– Мне не нравится этот Говард, – заметил старший Фитцджеймс, беря еще один сухарик и наливая себе вторую чашку чая; на дочь он больше не смотрел. – Ты не должна больше появляться с ним в обществе.
Таллула сделала глубокий вдох, и лицо ее стало неподвижным.
Огастес тем временем строго посмотрел на жену:
– Пора бы тебе вывозить дочь в более приличные дома, моя дорогая. Твой долг – найти ей подходящего мужа. Это надо сделать в этом же году. Ты и так опоздала. Займись-ка этим, пока она не испортила свою репутацию, проводя время в неподходящей компании пустых людей, и тем не менее все еще считается выгодной партией. Впрочем, судя по ее поведению, твоя дочь недолго такой останется. – Он продолжал смотреть на Элоизию, словно не замечая Таллулы, однако Эмили видела, как вспыхнули от негодования щеки девушки. – Я составлю список желательных знакомств и дома, где вам следует бывать, – заключил глава семейства, откусывая хлебец и потянувшись за чашкой с чаем.
– Желательные для кого? – не выдержав, взорвалась мисс Фитцджеймс.
Отец вновь повернулся к дочери. В его взоре не было ни юмора, ни доброжелательства.
– Для меня, конечно, – заявил он. – Я обязан позаботиться о твоем благополучии и успехе в жизни. Для этого у тебя есть все данные – не хватает только самодисциплины. Этим ты и займешься, прямо с сегодняшнего дня.
Если бы Эмили стала объектом подобного внимания за этим столом, она бы чувствовала себя чертовски несчастной. Однако даже Финли внимательно слушал то, что говорил его отец. Командный тон Огастеса, видимо, не был здесь в новинку и не удивил никого из домочадцев. Миссис Рэдли не надо было видеть опущенную голову Таллулы, чтобы догадаться: в отцовском списке будущих претендентов на руку дочери никогда не появится имя Яго, о котором рассказала ей девушка. Все присущие ее возлюбленному добродетели неспособны были бы расположить к нему отца Таллулы, человека чрезвычайно амбициозного и полного предрассудков.
Мисс Фитцджеймс предстоит произвести серьезную переоценку своих запросов, и если она грезит о счастье, то должна знать его цену и понимать, какой будет награда.
Эмили посмотрела на Финли. Брат жевал поджаренный хлеб с мармеладом и допивал последнюю чашку чаю. Если он и сочувствовал сестре, то на его лице это не отразилось.
Огастес неожиданно повернулся к сыну:
– А тебе пора бы найти себе жену. Ты не сможешь занять в посольстве мало-мальски значительный пост, не имея супруги, которая тебе бы в этом помогала. Само собой разумеется, это будет женщина из родовитой семьи, полная достоинства, способная вести умную беседу, но не навязывать своего мнения, и достаточно привлекательная, но не настолько, чтобы давать повод для домыслов и сплетен. Здравомыслие и высокая нравственность дороже всякой красоты. Ее репутация должна быть безукоризненной, это вне всякого сомнения. У меня на примете не менее дюжины таких невест.
– В данный момент… – начал было Финли и тут же умолк.
Глава семьи словно окаменел.
– Я прекрасно понимаю, что в данный момент есть дела поважнее. – Лицо его стало жестоким. Он не смотрел на сына, пока говорил. – Надеюсь, что все разрешится в ближайшие же несколько дней.
– Я тоже надеюсь, – с убитым видом произнес Фитцджеймс-младший, подняв глаза на отца и пытаясь встретить его взгляд. – Я не имею к этому никакого отношения, отец. И они, если это люди компетентные, скоро удостоверятся в этом. – Он произнес это как вызов, уверенный, что ему поверят и не потребуют подтверждения. Эмили уловила в его голосе нотки искреннего протеста.
Таллула отложила недоеденный сухарик. Чай в ее чашке давно остыл. Быстро взглянув на отца, а затем на мать, она снова перевела взгляд на Огастеса.
– Конечно, они убедятся в этом, – вдруг произнесла ровным голосом Элоизия. – Это неприятно, но не стоит беспокоиться.
Старший Фитцджеймс посмотрел на жену, не скрывая презрения, и складки усталости на его лице стали еще глубже.
– Никто не беспокоится, Элоизия, – ответил он. – Просто надо сделать все, чтобы не возникли осложнения в результате… чьей-то некомпетентности или случайности, которую мы не сумели предвидеть. – Затем Огастес повернулся к Таллуле: – В общем, так: вы, мэм, ведите себя так, чтобы никого не удивлять и не давать повода злым языкам разносить сплетни. А вы, сэр… – он перевел взгляд на сына, – будьте джентльменом. Уделяйте свое внимание делу и тем развлечениям, которые с вами могла бы разделить любая юная леди, годящаяся вам в жены. Можете повсюду сопровождать вашу сестру. На вечеринки, выставки и другие достойные события, которых предостаточно в Лондоне.
Вид у Финли был несчастный.
– Иначе, – продолжал глава семьи, – все может решиться совсем не так, как вам бы того хотелось.
– Я здесь ни при чем, отец! – снова запротестовал его сын, и в его голосе звучали нотки отчаяния.
– Возможно, – сухо согласился Огастес, вернувшись к завтраку. Разговор был окончен. Ему не надо было даже говорить об этом. Категорический тон старого джентльмена не допускал никаких сомнений. Спорить с ним, видимо, было бесполезно.
Таллула и Эмили закончили завтрак в полном молчании и, извинившись, покинули столовую. Как только они оказались в холле и достаточно далеко от чужих ушей, мисс Фитцджеймс резко повернулась к Эмили.
– Простите меня! – в полном отчаянии произнесла она. – Завтрак был для вас ужасным испытанием, я знаю, поскольку вам известно, о чем говорил мой отец. Конечно, в конце концов все выяснится, но это может затянуться бог знает на сколько. А что, если убийцу не найдут? – Голос девушки был полон внезапно охватившей ее паники. – Ведь того страшного маньяка в Уайтчепеле так и не нашли? Два года назад его жертвами стали пять женщин, но до сих пор никто так и не знает его имени и кто он. Ведь убийцей мог оказаться любой!
– Нет, не любой, – успокоила ее миссис Рэдли. Это были ничего не значащие слова, но она надеялась, что Таллула не воспримет их так. – Та, первая неудача полиции никак не может быть связана с нынешним случаем.
Она верила, что Томас Питт докопается до правды. Но даже если окажется, что Финли невиновен, эта правда может вскрыть другие неприглядные стороны его жизни. Расследование опасно тем, что ненароком может открыть факты, казалось бы не имеющие отношения к самому преступлению, – просто чьи-то грехи или пороки, но от них уже не удастся отмахнуться или предать их забвению.
Человек в испуге может сотворить зло. И тогда вдруг волей-неволей видишь его совсем в другом свете и приходится опасаться чего-то большего, чем простого установления вины.
– Возможно, это был кто-то из привычной жизни той женщины, – спокойно продолжала размышлять вслух Эмили, а сама подумала о том, что даже Огастес Фитцджеймс не уверен в невиновности сына. Она уловила сомнение в его голосе и в том, как он реагировал на слова жены. Это чувствовалось во всем. Почему этот человек так мало доверяет своему сыну, что даже допускает подобную вероятность?
– Да, очевидно, так оно и было, – согласилась Таллула. – Но я расстроена еще и потому, что папа намерен во что бы то ни стало выдать меня замуж против моей воли за кого-нибудь из его собственного списка. Я же тогда стану такой же неинтересной женой, как многие проводящие свои годы за вышиванием, или буду рисовать акварельные пейзажи, на которые никто даже не взглянет!
– Спасибо, – шутливо прервала ее миссис Рэдли.
Таллула залилась румянцем от смущения:
– Ради бога, извините, я не хотела! Как непростительно с моей стороны. Я не хотела этого сказать, поверьте!
Эмили лишь заморгала глазами, но не стала лукавить.
– Однако вы это сказали, – вздохнула она. – Я не в обиде на вас. Многие из женщин именно так проводят свою жизнь, делая то, чего терпеть не могут. Иногда я сама себя довожу до слез, а ведь я замужем за политиком, человеком, обычно очень интересным. Правда, вчера мне было скучно и тоскливо, потому что он был поглощен своими делами. В последнее время я мало его вижу и совсем не знаю, чем себя занять.
Постепенно румянец вернулся на щеки Таллулы, но она все еще выглядела подавленной. Эмили, взяв подругу за руку, решила увести ее с собой в спальню для гостей.
– У меня есть тетушка со стороны мужа, – продолжала рассказывать она. – Эта леди не помнит и дня, чтобы ей было скучно. Она всегда чем-то занята, в основном борьбой с невежеством и несправедливостью. Ко всему она относится очень серьезно, и поэтому дел у нее непочатый край.
Эмили могла бы рассказать Таллуле, что у нее есть еще и мать, недавно вышедшая замуж за актера, еврея, который на семнадцать лет моложе ее. А также сообщить о своей сестре, ставшей женой человека ниже ее по социальному происхождению, и к тому же полицейского инспектора, что приносило всему семейству много хлопот, когда приходилось драматически сопереживать ему в его наиболее серьезных расследованиях. Но сказать это в данный момент было бы бестактным и усугубило бы и без того напряженную обстановку.
