Ознакомительная версия.
Я пожал плечами, бросил на стол полтинник и ушел.
Выйдя на улицу, я отыскал взглядом своего Ваньку и залез в пролетку, приказав ехать на Большую Ордынку. Вынув из кармана табакерку, стукнул пальцем по крышке, открыл ее и заправил в нос щепотку табаку, чтобы прояснить мозги.
— Будьте здоровы! — не оборачиваясь, крикнул мне Водовоз. — Что за табачок у вас?
— Знатный, — ответил я, утирая нос платком.
— Фабричный?
— Нет. Мне отставной пономарь у Страстного перетирает. Лучший в Москве табачок.
— Так чем он лучший-то?
— А ты сам попробуй.
— Нееее, — отозвался Иван, — я лучше махорки покурю или папироску. Мой батька из раскольников был — так он меня со двора гонял. Я в кустах тайком «козью ножку» сворачиваю, только закурю — как он тут же учует и дрыном меня по хребтине. Не отучил! Я как из деревни на заработки подался, только меня и видели. — А откуда ты? — поинтересовался я.
— С-под Малоярославца. Село Барятино. Там у князей Голицыных усадьба. Бывали? — Нет. Ванька вздохнул.
— Эх, хорошо там, не то что в Москве, — сказал он. — Пруды, парк большой в горку идет. А в нем — на горке — усадьба.
— Далеко до твоего села?
— Далековато. Отсюда до Серпухова, там до Тарусы, а от Тарусы уже и к нам.
— Понятно…
Надежду Петровну я увидел уже в гостиной — она сидела с дамой, расстелив на коленях несколько кусков ткани. Улыбнувшись мне, Ламанова попросила подождать ее в кабинете.
Разговор ее затянулся, а потому я, сидя один на стуле, достал блокнот и попытался записать несколько последних фактов, чтобы привести в порядок ход мыслей. Дело в том, что события развивались в последние дни так стремительно, что я просто принимал их такими, какими они были, не пытаясь даже понять всю эту чехарду с шантажом и убийствами. На самом же деле, пройдясь еще раз по известным фактам, я почувствовал, что начинаю путаться. Вот, скажем, убийство Юры Фигуркина — зачем Аркадий Бром лишил его жизни и потом инсценировал самоубийство? Я знал, что задолжавший азиатам Бром отчаянно нуждался в деньгах, но ведь у Юры денег не было. Навредить Брому он не мог — слишком мелкой пташкой он был. Да и вряд ли стал бы рассказывать о происшествии с «масками» — поскольку и так стыдился намеков из-за своей внешности. Может быть, конечно, Бром убил его защищаясь — если Юра вдруг напал на своего гостя. Но удар-то был нанесен сзади! Расчетливо. Не похоже это на самооборону. Никак не похоже! Скорее, на хладнокровное убийство.
Потом — Ковалевский, убитый на Петровке. Один из «сестер». Я никак не мог вспомнить — говорил ли что-нибудь сыщик Архипов, расследовавший это дело, про ограбление. Судя по всему, Аркадий Бром не смог найти суммы для выплаты долга, а значит, и денег у Ковалевского он не взял, зато обрядил его в платье от Ламановой. Вместо того чтобы шарить по ящикам, он натягивал это платье… Странно…
Можно было бы предположить, что братьев Бром убили азиаты — в уплату долга. Но, судя по моему разговору с Абубакаром, они этого не делали. Так кто же убил братьев?
Тут я вспомнил змееголового охранника месье Ренарда. По всему выходило, что без этого модельера не обошлось. Это было единственное логичное объяснение — как иначе письмо Ламановой могло попасть к Ренарду? Был ли Аркадий Бром знаком с ним? Я не знал. Но младший — точно был знаком. И вот после того, как Ренард забирает его из «Треисподней», Леонида находят в Москве-реке с перерезанным горлом. Точно как у его брата, которого нашли возле Пятницкой. Но зачем Ренарду убивать братьев Бром? Ведь он, выкупив Леонида у азиатов, мог просто забрать и фотографии, и письмо Надежды Петровны в уплату за эти деньги.
Я почувствовал, что ничего не понимаю. Чем дольше я думал об этой цепочке смертей, тем меньше понимал, зачем вообще кто-то кого-то убивал. Вся эта кровавая вакханалия была вообще не нужна никому.
Засунув блокнот в карман, я решил больше не мучиться этими вопросами, а просто продолжать делать то, что делаю. В конце концов, я не сыщик, а журналист. И цель моя — не расследовать убийства, а защитить Надежду Петровну от того скандала и бедствий, в которые ее втягивали. Если когда-нибудь все выяснится — хорошо. А если не выяснится — так тому и быть!
В этот момент вошла Ламанова с извинениями, что так долго отсутствовала. Я подробно пересказал ей все, о чем говорил с Ренардом. И передал ей предложение о продаже марки.
— Миллион? — переспросила Ламанова. — Откуда у него миллион? И вообще, что за чушь! Продать ему мое имя? Кем он себя возомнил, выскочка! На чужом горбу хочет в рай въехать? Вот уж! Она вскочила и начала сердито ходить по кабинету, постукивая кулачком по ладони.
— Чушь! Чушь! Как он посмел мне это предлагать! Это совершенно невозможно! Даже за миллион! Да и нет у него никакого миллиона, обманул он вас!
Я в какой-то момент даже перестал понимать, что ее беспокоит больше — мерзкое предложение Ренарда о продаже имени или то, что у него нет миллиона, чтобы это имя купить.
— Как я понимаю, ваш ответ…
— Нет! Конечно, нет! Я кивнул.
— Надо ли нам написать Ренарду, что вы отказываетесь?
Ламанова нервно засмеялась.
— К чему? Я не буду больше ничего писать! Вот еще! Писать этому прощелыге? Нет. Я не хочу иметь с ним никаких дел. — А его угрозы?
— Не думаю, что он приведет их в исполнение. Он мошенник, лицемер. Он способен только пугать. Но чтобы действительно напакостить мне? Руки коротки!
Она вытянула свои пухлые ручки и потрясла пальцами.
— Коротки! Я встал.
— Ну, хорошо. Как вы считаете нужным. Однако люди, которые передавали вам письмо от Ренарда, не такие уж паиньки. И руки у них совсем не коротки.
Надежда Петровна резко остановилась.
— Зачем вы меня пугаете?
— Вовсе и не пугаю, — ответил я. — Я знаю их.
Они действительно могут быть опасны. Ламанова задумалась.
— Все равно, — сказала она наконец. — Мы с вами в центре города, здесь полно домов, здесь полиция, городовые. Кто тут будет поджигать мое ателье? Мы тут на виду — никто не сунется.
— Так-то так, — согласился я. — Фасадом-то ваше ателье выходит на оживленную улицу. Но, Надежда Петровна, сзади оно упирается в дворы. А дворы тут — как лабиринт. И если действовать оттуда — никто ничего и не заметит.
Ламанова нервно мотнула головой.
— Не верю! Вы сами знаете, какого рода у меня клиентки. Кто посмеет?
— Что же, мое дело — предусмотреть все возможности, — сказал я сухо. Меня уже начало нервировать ее упрямое желание пренебрегать опасностью. — В любом случае сегодня Ренард ждет вашего ответа и потому ничего предпринимать не будет. Так что этой ночью можно спать спокойно. А что будет завтра — мы посмотрим. Утро вечера мудренее.
Подвела меня эта мудрая поговорка! Утром я проснулся оттого, что в дверь кто-то настойчиво стучал. Зевая, в халате и тапочках на босу ногу, я пошел открывать сам, приказав Маше не вставать и не высовывать носу из спальни. Открыл, впустив в натопленную прихожую ноябрьского утреннего холода.
— Здрасте-пожалуйста! Какими судьбами?
На пороге стоял Петр Петрович Арцаков — собственной персоной! Главный «ангел» был хмур и смотрел исподлобья.
— Ну уж пусти, что ли, — пробурчал он. Я посторонился. Он снял шапку, размотал шарф и скинул черный морской бушлат.
— Что случилось-то? — спросил я, зевая. — Срочное?
— Митю Березкина порезали. Всю сонливость с меня как рукой сняло.
— Как? Того паренька? Который меня к фотографу возил? На Ордынку?
Арцаков мрачно кивнул.
— Пойдем в гостиную — расскажешь.
В гостиной он сел на скрипнувший под его тяжестью стул и положил свои толстые руки на скатерть, сжав кулаки.
— Ну и гнида! — зло сказал Арцаков. — Вот знаю я разных людей, но это — гнида так гнида! Ну, ничего, я это ему так не спущу. Резать моих людей! Это он зарвался, скот!
— Что случилось-то? — спросил я, усаживаясь напротив.
— У тебя водка есть? Водки бы выпил — нервы успокоить. Я встал, достал из буфета бутылку «смирновки», пару лафитников и налил Арцакову и себе.
— Сейчас попрошу жену, чтобы закуску соорудила.
Конечно, Машу совершенно не обрадует, что я прямо с утра прикладываюсь к рюмке, но, судя по виду Петра Петровича, по его злым словам и сжатым кулакам, дело и вправду было необычным.
— Не надо закуски, — отрезал Арцаков, взял лафитник и одним махом осушил его. — Еще.
Я налил ему по второму разу. Он снова выпил.
— Ага. Так лучше.
— Ты будешь рассказывать или нет?
— Буду. Значит, так. Ты ко мне давеча приходил и спрашивал про клиента, который Ламанову заказал.
— Я уже знаю, кто твой клиент. Это Ренард. Так? Арцаков кивнул.
— Он, гнида. Как узнал?
— Это уж мое дело. Ты мне тогда не сказал про него, а я тебе сейчас не скажу, как узнал.
Ознакомительная версия.
