— Вот видите. И моя, и ваша Родина государства несовершенные, впрочем, как и все другие страны мира. У нас много проблем, но у вас, я думаю, их не меньше. Вы мне рассказали про погромы, а я вам могу напомнить про Саидовича и про тех русинов, которых наши войска освободили из Бригидки. Я не стану на вас доносить, пан Хаузнер, тут вы угадали. Но впредь прошу подобных разговоров со мной не заводить. Давайте лучше поговорим про львовянок, а?
* * *
2 октября около 6 вечера городовой приволок в сыскное бледного как полотно паренька лет двадцати. Вслед за ними шла и непрерывно что-то говорила по-польски дородная панна и двое мужчин пролетарской наружности. Дежурный околоточный уехал на квартирную кражу на Зеленую, поэтому разбираться с задержанным пришлось самому Тараканову. Ситуация была банальной: на Краковской площади, находившейся буквально в квартале от сыскного отделения, русинский юноша вырвал из рук зазевавшейся купчихи сумочку с кошельком и хотел убежать. Купчиха закричала, народ всполошился, несколько человек погнались за грабителем, и на Театральной двоим мастеровым удалось его схватить. Явился городовой, который и отвел всю честную компанию в ближайшее полицейское учреждение, коим оказалась сыскная полиция.
Грабитель дрожал как осиновый лист. И неудивительно — согласно приказу генерал-губернатора виновных в таких преступлениях расстреливали без суда и следствия во дворе Цитадели. В связи с общей нормализацией обстановки в городе и возобновлением деятельности судов буквально вчера этот приказ был отменен, и теперь юношу должны были судить по довоенным австрийским законам. Видимо, молодой человек об этом еще не знал. Тараканов тут же решил воспользоваться подвернувшимся случаем — пора ему было заводить свою агентуру.
Вербовка прошла на удивление легко и быстро: юноша, которого звали Захар Рубан, сам предложил сотрудничество в обмен на свободу, заявив, что при австрийцах состоял на связи у комиссара Жолковской части его превосходительства господина Фельдмана.
Тараканов договорился с потерпевшей, которой все похищенное было возвращено и которая поэтому крови не жаждала, и оформил Рубана своим негласным агентом, взяв с него соответствующую подписку.
* * *
Пятого, или по европейскому летоисчислению 18 октября, градоначальство отмечало тезоименитство Наследника и всеимперский праздник полиции. Торжественный завтрак состоялся в закрытом кабинете ресторана «У Жоржа». Из напитков к столу подавали только квас и лимонад, поэтому на завтраке было скучно. Сразу же после того, как уехал градоначальник, все приглашенные стали расходиться. Когда чины полиции подходили прощаться к Ясевичу, тот некоторым из них шептал что-то на ухо. Шепнул он и Тараканову: «В шесть жду у себя».
В квартире помощника градоначальника собралось человек пятнадцать — все участковые приставы, львовский уездный исправник, его помощник, полицейский врач.
Изобилием закусок стол похвастаться не мог, зато винная карта была весьма обширна. Напились все быстро.
Гости накурили так, что хоть топор вешай. Чтобы глотнуть свежего воздуха, Тараканов вышел на балкон.
— Простите, вас зовут Осип Григорьевич, если не ошибаюсь?
Тараканов обернулся. В дверном проеме стоял доктор.
— Да-с.
— Разрешите представиться — надворный советник фон Брок, Генрих Эдуардович. Помощник частного врача санкт-петербургской столичной городской полиции.
Язык у доктора заплетался.
— Очень приятно, ваше высокоблагородие. Коллежский секретарь Тараканов, помощник участкового пристава московской полиции.
— И мне приятно. Осип Григорьевич, а вы раньше в столице не служили?
— Служил год, с лета седьмого по лето восьмого, в сыскном отделении.
— То-то я смотрю, лицо знакомое. У меня очень хорошая память на лица. Приятно здесь увидеть земляка. А то эти хохлы совершенно надоели.
Полицейских в Галицию направляли преимущественно из малорусских губерний. Среди командированных в город классных чинов было несколько поляков и немцев, но костяк штата градоначальства составляли уроженцы Малой Руси.
Доктор продолжил:
— Вот взять хотя бы пристава Георгиевского участка — Верозуба. Это не только самый что ни на есть тупой хохол, но еще и отъявленный черносотенец. Обвиняет меня чуть ли не в шпионстве. Представляете? «Очень, говорит мне, доктор, подозрительна ваша командировка. С такой фамилией не в командировку в завоеванную область отправляться, а дома сидеть». Меня черт-те в чем обвиняет, а сам — преступления укрывает.
— Какие такие преступления?
— Тяжкие. Убийство!
— Убийство?
— Да-с. Изволите ли видеть: привезли первого октября ко мне в прозекторскую труп одной барышни. Нашли ее у костела Святой Елизаветы, под башней. При осмотре тела и вскрытии я обнаружил множество наружных и внутренних повреждений. Их характер и локализация позволяют сделать однозначный вывод — перед смертью девушку избивали. Ну вот, например: у нее слева сломано несколько ребер. Причем переломы такие, что сразу видно: ударили ее поперек ребер палкой. И гематома в этой области имеется, причем эта гематома такому механизму образования переломов полностью соответствует. Или вот пальцы на руках: они тоже все переломаны, такое ощущение, что по ним камнем или все той же палкой молотили. Обширная гематома вокруг глаз, у нас это ударочки называется, нос сломан. Я обо всем этом и написал в своем заключении. Утром отослал его к приставу, а через час он сам ко мне является да с порога стал меня упрекать: «Чего вы тут понаписали! Какое убийство! Пьяная проститутка сама с колокольни упала, а вам убийство мерещится». Я сначала по-хорошему ему пытался объяснить, только он не слушал, кричать стал, и чем больше я его уговаривал, тем он больше и больше распалялся. Ну, тут и я не выдержал. Двадцать пять лет трупы потрошу, а тут какой-то недоумок вздумал меня учить! В общем, чуть у нас до драки не дошло. Потом я на него рапорт написал, он на меня… Градоначальник нас вызывал. Обоих пристыдил. Предложил помириться. Сказал, что русским людям, находящимся на переднем крае борьбы с врагом, не следует друг с другом воевать. Убедителен был, пришлось нам пойти на мировую. Но только мнения я своего не поменял: убили барышню, однозначно — убили.
— А какова причина смерти, доктор?
— Политравма: от удара о землю при падении с большой высоты были повреждены внутренние органы, сломаны кости черепа и позвоночник.
— Значит, все-таки, упала?
— Упала, я этого не отрицаю. Но не сама! Кто-то ей усиленно помогал. Часть повреждений от падения образоваться не могла. Только от ударов. И пальцы: она, видимо, цеплялась за ограждение, а кто-то камнем или палкой бил ей по рукам. И пьяной она не была. Я, когда живот ей разрезал, никакого запаха алкоголя не услышал.
— Ну и работенка у вас, доктор. А следов изнасилования не было?
— Нет. Барышня не девица, но никаких следов изнасилования я не обнаружил.
— А копии заключения у вас не осталось?
— Конечно, осталась. Мы заключения всегда в двух экземплярах составляем.
• 4 •
Костел Святой Эльжбеты построили всего несколько лет назад. Новый храм был необыкновенно красив, а виды, открывавшиеся с его колокольни, просто захватывали дух. Поэтому, поднявшись по крутой лестнице на двадцатисаженную высоту, Тараканов место происшествия начал осматривать не сразу, а только после того, как вдоволь налюбовался городом. Но как коллежский секретарь ни старался, следов преступления ему обнаружить не удалось. Не было ни на полу, ни на перилах галереи никаких подозрительных пятен, обрывков одежды и других вещественных доказательств. Полазав по галерее минут двадцать, начальник сыскного отделения спустился к поджидавшему его внизу Верозубу.
— Ну-с, нашли что-нибудь? — В голосе участкового пристава сквозило неприкрытое торжество.
— Нет.
— Чего и следовало ожидать. Я же вам говорил — нечего слушать этого колбасника. Он тридцать лет мертвяков режет, тут у любого ум за разум зайдет, любому всякие убийства начнут мерещиться. Сама свалилась барышня по пьяному делу. А может, с собой покончила, от несчастной любви, например.
