Почти треть домовладений в слободе принадлежит татарам. Их кормит ярмарка. Во-первых, они там работают, и купцы охотно нанимают к себе магометан. Непьющие, честные и работящие – лучше любого православного. Но ярмарка лишь два месяца в году, а кушать надо каждый день. Поэтому и выстроили татары себя такие особенные дома: каменные, часто двухэтажные, и с большими подвалами. Знакомые торговцы охотно складируют там нераспроданные на ярмарке товары. Или проданные, но еще не вывезенные. А бывает, что эти грузы лежат в подвалах до зимы. Купец платит полежалое[21], владельцу подвала доход. В саму ярмарку жилища забиты приезжими, хозяева спят в сарае или в бане, а днем вкалывают на Сибирской пристани. Одна сдача квартир дает до ста рублей в месяц! В криминальные дела татары не суются, но про всех все знают. Только полиции никогда не скажут.
Две главные улицы Кунавина – это Пирожниковская и Елизаветинская. Строение на них солидное, дом к дому, сплошной стеной. Бросается в глаза здание возле училища, в 24 окна по фасаду, с проездом. Это и есть особняк Щавинской. Близко к вокзалу, но место тихое – от клиентов нет отбоя.
К выставке в Кунавине устроили несколько приличных гостиниц. На Александровской улице их сразу пять: Стригулина, Вороновой, Седовой, Ермолаева и того же Ахапкина. Последний размахнулся и еще гостиницу приткнул в 3-й линии. Набережную Оки украсили номера Куракиной, Вяхирева и Перлова. На Песочной наследники Панкратова выстроили корпус на сто человек с хорошей кухней. Лыков зашел туда пообедать – лучше, чем на пароходах! Но с другой стороны: куда девать эти громады, когда выставка закончится? У Куракиной хоромы на 350 человек! А у Перлова вообще на 700…В обычное время Кунавину столько гостиниц не надо.
Походы сыщика были неудачными. Никто с ним не говорил, все отмалчивались. Щавинская напоила чаем, но про купца Голяшкина речь не поддержала. Агент Сверчков показал несколько притонов. Но там обыгрывали в карты воров и спаивали ротозеев с последующим раздеванием. Это неинтересно: мелочь наверх не выведет.
Облазил Алексей и ярмарку. Она вошла в полную силу. По улицам ходили огромные массы людей. Все продавали и покупали, а еще развлекались на любой вкус. Рекорды бил «Театр паризьен» Шарля Омона на Нижегородской улице. Знаменитый увеселитель привез 120 этуалей, настоящих парижанок, одна красивее другой. В кафе-концерте девки выкидывали такое, что купцы зверели… Француженки бойко торговались, и цены за свои услуги вполне понятно излагали по-русски. Когда Лыков впервые зашел туда, то поразился. У самой сцены, одетый в статское, замер пристав кадра городовых Думаревский. И лорнировал этуалей с видом знатока… Чиновникам полиции запрещалось посещать места публичных увеселений без особого каждый раз на то разрешения полицмейстера. Конечно, Яковлев такого разрешения приставу не давал. Думаревский был смущен. Сыщик похлопал его по плечу и успокоил:
– Не скажу, не скажу.
У того же Омона Лыков посмотрел последнюю новинку: движущуюся фотографию, или иначе синематограф Люмьера. В маленьком зале демонстрировали подряд короткие представления. Их было семь: «Прибытие поезда», «Конец смены на лионской фабрике», «Кормление младенца», «Игра в карты», «Парижская улица», «Семейный завтрак». Но особенно зрителям нравился «Политый поливальщик», где озорник-мальчишка окатывал дядьку из его же шланга…
По вечерам торговля на ярмарке прекращалась и начинался дикий разгул. Сигнал к нему давали духовые оркестры: в Главном доме, в Бразильском пассаже (пассаж Детских приютов), и в двух корпусах Речного училища. В саду «Народная забава» пели двусмысленные песни. В цирке Акима Никитина развлекала народ труппа сальтоморталистов «Эйжен», а реприз-клоун Том-Жак рассказывал похабные анекдоты. На Самокатах творилось черт-те что… Чистая публика шла в Большой театр на оперу или в Малый на драму. В полночь обе толпы – чистая и грязная – вываливались на улицу и смешивались. И грань между ними стиралась. Гулять так гулять! Полчища пьяных людей расходились по кабакам и шантанам, и там постепенно теряли человеческий облик… Из окон доносились разухабистые песни:
– Бей, бей посуду!
– Лей, лей, лей повсюду!
После закрытия ярмарочных заведений гуляки перебирались в Кунавино и зависали до утра. В два часа ночи плашкоутный мост разводили, и живущие на правом берегу уже не могли попасть к себе. Да и не хотели… Разгул принимал невообразимые формы. Менялись и песни, с народных на уголовные. Коротко остриженные мужики (беглые или дезертиры) требовали «Матаню»:
– В саду яблочки завяли –
Ну так то ж!
Не найду себе Матани –
Ну так что ж!
Я жену свою зарежу –
Ну так что ж!
Да Матанюшку потешу –
Ну так что ж!
Я в Сибирь пойду за это –
Ну так что ж!
Да Матанюшка одета –
Ну так что ж!
Строгости, принятые накануне царского приезда, давно забыли. В крупных гостиницах заведены особые паспортные бюро. Их управляющие каждое утро относили новые паспорта в полицию. И вообще, тесно сотрудничали, приглядывали за жильцами, а о подозрительных сразу сообщали. Так же было и в самых дешевых номерах: никто не хотел испортить августейший визит. На пике выставки и ярмарки обслуга уже не справлялась с наплывом. Людей селили без паспортов, только сообщали об этом в часть. Но приглядывать не бросили! А как уехал государь, все отменили. Снова околоточные закрывали глаза на темных людей. Не просто так, конечно, а за мзду. Тут ничего нельзя было поделать. Губернаторы и полицмейстеры менялись, а прописка на ярмарке оставалась самым доходным делом. Каждый торопился заработать. Ведь ярмарка короткая, потом весь год такого барыша уже не будет. Ну и кто тут устоит? Суют помощнику пристава заведомо поддельный паспорт, два червонца кладут внутрь. Вопрос сразу решается положительно.
Конец июля и начало августа – страшное время! 8 ярмарочных гостиниц и 46 «номеров» не вмещали всех желающих. Людская круговерть надежно скрывала мошенничества и грабежи. По утрам в ярмарочные участки приходили опухшие, раздетые люди и подавали заявления о пропаже денег и ценностей. Заявления принимали, но ничего не находили. А без свидетелей говорили: зачем нажрался, как свинья? Сам виноват! Это же ярмарка!
В Мещерском озере за два дня выловили трех покойников. Вроде как опились люди, свалились в воду и захлебнулись. Но если разглядывать внимательно, то возникали сомнения… Начальство от них отмахнулось и охотно списало утопленников на несчастный случай. Кому хочется портить статистику? Но вот взлом кассы уже не утаить. Неизвестные обчистили лавку часовщика Натансона, раскурочив несгораемый шкап. Почерк варшавский, ни с кем не спутаешь. А в Оренбургской улице из номера пропали сразу двое. Как в воду канули… Не в воду ли того же озера? Вещи на месте, а жильцов нет. Сыщики сбивались с ног.
Выставка тоже не осталась в стороне от разгула. Павильоны работали до сумерек, после чего закрывались. Но некоторые были открыты до часу ночи. К ним относились Художественный отдел, панорама Рубо, тир в павильоне Изера и концертный зал. Так же не покладая рук трудились сады, рестораны и буфеты. В садах в дополнение к преображенцам играл духовой оркестр 4-го Императорской фамилии стрелкового батальона. Концертный зал на 900 мест предлагал серьезных исполнителей: гармониста Невского, контрабасиста Кусевидского, чешского скрипача Яна Куделика. Пели хор Славянского и знаменитый Николай Фигнер, играл симфонический оркестр под управлением Гловача. В июне и июле давал спектакли Московский Малый театр. Народ приходил, зевал – и перемещался куда повеселее, а именно в рестораны выставочных гостиниц. Их было четыре: в «Международной», «Европейской», у Александрова-Ломача и у Смельницкого. Там немки с венгерками жарили канкан. А разбитные певички Ломача переплевывали даже этуалей Омона! В летнем саду Александрова гостей развлекал Театр Малкиеля. В гостиничных ресторанах веселились до четырех часов утра. После чего самые неугомонные перебирались в никогда не спящее Кунавино…
В поисках улик Лыков обшарил весь город. Помимо ярмарки с выставкой в нем немало других беспокойных мест. Фабричная слобода, давний рассадник всякой нечисти. Кабак, что стоял на выходе с завода Курбатова, – жуткий притон. Полиция старалась без особой нужды туда не заходить. На Миллионной своя специфика. Тамошним нищебродам даже водка не по карману. Поэтому они из экономии добавляли в нее «ликву» – неочищенный эфир. Результат выходил необыкновенный! Шибало в голову лучше кокаина! Хлебнув такой смеси, человек терял рассудок. И способен был на все, абсолютно на все…
Или взять Бугры! Местность в дальнем конце Ямских улиц, неподалеку от Крестовоздвиженского монастыря – самая опасная в Нижнем Новгороде. За вычетом Самокатов, конечно. Большинство уголовных притонов находились там.
