И тут вдруг, как чертик из коробочки, выскакивает из куста Одинцов. Весь укрытый ветками, чистый леший. И кричит:
– Ребята! Целься в конь! Пли!
Из того же куста раздается залп, и из двенадцати гусаров шесть тут же падают на землю. Ругаясь, все шестеро встают и, хромая и охая, улепетывают назад, в свою проклятую Австро-Венгрию. Стрелки били только коней! Я пытаюсь уложить хоть кого-нибудь из них, а Одинцов хватает меня за руку и отводит револьвер! Не надо, говорит, барон, и так уже бегут; они люди подневольные, не берите грех на душу… Я удивился – и не взял.
– А пулю как же словил? – полюбопытствовал Лыков.
– Как-как? По дурости, как их еще ловят! Пока мы с гусарами воевали – про Нештвади забыли. Вдруг я чувствую зуд под левой лопаткой. Ясное дело – взяли на мушку… Прыгнул рыбкой в траву, но вот, все-таки зацепили.
– И что Нештвади?
– А… Он теперь и не стрелок, и не фехтовальщик. Не люблю я, когда мне в спину стреляют; отстрелил ему пальцы…
Только в декабре владыка принял иконостасы, стали ждать государя. Прождали все Рождество, Новый год, минуло Крещенье – тот все не ехал. Объявили новогодние награды. Благово, ожидавший станиславскую ленту, не получил ничего; Лыкову вышел годовой оклад за Зембовичей и Тунгуса. Наконец, из столицы назначили дату визита его величества – 10 февраля. Тут-то и пошли убийства эффенбаховских агентов в Москве. Благово понял – началась непосредственная подготовка к покушению. Надо было найти нижегородскую квартиру Сашки-Цирюльника, но именно это и не получалось…
Лыков заметил, что Благово смотрит на часы уже второй раз. Что-то еще тревожило его начальника. Что же?
Алексей не знал, что сегодня утром в кабинет начальника сыскной полиции ввалился вальяжный мужчина в бобровой шинели, сметая на пути секретаря. Благово с неудовольствием поднял глаза от бумаг и встал навстречу навязчивому посетителю. Неожиданно тот разверз бобровые объятья и сказал:
– Пашка! Совсем зазнался, барбос, отгородился от друзей секретарями!
– Батюшки святы! – ахнул Благово. – Ваня!
Это был его приятель еще по губернской гимназии, Иван Енгалычев. В отличие от Павла Афанасьевича, он пошел «по кавалерии», и к моменту отставки друга из флота был поручиком. Они не видались с шестьдесят второго года.
– Экого ты, Иван, бобра-то начепил. Я думал, ты уже полковник, в генералы целишь, а ты штафирка?
Енгалычев уселся в кресло, не снимая шубы, и ждал, пока уйдет секретарь Благово. Когда они остались вдвоем, стер с лица дурацкую улыбку и теперь смотрел серьезно и значительно. Сыщик понял, что предстоит важный разговор.
– Ты у нас, Паша, времени зря не терял. Семь лет без дела проболтался, а, глядь, уж статский советник. Два Владимира имеешь, и на станиславскую ленту представление лежит.
– Так лежит все-таки? А ведь не дали к Рождеству!
– Лежит, сам видел. К Пасхе получишь. А в бобрах да с глупой рожей – это я так, для маскировки. Ты угадал: я Генерального штаба полковник и к той же Пасхе стану генералом. Я управляющий канцелярией Военно-Ученого комитета при Военном министерстве.
– Военно-Ученый комитет? Это что за зверь? Воруете на западе военные книжки и пересказываете их своими словами министру?
Енгалычев улыбнулся, но одними губами:
– Есть и такое, но бывает и поинтереснее. Военно-Ученый комитет, мой милый – это русская военная разведка. Возглавляет его генерал-адъютант Обручев, «русский Мольтке». Очень скоро, я надеюсь, он станет начальником Главного штаба.
– Военная разведка… Понятно. Тебя интересует Таубе?
– Меня интересуешь ты. Сегодня вечером, ровно в девять, я к тебе приду. Надо поговорить. Будь, пожалуйста, один, без этого твоего костолома Лыкова.
И загадочный полковник в бобрах ушел. А Благово проанализировал разговор и понял, что ничего хорошего он сегодня вечером от друга детства не услышит.
Поэтому без четверти девять Павел Афанасьевич выгнал своего помощника домой отсыпаться. Сам разложил на угловом столике хурму, поставил бутылку «Мартеля» и две рюмки и принялся ждать.
Глава 11
Благово выводят из игры
Губернаторский дом в кремле.
Ровно в девять Енгалычев, в той же шубе, ввалился в кабинет, сбросил меха и первым делом махнул с морозу рюмку коньяку.
– Эх, Паша, тут у вас и холодно. Б-р-р! Выпей и ты, иначе можем не совпасть в оценке ситуации.
Это было сказано таким начальственным тоном, что Благово безропотно подчинился. Однокашники уселись «визави»; два умных человека внимательно посмотрели друг другу в глаза.
– Ты знаешь, Павел, что государь женился?
Статский советник ожидал любого начала разговора, только не такого.
– Как это женился? Он же овдовел меньше года назад. Императрица Мария Александровна умерла… в апреле!
– Точно так. А в мае он женился.
– Не понял, – разволновался Благово, хотя обещал себе оставаться хладнокровным, что бы ни услышал. – Раньше, чем через год нельзя. Не по-христиански!
– Какой там на хрен год! Он сорок-то дней еле-еле дотерпел. Обвенчался уже в мае, причем тайно, даже дети не знали. Присутствовали лишь Лорис-Меликов и Адлерберг.
Благово машинально налил себе еще рюмку и выпил. Енгалычев смотрел на него с грустной понимающей улыбкой.
– А что наследник? – спросил после паузы статский советник. – Как он к этому отнесся?
– А как, ты думаешь, к этому можно отнестись? Государь после свадьбы сразу уехал с молодой женой в Крым и вызвал туда наследника, хотел их примирить. Но у этой… особы, скажем так, хватило бестактности тут же занять покои умершей императрицы! Поэтому все лето император обедал или с ней, или с сыном, и никогда вместе. И слушал от нее бесконечные гадости про наследника престола. Боже мой, какие веревки она вьет из государя! А ведь он старше ее на тридцать лет!
Благово, как и все в империи, слышал кое-что про Екатерину Михайловну Долгорукую, страстную любовь государя на протяжении вот уже полутора десятилетий. Он познакомился с ней, тогда юной сиротой-смолянкой, в 1866 году. Только что по всей империи шумно отметили серебряную свадьбу императорской четы. Императрица часто болела, измученная бесконечными родами и смертью любимого сына Николая. Муж давно уже охладел к ней, часто менял любовниц, но после знакомства с семнадцатилетней княжной все переменилось. Это была страсть на всю оставшуюся жизнь, страсть, при которой теряют голову, забывают приличия, забрасывают все прочие привязанности. Император стал открыто жить с Долгорукой, бросив больную жену страдать в Зимнем дворце в полном одиночестве. Двор понял желание государя, и несчастная женщина как бы умерла для всех.
– Расскажи мне о ней. Говорят, у них есть дети?
– Да, мальчик и две девочки. Еще один сын умер.
– Так есть и мальчик? – насторожился Благово.
– Вот видишь, ты все понимаешь. Есть мальчик, Георгий. Ему сейчас восемь лет. Отец от него без ума. Он издал указ, и теперь Долгорукая не Долгорукая, а княгиня Юрьевская. Сказать, что государь попал под ее влияние, значит не сказать ничего. Он устал от своих великих реформ, забросил государственные дела и подписывает не глядя все, что ему подсовывают Лорис с Юрьевской. Она полностью прибрала его к рукам. Влияет на награждения и назначения, теперь полезла уже во внешнюю политику, раздает концессии… Она потеряла всякое чувство меры, сделав из своего влияния на мужа-самодержца высокодоходное ремесло!
– Что ты имеешь в виду? – жестко спросил Благово.
– Я имею в виду, мой милый, что княгиня Юрьевская берет огромные взятки за решение всяких темных дел напрямую у государя. Минуя правительство, Государственный совет и прочие инстанции, могущие следить за законностью решений. Княгиня проводит на высокие должности проходимцев, которых не приняли бы на службу даже квартальными надзирателями. А сейчас ее протекцией пользуются уже и австро-германские шпионы.
– Подожди, давай еще раз. Я как-то не очень сообразил… Жена русского императора берет взятки за использование своего влияния на мужа? Они что же, решают государственные дела в алькове?
– Этого я не знаю. Может быть, поутру за чаем. Сейчас все важнейшие назначения в империи, все раздачи концессий, подрядов, вопросы амнистии преступников, даже назначения послов – решает эта потерявшая совесть женщина. Она торгует – понимаешь! Торгует правом петь в уши императору. Есть такса, все ее знают. Министры, которые погибче станом, лебезят перед ней. Хитрый армянин Лорис, взяточник Маков, умный Валуев! Знаешь, почему Маков остался министром? Даже жалованье не уменьшили, оставили специальным секретным указом те же двадцать две тысячи… Потому что он облизывает Юрьевскую ежедневно. А сейчас, как почтовый министр, таскает ей выдержки из перлюстрированных писем. Они их на пару подправляют, в нужном им духе, чтобы опорочить тех, кто еще честен и не желает мараться вместе с ними. Затем Юрьевская показывает это государю, и тот подвергает этих честных людей опале. Так им и манипулируют!
