Сано посмотрел на Янагисаву. Его неподвижный, пронизывающий взгляд подтвердил подозрения. Янагисава знал о сделке. И вызвал сюда Сано, потому что понимал: Хосине понадобится помощь, и он потребует вернуть долг. Янагисава исхитрился заставить Сано спасать своего любовника! Сано возмущенно взглянул на канцлера и повернулся к Хосине:
— Это тот случай, когда я с удовольствием нарушу слово. — Он с вызовом сложил на груди руки. — Вы сделали все возможное, чтобы уничтожить меня, и не заслуживаете моей защиты.
— Я заслуживаю того же, что сделал для вас! — На мокром от пота лице Хосины застыла отчаянная решимость. — Если бы не та моя наводка, вы были бы мертвы. Вы обязаны мне жизнью! И вы расплатитесь тем, что спасете мою.
Сано в знак протеста резко вскинул руку, но при этом не мог не признать правоты Хосины. Сано был подозреваемым в том деле об убийстве. В конечном итоге он смог бы обелить себя и арестовать настоящего преступника и без информации Хосины… а может быть, и нет. И тогда он был бы приговорен к смерти. Он так и не понял: то ли сам каким-то образом выкарабкался, то ли Хосина предотвратил его крах.
— Я не принесу женщин в жертву ради такого, как вы! — крикнул Сано, злясь на Хосину, Янагисаву и на себя самого из-за обстоятельств, загнавших его в ловушку. — И я не позволю вам вмешиваться в мои обязанности по спасению госпожи Кэйсо-ин. — Он поднял письмо с условиями выкупа с пола, куда его бросил Хосина. — Я немедленно отнесу это сёгуну и посоветую ему согласиться с требованиями. Я лично передам вас палачу.
В запале Сано не хотелось думать, что у Хосины имеется законное право требовать у него возвращения долга. Больше всего Сано заботило спасение Рэйко. Он потянулся, чтобы схватить Хосину, но начальник полиции отпихнул его.
— Посмотрите на могущественного сёсакана-саму! — Хосина обнажил зубы в насмешливой улыбке, но в глазах его таился страх — он потерял свою последнюю ставку. — Он прикидывается, что защищает справедливость и честь, но отдает меня на позорную смерть, даже не зная, в каком убийстве обвинили меня похитители и виновен ли я вообще. И почему? Потому что выполняет свои обязанности, спасая мать своего господина?
Хосина обращался к воображаемой аудитории, не глядя на Янагисаву, который молча наблюдал за происходящим.
— Нет… он желает спасти лишь свою жену. — Хосина был воплощением отчаяния, но презрительно усмехнулся в сторону Сано. — Вы уничижаете других за то, что они преследуют эгоистические цели. Что ж, тогда вы лицемер.
— Замолчите! — крикнул Сано, взбешенный тем, что Хосина озвучил его сомнения.
— Вы всегда хотели знать правду, но правда порой колется, не так ли? — не сдавался Хосина.
— Я сам казню тебя! — Сано потянулся к мечу, но тот забрали стражники Янагисавы.
— Не казнишь, даже если бы мог, — насмешливо заявил Хосина, решив, что берет верх. — Ты не станешь торопить мою смерть, хотя любишь жену и ненавидишь меня. Мы оба знаем, что тебе придется держать слово.
Сано почувствовал себя так, словно катится с крутого склона. Хосина прав. Как бы ему ни претило это, он должен согласиться. Самурайский кодекс чести, которому он служил всю жизнь, запрещал брать назад слово и уступать требованиям преступников. Непоколебимая верность бусидо обрекала его выполнить просьбу Хосины. Кроме того, были и другие, более веские причины, предопределявшие его решение. Уязвленный поражением, Сано гневно смотрел на Хосину.
Насмешливая ухмылка начальника полиции превратилась в торжествующую улыбку. Янагисава сохранял бесстрастность. Сано понимал, что его собственная честь всегда была их самым сильным оружием против него. И хотя его душа восставала против такого положения дел, самурайский дух подавлял эти протесты. Обязательство, бременем легшее на него, заставило кивнуть.
— Мы сейчас же идем к сёгуну, — заявил Янагисава.
Он взял у Сано письмо, явно намереваясь осуществить свое обещание — позволить делу идти своим чередом. В голове Сано с сумасшедшей скоростью проносились мысли. Как спасти Хосину, да еще и Рэйко?
Сёгун восседал на возвышении в дворцовом зале приемов, держа в своих тонких пальцах письмо с условиями выкупа. Пока он читал колонки иероглифов, его голова дергалась, губы шевелились, складываясь в неслышные слова, лицо сосредоточенно морщилось. В комнате висела мертвая тишина.
Сано, сидя у возвышения слева от Цунаёси Токугавы, чувствовал, как под оболочкой внешнего хладнокровия у него все быстрее стучит сердце. Повторяя в уме то, что должен сказать, он поглядывал на начальника полиции Хосину, сидевшего рядом с ним.
Хосина надел во дворец шелковое кимоно, штаны и накидку разных оттенков зеленого цвета. От пота на его одеждах уже проступили темные пятна. Не в силах сидеть спокойно, он переводил взгляд с сёгуна на Сано, со стражников сёгуна, расположившихся вдоль стен, на детективов Сано, стоявших на коленях в задней части комнаты, и, наконец, на Янагисаву.
Канцлер сидел справа от сёгуна, надменная поза словно щитом отгораживала его от остальных присутствующих. Сано поражался его самообладанию, поскольку сам не смог бы сохранять такое спокойствие, если бы спасение дорогого ему человека зависело от врага.
— Что это за странное стихотворение об… э-э… утонувшей женщине и Царе-Драконе? — озадаченно спросил сёгун. — И какое отношение это имеет к… э-э… похищению?
Все промолчали — ждали, когда он прочтет условия выкупа.
— А-а! — От удивления брови Цунаёси Токугавы взлетели вверх, затем его лицо просветлело: он понял смысл послания. — Теперь я могу спасти мою мать! — подняв глаза от текста, воскликнул он и повернулся к Хосине: — Вы… э-э… хорошо мне служили, и очень жаль, что мне придется… э-э… пожертвовать вами. Но вам… э-э… представится честь умереть, до конца выполняя свой долг.
Хосина шумно сглотнул, кадык на его горле резко дернулся. Сано ожидал, что Цунаёси Токугава пойдет на требования похитителей, но его ошеломили слова сёгуна, полные безразличия к судьбе Хосины. Сано понял, что никакие призывы к состраданию не спасут начальника полиции.
Сёгун подал сигнал своим стражникам.
— Немедленно отведите Хосину-сан на лобное место. После того как он… э-э… умрет, выставьте его труп возле моста Нихонбаси с табличкой, где будет написано, что он… э-э… убийца.
Четыре стражника направились к Хосине, который неотрывно смотрел на Сано, взглядом моля его выполнить свое обещание. Янагисава наблюдал за происходящим с холодной бесстрастностью. У Сано появился последний шанс забыть о своем слове и, умыв руки, дать Хосине умереть; однако честь и мудрость взяли верх над эгоистичным порывом.
— Ваше превосходительство, пожалуйста, подождите, — произнес он голосом, выдававшим переполнявшие его противоречивые чувства.
Внимание присутствовавших переключилось на него. Сёгун удивленно посмотрел на своего сёсакана.
— Чего ждать? — спросил Цунаёси Токугава. — Чем скорее я… э-э… казню начальника полиции Хосину, тем скорее… э-э… похитители вернут мне мою мать.
— Совсем не обязательно, ваше превосходительство, — сказал Сано.
Стражники схватили Хосину и рывком поставили на ноги. Тот упирался, его мышцы напряглись, на лице застыла гримаса ужаса. Сёгун сжал кулаки и подался в сторону Сано.
— Как вы смеете вмешиваться? — крикнул Цунаёси Токугава. — Вы что… э-э… до такой степени не верны мне, что станете… э-э… защищать Хосину-сан за счет моей матери? — Злой румянец залил его щеки. — Хотите… э-э… вместе с ним отправиться к палачу?
Страх мешал говорить, но Сано заставил себя продолжить ради Хосины, а главное, ради Рэйко.
— Единственное мое желание — это служить вам, ваше превосходительство, — смиренно сказал он. — И я со всем моим уважением должен заметить, что смерть Хосины-сан не станет гарантией безопасности досточтимой госпожи Кэйсо-ин.
Сёгун вскинул голову, сердито посмотрел на Сано, однако обычная неуверенность в верности собственных решений заронила зерно сомнения. Он поднял руку и остановил стражников, готовых увести Хосину.
— Что это вы… э-э… имеете в виду?
Сано чувствовал, с какой силой надежда Хосины вливается в него.
— В планы похитителей вообще не входит освобождение госпожи Кэйсо-ин. Она, должно быть, видела их лица и может их узнать. Они понимают, что, если отпустят ее живой, она поможет вам поймать их. Как только похитители узнают, что Хосина мертв, они убьют ее и других женщин.
Эта версия позволяла Сано уверенно выступать против потворства похитителям. У сёгуна отвисла челюсть.
— Но здесь говорится, что моя мать будет освобождена, если я… э-э… казню Хосину-сан, — сказал Цунаёси Токугава, подняв руку с письмом.
— Обещание преступника ничего не стоит, — отозвался Сано. — Тот, у кого хватило совести похитить досточтимую госпожу Кэйсо-ин и вырезать ее свиту, даже и не подумает держать слово перед вашим превосходительством, когда получит то, чего хочет.
