Ознакомительная версия.
– А ты у его сиятельства спроси, – насмешливо посоветовала Евдокия Павловна. – Или тебе не доходчиво объяснили?
– Объяснить-то объяснили, да только я ничего не понял, – озадаченно сказал Иванцов. – Что может быть выше урожаев и выращивания скота? Какие такие вещи? А?
– Дурак, полный дурак, – по-французски сказала Евдокия Павловна и вышла из кабинета.
Она, кажется, начала приходить в себя. Опять все поменялось. Недальновидный супруг наломал дров, и теперь уже тут нужен тонкий политес, чтобы все исправить. И хитрость. А это уже дело женское.
Что же касается Шурочки, то она уже совершенно успокоилась. Отец ее теперь и пальцем не тронет. А успокоившись, тут же вспомнила о том, кто нарушил сегодня слово, не приехал на свидание к ней. А почему не приехал? Она сидела за столом и писала:
Вернись, вернись ко мне, мой милый,
Под сень ветвей, под темени покров.
Я до тебя, как видно, не любила,
Но и ко мне пришла любовь.
Потом отшвырнула перо и разрыдалась. Какая пошлость! Порвать немедленно! Вот до чего дошло! До пошлых стишков! Разве этим его вернешь? Она вытерла слезы и вновь взялась за перо. Теперь она писала Лежечеву, и в прозе: «Я знаю, Вольдемар, что отец не дал согласия на наш брак. Как я это и предполагала. Предлагаю вам встретиться тайно…»
Тайно! Она опять разрыдалась. Нет, это невыносимо! Не хочет она видеть Лежечева, ну не хочет! И замуж за него не хочет! Потому что все ее мысли занимает другой!
Где же найти в себе силы, пережить это, забыть, или… вернуть? Как, какими словами? Когда сама сказала нынче ночью: «Я не держу…»
Шурочка так и не смогла сочинить письмо. Лежечев написал ей сам. Вечером, в сумерках, Варька тайком сунула ей в руку мятый белый конверт и шепнула:
– Барин прислал.
– Какой барин? – обрадовалась было Шурочка. В ее сердце затеплилась надежда, что Серж прислал объяснения!
– Жених. Просили передать.
– Как же ты решилась? А ну, как барыня узнает? Ах, он тебе денег дал! – сообразила она.
Варька тут же исчезла, а она в нетерпении открыла конверт. Ведь это было первое любовное письмо, адресованное ей! Лежечев писал по-русски:
«Милая Александрин!
Разрешите мне Вас так называть, ведь если Вы мне доверитесь, все препятствия к нашему с Вами счастью исчезнут. Я готов венчаться с Вами тайно, вопреки воле Вашего отца. Готов увезти Вас, как только получу на то Ваше согласие. С моей стороны никаких препятствий не будет, ибо, как Вы знаете, я человек состоятельный и совершенно безо всяких обязательств. Что касается приданого, то Иванцовка и так принадлежит мне, и Ваш отец горько пожалеет о том, что наговорил мне нынче сгоряча. В противном случае пусть объяснится. Возможно, он возьмет свои слова обратно, и сам отведет Вас под венец. Как бы то ни было, наш брак – для меня дело решенное. Будет это сделано тайно или же открыто, Вы все равно отныне моя невеста, а вскоре станете женой. Все зависит только от Вас. Если Вы согласны, то этой ночью жду Вас в беседке, в Вашем саду. Умоляю о свидании и живу только надеждой и любовью к Вам.
Вольдемар».
Шурочка прижала к груди письмо. Что бы там ни было, это было так романтично! Он готов венчаться с ней тайно! Он готов увезти ее из дома! И это Лежечев, который казался ей таким скучным! И вдруг она вспомнила. Какое венчание? Она же со вчерашней ночи тайная жена другого!
Шурочка заволновалась. Вот они, ошибки молодости, о которых говорил граф! А ведь ее предупреждали! Держись подальше от Соболинского, он тебя погубит! И погубил… Что же теперь делать? Совета спросить было не у кого, разве что поискать сочувствия у Жюли. Но обычно кроткая сестра гневно сказала:
– Предательница. И ты еще клялась, что он на мне женится!
– Когда это я клялась?
– Ну, обещала! Ты себе его хотела. Видеть тебя больше не желаю! Я бы простила тебе это, но не могу простить ложь! Ты должна была с самого начала мне все рассказать!
Ну, вот вам и продолжение романа! Ревность! Ах, сестра, сестра… Знала бы ты всю правду, ты бы пожалела свою Сашеньку, а не кричала бы на нее! Остальные сестры вели себя по отношению к ней еще хуже. Портили ее вышивку, сыпали ей в чай соль. Это были детские выходки, но все равно обидные, до слез. Особенно старалась Мари, которую все и прочили Лежечеву в жены. Та просто объявила Шурочке войну. Но она старалась не обращать на сестер никакого внимания.
Ведь никого из них тайно венчаться не позвали, а ее в саду сегодня ночью ждет Лежечев, завидный жених, и живет только надеждой и любовью, между прочим. Интересно, когда живут одной надеждой, едят ли мясо или только воду и черствый хлеб? Папенька тоже живет надеждой на то, что дела его поправятся, и кроме надежды у него ничегошеньки больше нет. Тем не менее он пьет наливочку, а то и чего покрепче, хорошо кушает и все толстеет. Впрочем, это вещи прозаические. А у нее сегодня ночью романтическое свидание.
Когда окончательно стемнело и все улеглись спать, она потихоньку спустилась вниз и тайно вышла в сад.
Это была такая же теплая ночь, но в то же время и другая. Звезды все также теплились свечками, а луна победно сияла. И опять она дрожала, но на этот раз не от нетерпения. Надо ему отказать, но так, чтобы он не обиделся и не понял бы истинной причины. Незамужней девице невозможно признаться в преступной связи. И кому! Мужчине! Жениху! Значит, надо его обмануть. А ведь у него закладная на Иванцовку. Господи, как же все запуталось!
– Александрин! – услышала она. – Как я благодарен вам за то, что вы решились сюда прийти!
Все, на что решился он, это почтительно поцеловать ее руку. Хорошо, что в темноте не видно, как она покраснела. Ведь еще вчера, в этой же беседке…
– Как я могла не прийти? – вздохнула она.
– Вы получили мое письмо? Ах да, как глупо! Конечно, получили, раз вы здесь! Могу я надеяться?
– Батюшка вам отказал…
– И я не понимаю причины этого отказа! – в отчаянии сказал Владимир. – Это просто тупое упрямство! Он отчего-то вас ненавидит, и именно вас! Я поговорю с ним еще раз.
– Нет, нет! – поспешно сказала она.
– Вы что, знаете причину?
– Я знаю только, что родители никогда меня не любили. А причина… У меня четыре сестры, все они старше, и все – девицы.
– Но я ведь не гонюсь за приданым, – разгорячился Лежечев. – Напротив, я готов помочь вашему отцу деньгами.
– Я думаю, это безнадежно, – вздохнула она.
– Вы меня не любите? – догадался Владимир. Все-таки любящее сердце подсказало ему это. – Ах, вот в чем дело! Теперь я понимаю! Соболинский! И здесь он успел!
– Что вы такое говорите?
– Но он никогда на вас не женится! У Соболинского огромные долги, и он к тому же игрок. А у вас нет приданого, у ваших родителей нет состояния. Вы будете его игрушкой, его забавой, пока он не найдет себе другую. Я готов защитить вас, предложить свою руку, на которую вы сможете опереться.
– И тогда?
– Я вызову его на дуэль.
– Он вас убьет, – чуть не рассмеялась Шурочка. – Вы хотите, чтобы я так быстро осталась вдовой?
– Вы правы. Мерзавец отлично стреляет. А как только вы останетесь вдовой, он тут же объявится и разорит вас. Он вытянет из вас все, я его знаю! Тогда мы уедем. Сразу же после свадьбы. За границу, в Париж. У меня есть средства.
– А ваше имение? А воля отца? Который хотел бы, чтобы вы жили здесь?
– Мне небезразличны сейчас только ваши желания. Так что же?
– Я не могу сейчас, – сказала Шурочка жалобно. – Только не сейчас.
– Я понимаю. Он слишком близко, в нескольких верстах, и, быть может, завтра захочет увидеться с вами вновь. Я должен поехать к нему. Мы должны объясниться.
– Нет-нет. Он больше не приедет! – Шурочка чуть не расплакалась. – Мы никогда с ним больше не увидимся!
– Что?!! Вы его так любите?! Но за что?!! Это же самый бесчестный человек из всех, кого я когда-либо знал! Нет, я решительно не понимаю женщин! Или вы с ним уже…
– Между мною и Соболинским ничего не было и нет, – сказала она быстро.
– Вы клянетесь?
– Да.
– Тогда я могу надеяться?
– Только не тайно. Не тайно венчаться. Надо подождать, пока отец передумает.
– Но отчего же он должен передумать?
– Все изменится, Вольдемар, непременно изменится. Подождите до конца лета. Оно пройдет быстро, – грустно сказала Шурочка.
– Хорошо. Я подожду. В конце концов, вы правы: свадьбы играются осенью. Я никому не расскажу о том разговоре, который был вчера между мной и вашим отцом. Надеюсь, что и он будет благоразумен. Я дождусь, пока ситуация изменится, и приеду сюда вновь. С тем же предложением. А пока я подожду. И не дам хода делу.
– Какому делу? – испугалась она.
– Я же сказал: у меня закладная на ваше имение. Впрочем, вам об этом знать вовсе не обязательно. О наших делах с вашим отцом. Вас это не касается, Александрин, – и он еще раз почтительно поцеловал ее руку.
Ей вдруг стало его жалко. Все, что он делает, он делает из любви к ней. Добивается того, чего быть не может. Она уже все испортила. Ей никогда не быть его женой. Но может, он еще будет счастлив? С другой? И она тихо сказала:
Ознакомительная версия.
