заулыбались.
— Я не шучу, товарищи. Таков мой принцип — всё или ничего. В это «всё» входит самое главное требование: моя команда должна «гореть» на работе!
— Это как? — удивился Миша Божаткин, слегка флегматичный и вечно снулый парень.
Несмотря на молодость (Божаткин едва разменял четвертак), оперативник умудрился «настрогать» пятерых детишек, а его затурканная и полноватая супруга снова была на сносях (она несколько раз была у нас в отделе, приносила мужу обед). Естественно, от такой богатой на события жизни, Михаил часто засыпал на ходу, и это сказывалось на его результатах.
Чисто по-человечески Божаткина понять можно, мужик устаёт как собака, валится с ног на пару с женой. Детей надо накормить, напоить, спать уложить, вылечить все болячки, вырастить, в конце концов… Какая тут служба…
И при этом опер он хороший, смекалистый, есть в нём правильная жилка, поэтому не хочется его терять.
— Неужели нужно объяснять? — изобразил удивление я.
— И всё-таки…
— Хорошо.
Я опустился на стул.
— Мы на фронте, товарищи. Война закончилась, но только не для нас. Нашего врага ещё нужно победить. Когда-то мы обязательно это сделаем, но до победы ещё очень далеко. Враг у нас непростой. Хитрый, умный, изворотливый, коварный, опасный. В любой момент готов ударить в спину. Дал слабину — пиши пропало. Потерял бдительность — сам погиб или, что ещё хуже, подставил товарища.
Я горько усмехнулся.
— Поэтому мы не можем позволить себе усталость, трусость, лень… Если ты не отдаёшься нашей работе целиком — тебе нечего делать в угрозыске.
Лица собравшихся стали серьёзными. Они прекрасно знали, что я имею в виду. На этих ребят покушались, они не раз теряли друзей и, к сожалению, слишком часто проходили через эту боль.
— Да, это сложно, но мы можем гордиться! У нас самая лучшая работа на свете!
Ребята аж засияли, так им понравились мои простые, но очень правильные слова.
— Теперь касательно вас лично, Михаил…
— Меня? — удивился Божаткин и с опаской втянул голову в плечи, ожидая услышать от меня разнос.
— Да, вас, — кивнул я. — Мне известно ваше семейное положение.
— А ещё известно, что вы у нас не один такой. У нас в угро и в милиции наберётся не один десяток многодетных семей.
Божаткин вздохнул.
Народ зашумел:
— У Загорулько вообще восемь, мал-мала меньше…
— Восемь? Подумаешь! У Стаса Комаринского одиннадцать — не хочешь!
— Может и хочу, только мне жена сказала — ещё одного родим и пойдём по миру… Хоть хозяйство к штанам пришивай…
Сыщики засмеялись.
Я подал знак, чтобы все замолчали.
— Так вот, это серьёзная проблема, которая мешает работе, а проблемы необходимо решать.
— Каким образом, товарищ Быстров? — спросил Савиных.
— Есть одна идейка. Надеюсь, её поддержат там, наверху…
— Так что за идея-то? Или секрет?
— Какие могут быть секреты от своих⁈ Хочу поговорить с Барышевым, чтобы вместе с ним выйти в исполком со следующим предложением: организовать для детей сотрудников милиции и уголовного розыска ясли и детский сад.
— А где? Что — прямо у нас?
— Неужели во всей Одессе не найдётся хотя бы одного подходящего помещения? — резонно заметил я.
— Ну, помещение, может, и найдётся…А деньги? Это ж, наверное, целая прорва нужна…
— Да, финансовый вопрос — самый непростой. Хотя… мы ж приносим городу губернию конкретную финансовую пользу. Если часть прибылей пустить на детский сад — город точно не обеднеет, — сказал я.
Судя по выражениям лиц подчинённых в мои слова они не сильно поверили, да и у меня тоже появились сомнения. Хотя… можно ведь привлечь к этому вопросу не только Барышева, но и Дерибаса. Половина губернской администрации сейчас от него потряхивает, так что есть шанс через него порешать.
— Да, раз уж коснулись семейного положения, могу приоткрыть и эту тайну, — заговорил я, меняя тему. — Женат, детей нет. Надеюсь, что пока. Вопросы?
— Есть один, товарищ… Быстров! — произнёс Гаврилов, немолодой, уже хорошо за сорок, агент.
— Задавайте.
— Детский сад, это, конечно хорошо… Спору нет. Семейные ребята вас целиком поддержат. Только есть одна закавыка. Допустим, начнёте вы это дело… А вот закончите ли?
— Вас что-то смущает?
— Да как вам сказать, товарищ Быстров. Ежли ваш послужной список послушать, так вы на местах долго не задерживались. Значит, и у нас, верно, не засидитесь.
— Что я могу сказать в ответ⁈ — развёл руками я. — Конкретики по этому вопросу у меня нет. Всё зависит от начальства. Скажет переключиться на другой фронт работ — придётся выполнять приказ. Но, могу вас заверить: тот, кто придёт на это место, будет его достоин. Мне бы хотелось, чтобы он был кем-то из вас.
Гаврилов недоверчиво хмыкнул.
Я усилил голос.
— Могу добавить от себя, товарищ Гаврилов: если покажете себя достойно, буду рекомендовать вас на повышение. Если напортачите — сушите сухари.
Я снова обвёл всех взглядом.
— Это касается любого из вас, коллеги. А теперь приступим к текущим делам.
Текучки, как всегда, было много, поэтому совещание затянулось ещё на час. Я внимательно выслушивал моих подчинённых, стараясь вникнуть во все детали.
Поначалу ребята меня стеснялись, но потом раздухарились и понеслось…
Новости сыпались прямо как из рога изобилия. Если б не мой прошлый опыт, я бы давно бегал по кабинету и рвал на себе волосы, а так спокойно выслушал всех, кое-что записал в заведённую по такому случаю специальную книжицу и, пообещав взять на контроль, отпустил оперов по местам.
Дальше предстояла нудная и во многом штабная работа: надо было расставить приоритеты и озадачить народ ценными указаниями.
Ну и о детском садике для сотрудников милиции и угро я тоже не забыл, поэтому наметил визит к Барышеву на этот вечер.
Пока всё расписывал, в голове невольно крутились сценки из замечательной советской экранизации повести Александра Козачинского «Зелёный фургон», в которой главную роль сыграл молодой Дмитрий Харатьян. По сути главной головной болью её героя — вчерашнего гимназиста Володи Патрикеева, ставшего начальником уездной милиции, была борьба с самогоноварением.
Почти половина директив свыше, что на меня свалились, требовали того же самого — «…принимая во внимание общее тяжелое продовольственное положение страны, усугубляемое неслыханным по своему размаху голодом, когда каждая крошка хлеба должна идти по своему прямому назначению — борьба с самогонщиной должна
