– Из меня генерал, как из ишака скакун, – продолжил Шамсиев. – Мой папа на базаре цирюльник был. Волос стриг, мозоль резал, вошь керосин травил, но лучше всего кровь пускал. Я маленький был, тазик держал, кровь нюхал. Я про кровь всё знаю. И я вам вот что скажу, четырежды почтеннейший господин Фандорин. Нефть – это кровь Земли. А мы цирюльники, кровь земли качаем. Как сердце Земли бьется – медленно или быстро – от нас зависит.
– Кирасив сказал, муаллим! Ай, кирасив сказал! – восхитился молодой промышленник, у которого говор был еще более пряный и переливчатый. При этом своими черными выпуклыми глазами нефтебарон косил не на Гаджи-агу, а куда-то вбок. – Кьров на месте стоять не любит. Хочешь, чтоб быстрей бежал, – зажми. Потом снова пусти – ай, весело побежит!
– И ты, дорогой Муса, тоже красиво сказал, – одобрил Месроп Карапетович. – Сегодня – слышали? Мои акции на четыре процента вверх пошли. Что забастовка делает! Ай-ай.
Шамсиев поцокал языком, вздохнул.
– У меня на шесть пиросент. Хорошо, да? Керосин за месяц двенадцать пиросент дороже стал. Тоже хорошо. Только не слишком ли хорошо, а? Когда так хорошо – мне страшно. Что делать будем, если всё совсем встанет? У меня керосиновые склады скоро совсем полные будут. Кушать я буду свой керосин? Вместо чай пить? Мы с молодой Муса очень волнуемся, говорить с тобой хотим, дорогой Месроп-ага.
Но Джабаров, кажется, волновался не только из-за цен на керосин. Эраст Петрович понял, куда так заинтересованно косится «молодой Муса»: на Клару, что-то звонко рассказывавшую толпе обожателей.
– Ах, какая женщина! Миллион не жалко за такую женщину! – Он поцеловал кончики пальцев.
Арташесов тихо сказал что-то не по-русски, шепотом. Метнув испуганный взгляд на Фандорина, нефтебарон покраснел, опустил глаза.
Это положительно становилось невыносимым. Не будешь ведь подходить к каждому и говорить: «Не нужно миллиона, даром берите. Еще сам приплачу».
– Не буду вам мешать говорить о делах, господа, – слегка поклонился Эраст Петрович.
Нефть нефтью, Клара Кларой, однако пора наконец заняться делом. Требовалось найти жовиального подполковника Шубина, любителя бакинских увеселений.
Неспешно пройдясь по эспланаде вдоль бассейна, Фандорин вскоре заметил на игорной площадке (ну разумеется, где ж еще?) синий жандармский мундир. Даже два.
Около стола, на зеленом сукне которого россыпью лежали купюры и золотые монеты, стояли два штаб-офицера. Высокий, сухопарый что-то громогласно говорил, толстый бритоголовый кивал. Остальные игроки сидели, отложив карты, и тоже слушали – с самым почтительным видом.
Эраст Петрович подошел ближе.
– …Я распорядился объявить месячник борьбы с лихоимством, – важно говорил полковник, суровое лицо которого было изборождено шрамами. – Подписал приказ, согласно которому в каждом околотке будут развешаны изречения из Священного Писания, обличающие мздоимство. Тимофей Тимофеевич, – кивнул он на второго жандарма, – подготовит список мер по устыжению чинов, испытывающих душевную склонность к предосудительному сребролюбию. Теперь, господа, с взяточничеством в городской полиции будет покончено!
– Не прямо сию минуту, а по окончании месячника, – уточнил второй. Его жирное лицо не дрогнуло, но в глазах мелькнула искорка. – Если такова воля господина градоначальника, никто не посмеет ослушаться.
– Да-да, через месяц, – согласился полковник.
Фандорин понял, что это и есть Алтынов, которого в Тифлисе назвали служакой усердным, но бестолковым. А толстый подполковник несомненно его помощник, «дельный» Шубин.
– Браво! Превосходное начинание! Давно пора! – нестройно откликнулись сидящие. Градоначальник с величественным видом отошел.
Подполковник вытер платочком распаренную лысину – при такой комплекции ему было жарко даже у бассейна.
– Котофей Котофеевич, не продолжить ли? – позвали его. – Вы, кажется, отважились на ва-банк?
В самом деле очень похожий на раскормленного кота, Шубин сел на стул, мотнул круглой головой вслед начальнику, выразительно закатил глаза под лоб. Вкруг стола прокатился смешок.
– Дорогонько бакинцам влетит этот месячник, – заметил господин, что сказал про ва-банк, и поскреб ногтем большущий бриллиант на пальце. – Но это когда еще будет, а вы, защитник закона, лопнете на банчишке прямо сейчас.
– Ничего, Котофей Котофеевич себе всегда компенсирует, – хохотнул другой игрок, и все весело засмеялись, хоть смысл шутки был неочевиден.
Шубин уютно промурлыкал:
– Поглядим-поглядим. Вот пять «катенек». – Выложил рядком сотенные бумажки. – Кто желает секундировать?
Правила игры Эрасту Петровичу были неизвестны, но он следил за подполковником очень внимательно. По тому, как человек ведет себя в азартной игре, можно многое вычислить о характере.
Открыли карты.
– Браво! Лихо банчок схарчили! – зашумели сидящие.
Подполковник мягким движением, будто котище лапой, подгреб к себе выигрыш.
«Неазартен, расчетлив, удачлив, но риска не любит. Из людей, которые во всем знают меру. Мягко стелет, но зубаст. Положишь в рот палец – откусит всю руку».
Словно желая подтвердить предположение насчет меры, Шубин поднялся:
– Пожалуй, довольно. Благодарю за компанию, господа.
Вторая половина диагноза тоже оказалась верной – Эраст Петрович немедленно в том убедился.
Подполковник, ни разу до того даже не посмотревший в направлении Фандорина, вдруг подошел к нему и спросил, глядя в лицо очень спокойными светлыми глазами:
– А что это вы, сударь, мне весь затылок просверлили, притом что не имею чести и вообще впервые вижу?
«Серьезный человек, – мысленно отдал должное такому напору Эраст Петрович. – Только вот заслуживает ли доверия?»
Молча подал Шубину письмо из Тифлиса.
Удивительно было то, что, даже не посмотрев на пакет, жандарм ласково взял Фандорина за локоть, а тон сменил с агрессивного на доверительный:
– Отойдемте-ка в сторонку. Вон там отличное место, никто не помешает. И пялиться не будут.
То ли он разглядел в чертах незнакомца нечто особенное, то ли все-таки успел скользнуть взором по конверту и узнал почерк.
Подполковник читал послание на ходу, весьма грациозно лавируя между гостями. Несмотря на внушительные габариты, пластика у Тимофея Тимофеевича была отличная.
Вел он своего спутника, как скоро выяснилось, к портьере с гербом. Позади занавеса оказался не грот, как предполагал ранее Фандорин, а начало подземной галереи. Насколько она велика и куда ведет, было не понять: в двух метрах от входа стояла решетка с висячим замком. Позади нее виднелся вырубленный в скале коридор, который вскоре поворачивал вправо.
– Что это здесь? – спросил Эраст Петрович.
– Мм? – промычал жандарм, не отрываясь от письма. – Какие-то подземные ходы, со старинных времен. Не удивлюсь, если Арташесов использует пещеры для контрабанды. Он у нас сторонник диверсификации бизнеса. Надо будет как-нибудь поинтересоваться. – Внезапно Шубин поглядел на собеседника и подмигнул. – А впрочем, зачем вредничать? На Востоке свои обычаи.
Бумагу он спрятал в карман, однако вместо того, чтобы спросить, зачем пожаловал тифлисский гость и какого-такого «всяческого содействия» ему надо, завел совершенно посторонний разговор.
«Тоже приглядывается. Осторожен. Осторожен и хитер».
– На Востоке всё расслабленное, благодушное, жирное – даже противузаконная деятельность. Потому что законы здесь – категория условная. У нас на Руси закон все-таки вроде дышла: хоть и поворачивается, куда вышло, но как-никак прямой и твердый. На Востоке закон вроде вьюнка – обвивает всякую крепкую палку и ластится к ней. Я тут и сам стал таким же: расслабился, помягчел, разжирел. Кто из прежних сослуживцев меня видит – не узнаёт, ей-богу.
Шубин посмеивался, говорил врастяжечку, но взгляд неустанно работал: всё шарил по слушателю, время от времени фиксируясь на отдельных деталях – словно фотографировал для досье. Дурой была бы мышь, которая поверила бы, что этот котище ленив и безопасен.
– Живем мы здесь по-особенному: с денежными мешками стараемся ладить, на их шалости смотрим сквозь пальцы. А за это Совет Съезда нефтепромышленников – это в Баку вроде Священного Синедриона – ежегодно жертвует на содержание полиции шестьсот тысяч. У нас самый распоследний городовой получает восемь сотен в год, не считая столовых, дровяных и всякого рода бакшишей. С тех пор как я научился правильно пользоваться Востоком, моя жизнь сделалась сытна, приятна, нехлопотна. Армяшки доносят мне на татаришек, татаришки на армяшек. Среди товарищей рэволюцьонэров я тоже имею своих людишек – хоть это вроде бы не моя епархия. Но наш начальник жандармского управления – человек европейский, квадратно-треугольный. Приходится подстраховывать…
Вот так, плавно, без нажима, не задав ни единого вопроса, подполковник вывел собеседника к деловому разговору. Хоть в рекомендательном письме и не было сказано, что господин Фандорин приехал в Баку разыскивать опасного революционера, однако само авторство рекомендации и ее тон для опытного человека могли означать лишь одно: дело очень важное, государственного значения.
