Ознакомительная версия.
Никто не тронулся с места.
— Так рассказать про Мари Санфон? — с фальшивым добродушием спросил комиссар.
— Да-да! Непременно! — зашумели все.
Одна только Кларисса молчала, зная, что разговор затеян неспроста и посвящается исключительно ей. Да Гош этого и не скрывал.
Он аппетитно причмокнул и достал трубку, не спрашивая позволения у дам.
— Начну по порядку. Жила-была в бельгийском городе Брюгге маленькая девочка, звали ее Мари. Родители девочки были добропорядочными горожанами, ходили в церковь и души не чаяли в своей златокудрой малютке. Когда Мари шел шестой год, родился у нее маленький братик, будущий наследник пивоваренного заводика «Санфон и Санфон». Счастливая семья зажила еще счастливее, а потом вдруг произошло несчастье. Младенец, которому едва исполнился месяц, выпал из окна и расшибся насмерть. Взрослых дома не было — только дети и их нянька. Но нянька на полчаса отлучилась на свидание к своему дружку-пожарному, и как раз во время ее недолгого отсутствия в дом ворвался незнакомец в черном плаще и черной шляпе. Маленькая Мари успела спрятаться под кровать, а ее крошку-брата черный человек выхватил из колыбельки и выбросил в окно. Сам же немедленно скрылся.
— Какие ужасы вы рассказываете! — жалобно воскликнула мадам Клебер, хватаясь за живот.
— Это еще цветочки, — махнул трубкой Гош. — Ягодки впереди. О страшном «черном дяде» папе и маме рассказала чудом спасшаяся Мари. В поисках злодея перевернули вверх дном всю округу и сгоряча даже арестовали местного раввина, тем более что бедняга всегда ходил в черном. Но Санфону-старшему не давала покоя одна странная деталь: зачем преступник придвинул к окну табуретку?
— О господи! — ахнула Кларисса, хватаясь за сердце. — Неужели…?
— Вы невероятно проницательны, мадемуазель Стамп, — усмехнулся комиссар. — Да, малютка Мари сама выкинула из окна своего братишку.
— How terrible! — сочла нужным ужаснуться миссис Труффо. — But why?[11]
— Девочке не понравилось, что все носятся с малышом, а про нее совсем забыли. Она думала, что, избавившись от братика, снова станет у мамы и папы самой любимой, — невозмутимо пояснил Гош. — Но это был первый и последний раз, когда Мари Санфон оставила улику и была разоблачена. Милое дитя еще не научилось заметать следы.
— И что же сделали с малолетней преступницей? — спросил лейтенант Ренье, явно потрясенный услышанным. — Ведь не под суд же ее было отдавать?
— Нет, под суд ее не отдали. — Комиссар лукаво улыбнулся Клариссе. — Однако мать, не выдержав удара, помутилась рассудком и была помещена в сумасшедший дом. А мсье Санфон не мог видеть свою дочурку, виновницу обрушившихся на семью несчастий, и отдал ее на воспитание в обитель серых сестер-винсентианок. Там девочка и воспитывалась. Была первой во всем — и в учебе, и в богоугодных делах. А больше всего, говорят, любила читать книжки. Послушнице было семнадцать лет, когда в обители приключился пренеприятный скандал. — Гош заглянул в папку и кивнул. — Вот у меня тут записано. 17 июля 1866 года. У серых сестер гостил сам архиепископ Брюссельский, и надо же было случиться, чтобы у почтенного прелата из спальни исчез древний архиепископский перстень с огромным аметистом, по преданию принадлежавшим самому Людовику Святому. А накануне монсеньер как раз вызвал к себе в покои для беседы двух лучших послушниц, нашу Мари и одну арлезианку. Подозрение, разумеется, пало на девушек. Настоятельница устроила обыск и нашла под матрасом у арлезианки бархатный футляр от перстня. Воровка впала в оцепенение, на вопросы не отвечала и была препровождена в карцер. Когда час спустя прибыла полиция, допросить преступницу неудалось — она удавилась пояском своего облачения.
— Это все подстроила мерзкая Мари Санфон, я догадался! — взорвался Милфорд-Стоукс. — Скверная история, скверная!
— Этого доподлинно никто не знает, только перстень так и не нашелся, — развел руками комиссар. — А два дня спустя Мари пришла к настоятельнице в слезах, сказала, что на нее все косо смотрят, и попросила отпустить ее из обители. Мать-настоятельница, и сама странным образом охладевшая к своей былой любимице, удерживать ее не стала.
— Надо было ее, голубушку, у ворот обыскать, — с сожалением произнес мистер Труффо. — Глядишь, аметист и отыскался бы где-нибудь под юбчонкой.
Когда он перевел свои слова супруге, та пихнула его острым локтем в бок, видимо, сочтя замечание неприличным.
— То ли не обыскивали, то ли обыскивали, но не нашли — не знаю. А только уехала Мари из обители не куда-нибудь, а в город Антверпен, который, как известно, считается мировой столицей драгоценных камней. Там вчерашняя монашка внезапно разбогатела и с тех пор жила исключительно на широкую ногу. Иногда, бывало, оставалась на бобах, но ненадолго — острый ум, блестящие актерские способности и отсутствие каких бы то ни было моральных устоев (тут комиссар назидательно повысил голос и даже сделал паузу) помогали ей добывать средства для шикарного существования. Полиция Бельгии, Франции, Англии, Соединенных Штатов, Бразилии, Италии и еще десятка стран многократно задерживала Мари Санфон по подозрению в самых разных преступлениях, но обвинение ей так ни разу и не предъявили: то прицепиться было не к чему, то улик не хватало. Вот, если угодно, я расскажу вам пару эпизодов из ее послужного списка. Вам не скучно, мадемуазель Стамп?
Кларисса не ответила, сочла ниже своего достоинства. Но на душе было тревожно.
— 1870 год, — объявил Гош, снова заглянув в папку. — Маленький, но богатенький городок Феттбург в немецкой Швейцарии. Шоколадная и ветчинная промышленность. На четыре тысячи жителей восемь с половиной тысяч свиней. Край жирных идиотов — пардон, мадам Клебер, я не хотел обидеть вашу родину, — поздновато спохватился полицейский.
— Ничего, — небрежно дернула плечом мадам Клебер. — Я из французской Швейцарии. А в той части, где Феттбург, и вправду, живут одни остолопы. Я, кажется, слышала эту историю, она смешная. Но ничего, рассказывайте.
— Кому, может, и смешная. — Гош укоризненно вздохнул и вдруг подмигнул Клариссе, что уже переходило все пределы. — Однажды честные бюргеры городка пришли в неописуемое волнение. Один крестьянин по фамилии Мебиус, слывший в Феттбурге бездельником и тупицей, похвастался, что накануне продал свою землю, узкую полосу каменистой пустоши, одной важной даме, которая назвалась графиней де Санфон. За 30 акров бесплодной земли, где даже чертополох не рос, дура-графиня отвалила 3000 франков. Но в городском муниципалитете имелись люди поумнее Мебиуса, и им эта история показалась подозрительной. Зачем графине 30 акров камней и песка? Что-то здесь нечисто. На всякий случай отрядили в Цюрих самого шустрого из горожан, и тот выяснил, что графиня де Санфон — особа известная. Живет широко и весело, а что самое интересное — частенько появляется в обществе господина Гольдзильбера, директора Государственной железнодорожной компании. Поговаривали, что у господина директора с графиней интрижка. Тут-то бюргеры и сообразили, что к чему. А надо сказать, что городишко Феттбург давно мечтал обзавестись собственной железнодорожной веткой, чтоб дешевле было шоколад и окорока вывозить. Пустошь, приобретенная веселой графиней, как раз тянулась от ближайшей железнодорожной станции до леса, где начинались общинные земли. Отцам города все стало ясно: графиня узнала от своего любовника о готовящемся строительстве, купила ключевой участок и собирается здорово нагреть руки. И в бюргерских головах возник ошеломительно дерзкий план. К графине отрядили депутацию, которая стала уговаривать ее сиятельство уступить землю славному городу Феттбургу. Красотка сначала артачилась, утверждала, что ни о какой железнодорожной ветке ведать не ведает, но когда бургомистр тонко намекнул, что дело пахнет сговором ее сиятельства с его превосходительством господином директором, а это дело подсудное, слабая женщина всхлипнула и согласилась. Пустошь разбили на тридцать одноакровых участков и продали горожанам на аукционе. Феттбургцы чуть не передрались между собой, цена за отдельные участки доходила до 15 тысяч. Всего же графине досталось… — Комиссар провел пальцем по строчке. — Без малого 280 тысяч франков.
Мадам Клебер прыснула и показала Гошу жестом: молчу-молчу, продолжайте.
— Шли недели, месяцы, а строительство все не начиналось. Горожане послали запрос в правительство — им ответили, что в ближайшие пятнадцать лет вести к Феттбургу ветку не планируется… Они в полицию: так, мол, и так, грабеж среди бела дня. Полиция выслушала пострадавших сочувственно, но помочь ничем не смогла: ведь госпожа Санфон сама говорила, что о железной дороге ничего не знает, и продавать землю не хотела. Оформлено все по закону, не подкопаешься. Ну, а то, что она назвалась графиней, это, конечно, некрасиво, но, увы, уголовно ненаказуемо.
Ознакомительная версия.
