Надев светлую мантилью, расшитую соболем, я села в сани и велела Степану ехать к Селезневым, надеясь, что меня примут. Я не ошиблась. Несмотря на то, что визит был неприлично ранним, Валерий Никифорович принял меня сразу. Я прошла в кабинет, в котором, к своему безмерному (не могу найти другого слова) изумлению, обнаружила… графа Успенского.
– Вот так встреча! – воскликнул граф и кинулся целовать мне ручку. – Никак не ожидал вас увидеть, Екатерина Алексеевна. Как ваше здоровье?
– Здравствуйте, граф, – ответила я, придя в себя от испытанного шока. – А почему вас интересует мое здоровье? – подозрительно поинтересовалась я.
– Ну как же! Говорят, на вас третьего дня напали.
– Кто говорит?
– Да вот, его превосходительство, – Успенский указал головой в сторону Валерия Никифоровича. Я перевела на генерала взгляд, и он кивнул в подтверждение. – И что, вижу, что все обошлось. Вы прекрасно выглядите, – продолжил жизнерадостный граф. – Впрочем, как и всегда.
– Mersi, – поблагодарила я. – А как вы?
– О, что обо мне говорить! Со мной, как вы видите, все тоже вполне благополучно, – широко разулыбался Вадим Сергеевич.
– Очень рада, Валерий Никифорович, – обратилась я к Селезневу. – Я, собственно, ненадолго. Только хотела справиться о самочувствии вашей супруги.
– Все также, – вздохнул генерал и посмотрел на меня так, словно хотел узнать истинную цель моего визита.
Однако теперь истинная цель моего визита и мне была непонятна. Получалось, что граф Успенский либо настолько дерзок, что, похитив ребенка у Селезневых, имеет наглость явиться к ним со столь ранним визитом, либо попросту не имеет к похищению Ники никакого отношения. Что же, думала я, первое или второе? И что мне теперь делать – ехать к Ксении Георгиевне или нет? Я посмотрела на безмятежного графа, вид у него был вполне цветущий и уверенный.
– Вот, Вадим Сергеевич заехал к нам с визитом, – сказал генерал, перехватив мой внимательный взгляд.
– Так рано? – не удержалась я от бестактного вопроса.
– Однако, – вступил в разговор граф. – Екатерина Алексеевна, милая, вы слишком подозрительны. Между прочим, такой же вопрос я мог бы задать и вам. Что это с вами? – я промолчала. – Но я могу объяснить, – тут же продолжил он. – Дело в том, что генерал решил купить мое имение, а потому я здесь в столь ранний час, мы нынче собираемся оформить сделку.
– Это правда? – спросила я у генерала.
– Да, это так. Мои родственники в столице просили давно уже присмотреть имение в саратовской губернии. У меня все не было времени, а теперь вот я узнал, что граф продает свою Алексеевку и, насколько мне известно, этот вариант их вполне устроит.
– Понятно, – кивнула я. – Стало быть, вы сможете поправить свое положение? – теперь я обратилась к Успенскому, ожидая его реакции. Интересно, знает ли Селезнев о финансовых трудностях графа?
Успенский бросил быстрый взгляд на генерала, а затем обернулся ко мне:
– Стало быть.
– Я за вас рада, – ответила я. – Однако, Валерий Никифорович, мне пора, – мне действительно нечего было больше здесь делать. Следовало хорошенько обдумать, что бы могло означать появление Успенского. – Кстати, граф, – обратилась к нему я, прежде чем проститься. – А вы все эти дни были в Алексеевке, не так ли?
– Так, а что? – он прищурился. – Честное слово, Екатерина Алексеевна, вы мне определенно не нравитесь. К чему все эти вопросы? Если что-то хотите узнать, спрашивайте прямо, без экивоков. У меня нет тайн от господина Селезнева, – и он церемонно склонил голову в сторону генерала. – Я знаю вашу страсть к разным историям, потому и предполагаю, что интерес у вас отнюдь не праздный. Поэтому спрашивайте, дорогая.
Я немного помолчала, раздумывая, стоит ли спросить его в лоб. Но как? Не вы ли, господин граф похитили Нику? И не вы ли теперь требуете за мальчика выкуп? С другой стороны, зачем ему выкуп, если он продает имение? Если только из-за денег был похищен Ника, значит, граф отпадает, как подозреваемый, ведь он получит то, что ему нужно, нынче же.
Получалось, что очередная наша версия опять лопнула, как мыльный пузырь… Выражение, конечно, грубое, но иначе и не скажешь. Бедный господин Поздняков, он теперь мерзнет по дороге в Алексеевку, а граф сидит здесь и в ус, как говорится, не дует. Однако следовало все же дождаться господина подполковника, так, по крайней мере, удастся узнать, был ли на самом деле Успенский в деревне в эти дни или нет.
– Ну, что же вы молчите, Екатерина Алексеевна? – напомнил о себе Вадим Сергеевич. – Я жду. Я всегда к вашим услугам. Если вы что-то хотите уточнить, спрашивайте. Поверьте, я буду с вами откровенен. Просто невозможно лгать такой прекрасной и выдающейся женщине, как вы. Я всегда вами восхищался…
Признаюсь, такое поведение графа меня насторожило. К чему вся эта лесть? И я спросила:
– А почему, собственно, Вадим Сергеевич, вы решили, что я непременно хочу что-то у вас узнать?
– Ну, хотя бы потому, что вы так подозрительны… Мало ли что могло случиться в городе за время моего недолгого отсутствия… Возможно, что что-то произошло… – он посмотрел на меня, а затем на нахмурившегося Селезнева. – Я ведь правильно понял, так? Что-то случилось? Оттого в вашем доме нет детей, и оттого Елизавета Михайловна больны. Так? Ну, скажите, я догадался?
Мы с генералом переглянулись.
– Хорошо, – снова подал голос Успенский, – Если это что-то семейное, то не надо. В конце концов, есть вещи, о который невозможно рассказывать постороннему человеку. Извините, я был не прав. Прошу прощения.
– Да, пожалуй, – сказал Валерий Никифорович. – Уж и вы нас извините, граф. Давайте сменим тему.
– Прошу прощения, – сказала я, – но мне действительно пора.
Я встала, мужчины поднялись следом за мной, и граф, поцеловав мне руку, заметил:
– И все же, Екатерина Алексеевна, я хочу сказать, что вы всегда можете на меня рассчитывать.
– Благодарю, сударь, – ответила я. – Ваше превосходительство, передайте поклон супруге, – Селезнев также поцеловал мне руку и проводил до двери.
– Надеюсь, что мы увидимся, Екатерина Алексеевна, – сказал он мне. – Тогда и поговорим.
– Bien, Валерий Никифорович. Может быть, вы заедете?
Генерал согласно кивнул, и я вышла из комнаты. На лестнице я столкнулась с Гвоздикиным, который, судя по его внешнему виду, пребывал в изрядной ажитации.
– Н-наконец-то, Ек-катерина Алек-ксеевна! – воскликнул он. – Я вас д-дожидался!
– У вас ко мне какое-то дело? – заинтересовалась я.
– Oui! Д-давайте зайдем в мою к-комнату, – он воровато оглянулся. – У меня есть, что вам сообщить!
Я прошла следом за ним до конца коридора. Мы остановились у крайней слева двери, Гвоздикин толкнул ее и пропустил меня вперед.
Я вошла в просторную светлую комнату, в которой стоял небольшой письменный стол, рядом с ним – два венских стула с гнутыми спинками, обитые темно-вишневым бархатом, слева у стены – небольшой кожаный диван, над ним – ручной работы турецкий ковер, у другой стены – широкая деревянная кровать, застеленная покрывалом, в тон обитым стульям и шторам на окнах, расположенных аккурат напротив входа, рядом с дверью – высокий красного дерева шкап, на полу – темный ковер с высоким ворсом. Стены были обиты светло-малиновым шелком, кое-где были развешаны небольшие гравюры. На столе лежали книги, стопка писчей бумаги и стоял малахитовый письменный прибор. В целом, комната выглядела довольно мило, только отчего-то казалось, будто в ней никто не живет. Ощущение это складывалось толи от того, что всюду царил образцовый порядок, то ли от того, что в комнате совершенно отсутствовали какие бы то ни было личные вещи.
– П-проходите, Ек-катерина Алексеевна, – сказал Гвоздикин. – П-присаживайтесь.
Я прошла и села на диван, Гвоздикин присел на один из стульев, он немного помолчал, а затем, словно бы спохватившись, промолвил:
– Извините, Я не сп-просил, к-как у вас со временем? – и в его голубых глазках отразилось беспокойство.
– А что? История, которую вы хотите мне рассказать, требует времени?
– Д-да, д-да, – закивал он головой. – Н-но вы п-поверьте, это очень важно.
– Правда? – я вскинула брови, гадая, что же такое хочет рассказать мне Аполлинарий Евгеньевич.
Честно признаюсь, моего воображения не хватало. Я считала его человеком не слишком сообразительным и даже не очень воспитанным. Словом, я настроилась на то, что господин Гвоздикин сейчас, смущаясь и заикаясь больше обычного, начнет распространяться о каких-нибудь пустяках, поскольку не ожидала от него услышать ничего, хоть сколько-нибудь стоящего. Однако же, время свободное у меня было, да и не хотелось показаться невежливой.
В общем, я настроилась на скучнейшее времяпровождение, сказала, что несколькими часами я вполне располагаю, и приготовилась слушать историю. Но Аполлинарий Евгеньевич меня удивил. Во-первых, он, начав рассказывать, проявил удивительное умение, я словно бы видела все события, о которых он упоминал, воочию. А во-вторых, стоило ему только понять, что я никуда не денусь, он стал говорить медленнее и внятнее и даже перестал заикаться.
