что ты едва не стал жертвой убийства, забываешь о тех, кому повезло меньше. Что тебе удалось выяснить?
— Довольно странную вещь.
— Вот как? — насторожился я. — А мне казалось, это самое обычное убийство. За исключением того, что преступник нанес жертве два удара.
— В этом-то и заключается странность. Я сумел добиться, чтобы работники морга позволили мне тщательно осмотреть раны. Кстати, это стоило мне десять сестерциев, которые я рассчитываю получить с тебя.
— Десять сестерциев за то, чтобы посмотреть на труп! — возмутился я. — Некрофилы, которые вечно рыщут вокруг амфитеатров, платят всего пять.
— При чем тут некрофилы! — с оскорбленным видом процедил Асклепиод. — К твоему сведению, я не просто посмотрел на труп. Я исследовал его. И уж конечно, всякому ясно, что с сенатора в таких обстоятельствах возьмут цену выше, чем с какого-то бедолаги и извращенца.
— Надеюсь, то, что ты сумел выяснить, того стоит, — проворчал я, отсчитывая еще десять монет.
— В этом можешь не сомневаться. Во-первых, разрез, а точнее, прокол на шее убитого нанесен умелой и опытной рукой. Клинок обоюдоострый, при этом очень узкий. Вне всякого сомнения, это не сика и не пугио. Все, что я могу сказать об оружии — у него плоская рукоять и короткое острие. — Асклепиод жестом указал на клинки, висевшие на стенах комнаты. — В моей коллекции ничего подобного нет. Полагаю, больше всего это оружие походит на ножи, которыми работают забойщики животных.
— Да, все это странно, — согласился я. — Никогда не слышал, чтобы римские наемные убийцы действовали подобным образом. Наверное, он ударил беднягу Мамерция по голове для того, чтобы тот упал. Столь виртуозный смертельный удар проще нанести, когда жертва лежит.
— А теперь я перейду к наиболее странному обстоятельству, — молвил Асклепиод, не без удовольствия наблюдавший, как я изнываю от любопытства, и сделал паузу.
— Ну, не томи, — взмолился я.
— Определить оружие, которым убийца ударил свою жертву по голове, не составило труда. Это был молоток, плоский молоток шириной примерно с мой мизинец. Круглая рана, которую он нанес, расположена прямо над переносицей. В нижней своей части она примерно в два раза глубже, чем в верхней.
— Не понимаю, почему это обстоятельство показалось тебе странным? — вставил я.
— Сейчас поймешь. Все это означает, что удар молотком был вовсе не первым. Если бы убийца нанес его, когда жертва еще стояла на ногах, рана была бы глубже в верхней части. Но убийца ударил Капитона по голове, когда тот уже был повержен. При этом он стоял сзади, примерно в шаге от головы жертвы, и бил сверху вниз, под довольно острым углом.
— Значит, сначала он перерезал Капитону горло, а потом огрел молотком по лбу, — задумчиво повторил я. — Но зачем ему понадобилось наносить второй удар? Ведь Капитон был уже мертв?
— Вне всякого сомнения. Человек, у которого перерезана сонная артерия, умирает в течение нескольких секунд. У него нет ни малейшего шанса выжить. Удар молотком был нанесен не для того, чтобы добить Капитона, а с какой-то иной целью.
С этими словами он подошел к окну и принялся смотреть во двор, где тренировались гладиаторы.
