class="p1">– Смею напомнить, что сейчас в покойницкой не вы! И вообще, Дмитрий Васильевич, учтите, следствию многое известно. Я прекрасно представляю себе, как проведу это дело. И лучше бы вам самому сейчас добровольно во всем сознаться. А если будете упорствовать, то вы меня просто вынудите… у меня не останется выхода, кроме как потревожить одну известную нам даму. Представляете, какой удар? Вызов в суд, показания. Ведь весь город прибежит на такой скандал.
Установилась тишина. Отец Феофан медленно перекрестился. Мы с Борисом переглянулись, одинаково опасаясь реакции Трушникова. Однако тот снова затих. Он сидел, опустив голову, и почти не шевелился, только плечи его слегка вздрагивали. Неожиданно раздался смех. Смеялся Дмитрий. Мы застыли, а он вдруг резко снова стал серьезен. Наклонился вперед.
– Проведете это дело? Даму потревожите? Да вы у меня в ногах будете валяться и в своих словах раскаиваться, – мрачно бросил он Выжлову. – Спорить могу, что будете. Только сразу знайте – я вас не прощу. Последней вашей фразы не прощу. И говорить с вами больше не намерен.
– Как вам будет угодно, – раздраженно кинул тот. – Что вы стоите? – напустился он на конвоиров. – Ведите в камеру. Пусть посидит господин Трушников в холодке.
Трушникова подхватили под руки и повели прочь. Перед дверью он оглянулся, поискал глазами Бориса. Тот, к моему удивлению, кивнул, подхватил свой чемоданчик и поднялся.
– Вы разрешите мне осмотреть Дмитрия Васильевича? – спросил он Выжлова.
– Если считаете необходимым. По мне, так тут одна театральщина. Впрочем, идите. Не держу. Вас, отец Феофан, прошу пройти в соседний кабинет и подробно записать, при каких обстоятельствах арестованный поселился на монастырском постоялом дворе, какие документы представил, а также по возможности подробно описать день убийства и последовавшие за ним сутки. Все, что вспомните. И учтите, сегодня я пришлю в монастырь дознавателя. Он опросит братию. Прошу проинформировать отца-настоятеля и передать ему мой поклон.
Келарь кивнул и вышел, и мы остались с Выжловым одни. Он ходил по кабинету, нервно потирая руки. Мне показалось, что он был смущен и раздосадован.
– Что ж, Аркадий Павлович, неприятная сцена и неприятное дело, – наконец произнес Выжлов, останавливаясь против меня. – Я знаю, что вы тоже вели расследование. И пригласил вас не без умысла. Хотел, чтобы вы сами убедились, что дело закрыто. И, соответственно, мягко, по-родственному, проинформировали Дениса Львовича. Так сказать, режим максимального благоприятствования следствию, и все прочее… А вообще, перешел я вам дорогу, так? Но, как говорится, «À qui se lève matin, Dieu donne la main» [21].
Он улыбнулся и сел за свой стол.
– Да, признаюсь, я совершенно ошарашен, – подтвердил я.
– Вы с Самуловичем – дилетанты в нашем деле. Говорю это не в обиду. Да и моих возможностей у вас нет: осведомители, полиция… Разве это дело – вдвоем таскаться по окрестностям и пытаться собирать сведения. Совершенно, на мой взгляд, хаотические сведения. Да вот, например, что вы забыли в Петровском? Что, удивлены? Да не следил я за вами, ко мне информация сама течет. Именно поэтому, уважаемый Аркадий Павлович, каждый должен заниматься своим делом. Сапожник – сапогами и прочее. – Выжлов был очень оживлен, видно было, что после пережитой сцены ему хочется выговориться.
Я не возражал. Столь неожиданное развитие дела сильно меня тогда впечатлило. Кроме того, как человек мало уверенный в себе, я и тогда и сейчас легко соглашаюсь с чьим-либо превосходством. Я кивал и даже поддакивал, чем сильно расположил к себе Выжлова. Он предложил мне чаю и отпустил секретаря.
– Вы не расстраивайтесь. Тут есть место и удаче. – Он наклонился ко мне и многозначительно произнес: – Мне сообщили, что Дмитрий Васильевич в городе… Вы, вероятно, знаете его историю?
Я помотал головой.
– Даже так? Это уж удивительно… Видите ли, с самой первой минуты именно он был для меня подозреваемым номер один.
Я хотел вставить про обвиненного Самуловича, но сдержался.
– Да. Номер один. Только я, как и все, считал, что он где-то далеко, возможно за границей. А как только стало ясно, что он вернулся… В наших архивах сохранилась жалоба старшего Трушникова на сына. Точнее, не жалоба, а по всей форме составленное обвинение в воровстве денег из кассы общества и мошенничестве в организации торгов. Обвинение серьезное, Дмитрию грозила тюрьма, если не каторга, однако ему удалось бежать, и следствие было остановлено. Странно, что вам не сообщил об этом ваш дядя. Он тогда уже был губернатором, и именно он не дал заключить подозреваемого под стражу сразу по получении жалобы. Впрочем, это неважно. Тут я могу понять мотивы. Многие считали тогда, считают и сейчас, я уверен, что дело то было… скажем так, в некоторой части, вероятно… l’affaire a été fabriquée. [22]
– Но зачем?
– Вы и этого не знаете? Да… Что ж, между нами. Не люблю распространять слухи, но… тут замешана любовь. Сильная, возможно, даже болезненная. Мы с вами молоды, и это чувство нам знакомо. О! Борис Михайлович. Заходите. Как арестант, что скажете?
– Сильное нервное истощение. Здоровье, действительно, расшатано.
– Однако… ничего страшного, я полагаю.
Самулович молча пожал плечами.
– Дмитрий Васильевич интересовался, когда состоятся похороны.
– Похвально. Только вряд ли он сможет их посетить.
– Он и не собирался. Я так полагаю, что его более всего интересует дата оглашения завещания.
– Вот уж это… какой наглец! Нет, господа, воистину, этого человека нужно предать людскому суду, и я избран орудием.
– Интересно, на чем вы все-таки собираетесь строить обвинение? – поинтересовался Борис. – Не думаете же вы на полном серьезе поднимать ту давнюю историю? Я человек циничный, и все же честь женщины… Полоскание в суде грязного белья не принесет вам славы – напротив, может негативно сказаться на вашей карьере.
Выжлов дернулся. Было видно, что Борис задел слабое место.
– Позвольте, господа, о чем вы говорите, – взмолился я.
– Аркаша, весь город знает, что много лет назад Дмитрий Васильевич был обручен с Ольгой Михайловной. Уже готовились к свадьбе, как умерла его мать. Свадьбу отложили. Дмитрия услали в Кяхту по торговым делам. А когда он приехал, выяснилось, что его бывшая невеста стала его мачехой.
Я ахнул.
– Я не сильно разбираюсь в любовных историях, но как врач уверен, что для такого человека, как Дмитрий, это стало ужасным ударом.
– Вот-вот, – вставил Выжлов, – темперамент сего господина вы видели. Разразился скандал. Он стал требовать свою долю в наследстве матери. Затеял суд. Сколько-то денег получил. Дальше уж только слухи, господа. Не обессудьте. Вроде был даже побег. Ольгу Михайловну отправили в имение под надзор. А против Дмитрия
